- Вопрос о двойках не нов. Каждую сессию мы его обсуждаем, толчем воду в ступе. У этого вопроса нет решения. "В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань". Что нужно деканату? Казенное благополучие. Чтобы процент хороших и отличных оценок неуклонно возрастал от сессии к сессии, а процент двоек падал. И ведь возрастает, и ведь падает! Дважды в год мы участвуем в унизительной процедуре - слушаем доклад о ходе борьбы за успеваемость. Высчитываются проценты, доли процентов, строятся диаграммы… И как не стыдно такой ерундой отнимать время у занятых людей?
- Правильно говорит! - крупным басом одобрил Спивак.
- Вам будет предоставлено слово, - сказал Кравцов. (Энэн молчал, загадочный за очками.) - Продолжайте, Нина Игнатьевна.
- Продолжаю. Мечта деканата - чтобы все студенты учились отлично. Явный абсурд, ибо само слово "отличный" значит "отличающийся от других". Пятерка немыслима без фона. Это не эталон метра, хранящийся в палате мер и весов. Экзаменатор, ставя оценку, мерит знания студента не по абсолютной, а по относительной шкале.
- Эх, не то! - сказал, страдая, Спивак. - Дело не в пятерке, а в двойке.
Кравцов постучал карандашом по столу:
- Прошу докладчика продолжать, а остальных - воздержаться от замечаний.
- Продолжаю. С одной стороны деканат, с другой - мы. Им нужно формальное благополучие, нам - неформальные знания. Конечно, проще всего было бы пойти им навстречу: двоек не ставить совсем, троек - минимум, четверок и пятерок - по требованию. Жизнь будет легкая, никто нас не попрекнет, кроме нашей совести…
- "Когтистый зверь, скребущий сердце, совесть", - услужливо подсказал Маркин.
- Да, совесть, - подчеркнула Асташова, потемнев лицом. - А это, как учит жизнь, опора хрупкая, ненадежная. Поведение человека диктует не совесть, а объективная обстановка. Эта обстановка, хотим мы или нет, толкает нас в мир фикций. Фиктивных оценок, фиктивных достижений, фиктивной отчетности…
- Не замахиваетесь ли вы слишком широко, Нина Игнатьевна? - осторожно спросил Кравцов.
- Напротив, замах чисто местного масштаба: я говорю о наших вузовских делах. Как учитывается наша работа? По среднему баллу, по проценту двоек. Это же курам на смех! Кто как не мы сами ставим себе эти оценки? Давайте сравним с другими областями производства. Где это слыхано, чтобы работа завода, фабрики, мастерской оценивалась по отметкам, которые они сами себе выставили? А у нас получается именно так! Формальные критерии, не подкрепленные объективными способами контроля, неизбежно порождают очковтирательство.
Услышав "очковтирательство", Кравцов насторожился и подал голос:
- Я возражаю. Голословное обвинение.
- Не голословное. Давайте будем честными. Пусть каждый спросит себя, сколько двоек он бы выставил, если б не давление сверху?
- Я? Столько же, сколько сейчас, - сказал Спивак.
- Верю. Но вы исключение. Правило известно: три пишем, два в уме.
- Не согласен, - сказал Кравцов. - Я ставлю оценки без всякого давления.
- Вы тоже исключение, - нелюбезно ответила Асташова, оскалив косенький зуб.
- Нина Игнатьевна права, - сказал Терновский. - Прежде чем поставить двойку, трижды задумаешься. Поставишь - всем хуже: студенту, тебе самому, кафедре, факультету… А толку что? Ты ему двойку, а он к тебе же вернется пересдавать, как бумеранг. А время на пересдачи в нагрузке не предусмотрено, идет прямехонько в перегрузку. Ну ладно, к перегрузкам нам не привыкать. Главное, приходит он, чаще всего зная не лучше, а хуже, чем в прошлый раз. Опять двойка. А деканат его еще раз пришлет. И еще, и еще. По действующим правилам нельзя пересдавать больше двух раз - на третий ставится вопрос об отчислении. А деканат, как известно, боится отсева. Вот и присылает "в порядке исключения" раз за разом. Капля долбит камень. Учтешь все это, подумаешь-подумаешь - и поставишь тройку. Все равно этим кончится.
- Нет, не все равно! - загремел Спивак. - Кому все равно, пусть убирается вон из вуза!
- Позвольте, товарищи, мы, кажется, перешли к обсуждению, не дослушав доклада, - вмешался Кравцов. - Нина Игнатьевна, мы слышали ваши критические замечания. Но критика без конструктивных предложений бесплодна. Что, в конце концов, вы предлагаете?
- Неужели не ясно? Предлагаю прекратить практику оценки работы преподавателей, кафедр, института в целом по успеваемости студентов. Ликвидировать дутые отчеты о ходе борьбы за успеваемость. Избавить нас от мелочной опеки деканата…
- Ну, это невозможно, - солидно сказал Кравцов. - В нашем обществе…
- Именно в нашем обществе это и возможно. В частности, в вузе. Пусть нашу работу оценивают по выходу, по качеству работы наших выпускников.
- Утопия. Еще предложения?
- Только самые общие. Подбирать людей тщательнее, доверять им больше, контролировать меньше. И, главное, контроль должен быть квалифицированным.
Кругом зашумели. Кравцов застучал по столу костяшками пальцев:
- Товарищи, товарищи, вы не даете докладчику кончить.
- Да у меня, пожалуй, все. То, что я говорю, одним известно, другим неприятно, а третьим просто неинтересно. Недаром профессор Завалишин спит.
Все поглядели на Энэна - он и в самом деле спал. Такая уж у него была особенность: длящаяся речь одного человека действовала на него неодолимо. Что-то на него наваливалось, мягко давило, он погружался в сон, как в огромный, размером с мир, пуховик. Правда, спал он непрочно, все время сохраняя какой-то контакт с происходящим и отдаленно понимая, о чем речь. Как только упоминалось его имя, он просыпался. Вот и сейчас он приподнял голову, открыл глаза, дернул дважды щекой и, дважды заикнувшись, сказал:
- Я не сплю. Я все слышу.
- Значит, мне показалось. У вас были закрыты глаза.
- Веки тяжелы, - сказал Энэн, снова закрыл глаза и опустил голову.
- Тоже мне Вий, - шепнула Элла.
- Хорошо, что спит, - ответила Стелла. - Не дай бог, проснется, начнет говорить… На заре ты ее не буди.
- Может быть, есть вопросы к докладчику? - спросил Кравцов, пытаясь ввести заседание в русло. Маркин поднял руку:
- Позвольте вопрос. Тут как будто упоминались два персонажа: конь и трепетная лань. Как это понимать?
- Деканат и мы, - пояснил Спивак.
- Кто конь и кто лань?
- Конь - деканат, а трепетная лань - мы.
- Как раз наоборот, - сверкнула глазом Асташова. - Трепетная лань - деканат. Трепещет-то он, а не мы. Если бы мы трепетали, давно бы не было двоек.
- А нельзя ли, - не унимался Маркин, - рассмотреть эту конфликтную ситуацию как парную игру с нулевой суммой?
- Глупо, - ответила Нина.
- Товарищи, товарищи, не будем оскорблять друг друга, - вмешался Кравцов. - Нам еще предстоят прения по докладу. Кто хочет выступить?
Поднялся Спивак, расправил плечи, грудь колесом. Брюки его торжественно струились, не свисали - ниспадали.
- Все это чушь собачья, сотрясение воздуха. "Абсолютная шкала, относительная…" Двойка есть двойка, я ее нутром чувствую. Сам был двоечником. Двоечник - это жизнелюб, сибарит. Если его вовремя не огреть двойкой, он так и будет кейфовать. По себе знаю. Если бы не профессора нашего университета, щедро ставившие мне двойки, я так бы и кейфовал до сих пор. Низкий им поклон за эти двойки. Правда, тогда были другие нравы, ставить двойки никто не боялся. Вот если бы я учился сейчас, в нашем институте, я так бы и не превратился в человека.
- Роль труда в процессе очеловечивания обезьяны, - вставила Стелла, играя ногой.
- Вот именно! Труд, труд и еще раз труд! А не эти, как их, вздохи на скамейке и не прогулки при луне. Мы, педагоги, должны бороться за свое святое право на двойку. Нас гнут, а мы не гнемся. Нас толкают, а мы упираемся. Итак, да здравствует двойка!
- Двойка, птица-двойка, кто тебя выдумал? - спросил Маркин, но смехом поддержан не был.
Кравцов раздумывал, сразу ли давать отпор демагогическому выступлению Спивака или повременить. Решил повременить. Могучего темперамента Семена Петровича он побаивался.
- Кто еще хочет высказаться? Только строго по повестке дня, без лирических отступлений. Элла Борисовна, может быть, вы?
Элла заговорила неохотно:
- Двоек, конечно, много. Борьба за успеваемость - это в принципе хорошо. Но надо и о студентах подумать. Какие там вздохи на скамейке! Им и на стуле вздохнуть некогда. Задания, задания… Даже списать и то надо время, а его нет…
Она, сама недавно кончившая вуз, еще не успела перестроиться на преподавательскую точку зрения и всегда была на стороне студентов. В ней еще не угасла классовая вражда угнетенного к угнетателю.
- Им созданы все условия для работы, - заметил Кравцов, разглядывая свои ногти.
- Все условия?! А в общежитие номер два вы ходили?
- Пока нет.
- То-то что нет. Там не условия, а один кошмар. На днях трубы полопались, буквально нечем мыться. Ходят с чайниками на колонку. Парням-то ничего, они не страдают, а девчонкам трудно… Жаловались мне как куратору - женщина женщину всегда поймет. За исключением коменданта. Ходила я к ней - этакая скифская баба, только курган вокруг нее строить. Ничего делать не хочет…
- Естественно, - сказал Маркин. - Человек, уровень благополучия которою не зависит от количества и качества его работы, ничего никогда делать не хочет.
- А мы? - крикнул Спивак. - Наш с вами уровень благополучия если и зависит от количества и качества работы, то в обратном смысле. Меньше работаешь - лучше живешь.
- Опять преувеличение, - кисло заметил Кравцов. - Но продолжим заседание кафедры. Кто еще хочет высказаться?
Поднял руку Радий Юрьев. Встал, заразительно улыбаясь. Всем сразу стало казаться, что все хорошо.