Творчески переработав содержание книги, коляска обогатилась тьмой историй из жизни своих бабок, дядьев и племянников. Люба обожала ее россказни, и то и дело просила "ну еще разочек, последний" рассказать про Джовани да Фонтана или иной какой безлошадный экипаж.
"Шел, кажись, одна тысяча четыреста двадцатый год, - поотнекивавшись для порядка ("некогда, Любушка", "забыла я все", "не надоело тебе одно и то же?"), затягивала коляска. - Джовани был у нас философом. Больше, кажись, философов у нас в родне и не было. Кроме тебя (это - уже Любе). Жил он в Венеции. И придумал мускулоход. Чертеж даже где-то сохранился. Не помню только где. Надо будет поискать. На внешность мускулоход, как и все мы, коляски, - чистый автомобиль: большие задние и малые передние колеса. В движение все приводится пассажиром: сидит-посиживает, да знай себе ручной барабан с зубчатым колесом крутит - ни забот, ни тревог. Вот еще коляска хорошая была, у императора Максимилиана: пять мужчин шли не спеша, нога за ногу, в здоровом ступальном колесе. А Максимилиан едет руки в брюки, как у Христа за пазухой. Ни жуй, ни глотай, только брови поднимай. Все, Любушка, спать пора".
"Еще про инвалида расскажи, и все", - просила Люба.
"Было это, как бы не соврать, в одна тысяча шестисотом году. Бедный скромный Альтдорф Фарфлер - вот имечко, еле выговорила, - работал часовщиком. И парализовало ему ноженьки. Ну, Альтдорф никуда жаловаться не пошел, ни в собес, ни в райотдел, а сделал себе трехколесную инвалидную коляску. Она стала его единственным средством передвижения по миру".
"По миру?" - уцепилась Люба.
"Это я так, к слову. Разве инвалид по миру может ездить? Безногие только пойти по миру могут", - сварливо добавила коляска.
"Ты опять?" - возмутилась Люба.
"Присутствующие не имеются в виду, - эту фразу коляска услышала недавно и теперь вставляла где ни попадя. - Кто за венгерским горшком последний? Присутствующие не имеются в виду".
"Переднее колесо той коляски приводилось вручную через зубчатую передачу. А через восемь лет часовщик построил другую, еще более совершенную коляску. Как образец непревзойденной красоты, она стояла в музее. Каком же? Восковых фигур мадам Тюссо, что ли? Запамятовала. Погибла она, незабвенная моя родственница. Сгорела во время бомбардировки немецкого города Нюрнберг. В России самобеглые коляски тоже изготавливались, потому что очень нужная в хозяйстве вещь".
"Значит, она в Германии последние дни провела", - встряла Люба.
"Кто?"
"Коляска инвалида-часовщика?"
"А я что говорю?"
"Музей мадам Тюссо, вроде, в Лондоне, а не в Нюрнберге?"
"Любишь ты, Люба, поспорить. Все, не буду больше рассказывать! Спи, давай".
"Не сердись, колясочка, больше ни разу, не перебью, расскажи дальше".
"Крестьянин Шамуршенков, - поломавшись для важности, продолжила коляска. - Надо бы разузнать, не кулак ли часом Шамуршенков был? Сделал безлошадный экипаж. Сенат даже похвалил его. А потом…"
Коляска замялась.
"Что?" - Люба приподняла голову с подушки.
"Призабыла".
"Не хочешь говорить?"
"Ладно, чего уж там. Дочь за отца не ответчик. Репрессировали его. Сослали".
"За что?"
"Не ведаю. Об нем наша родня старалась не вспоминать. Слышала только, что отсидел Шамуршенков в нижегородской тюрьме четырнадцать годков".
"Четырнадцать лет. Что же он мог такого страшного совершить?" - задумалась Люба.
"Уж не знаю. Может, детали какие для коляски в колхозе своровал, может еще чего. Мне больше всех Кулибин приятен. Такую самокатку построил! Царица Екатерина все жалела-сокрушалась, что ноги у нее не поотсыхали, так ей хотелось в кулибинской коляске поездить. А дальше уж велосиферы пошли".
"Велосипеды?"
"Они".
"Как хочется хоть разочек на велосипеде прокатиться, - мечтательно протянула Люба. - Через лужу!"
"Придумала! Чего хорошего? Вся в грязи умажешься", - принялась противоречить коляска, переживая, что Любушка опять начнет строить планы о полетах, поездках и отапливаемых домах культуры больших городов, на сценах которых при огромном стечении зрителей она будет исполнять свои песни.
"Ведь не слушает никогда, что ей говорят! - испуганно забормотала коляска, увидев, что парашют стремительно несет ее и Любу к другому берегу озера. - Ужас, чайки даже отстали".
Чайки, действительно, сменили направление полета. Вид Любы - без ног, без крыльев, без клюва, но такой смелой, повлиял на маршрут птиц. Они, честно говоря, летели в надежде поживиться яйцами чирков и крякв, да закусить свежими мальками. Но решили, что пока вполне обойдутся тиной и выброшенными на берег дохлыми синцами. А насчет яиц и будущих утят… Решено было дождаться, пока они подрастут, и тогда уж в честной справедливой конкурентной борьбе на равных биться за рыбную добычу. Более того. Вскоре чайки примкнули к рядам защитников живой природы и принялись бороться с производителями и продавцами пухо-перьевых изделий. Стремглав налетев стаей на городской рынок, они гадили на китайские куртки-пуховики, подушки и перины. К сожалению, люди не понимали их высоких устремлений. Но так уж устроен мир: творя добро, приходится гадить.
- Опять чайки товар обосрали! - возмущались торговцы и писали открытое письмо президенту с просьбой защитить мелкий и средний бизнес от внезапных проверок.
Впрочем, мы залетели, - то есть, я хотела сказать, забежали - вперед. А пока… Пока топографическая карта местности на глазах превратилась в макет: игрушечные деревца, картонные домики, присыпанные песком дорожки, коровы величиной с муху. Ох, уже не с муху, а с собаку: Люба и коляска стремительно двигались к земле!
"Ноги в руки, Любушка!" - дико проорала коляска, опасаясь, что парашют протащит обеих по полю и шоссе, и Любины безвольные ступни буду цепляться за каждую кочку.
Люба подхватила ладонями под коленями и подтянула ноги к груди, отчего еще глубже прорвала тощим задом дерматиновое сиденье. Коляска взвыла. Раздался грохот и металлический скрежет. Однако движение вперед не прекратилось. "На железную дорогу приземлились, - подумала коляска, - и я теперь дрезина". Рельсы под колесами мерно качались. "Нет, не железная дорога, - смекнула коляска. - Но железо откуда? Неужели на высоковольтную вышку парашют нас с Любушкой бросил?" Коляска приоткрыла глаза. Огляделась. Люба комочком сидела у нее на коленях: провалившись в дыру сиденья, обняв ноги и крепко зажмурившись. Сориентировавшись на местности, коляска охнула. Они мчались над шоссе. Не по асфальту, а именно - над.
"Видишь теперь, куда приводят мечты?!" - сдавленным голосом накинулась коляска на Любу.
Люба разжала руки, раскрыла глаза, недоуменно поглядела под ноги и засмеялась:
- Мечты приводят на джип!
Глава 3. Джип с Волги
"НА джип! - коляска испуганно покосилась на накачанную спину дорогого внедорожника и сварливо предрекла: - Поматросит он нас с тобой и бросит".
"Ты не понимаешь, - не верила Люба, стараясь удержаться на мчащейся верхом на джипе коляске. - Это судьба! Это принц на белом… - она бросила взгляд на капот: - на вишневом коне, и он унесет нас за синие леса, за дальние моря. - Поразмыслив, куда именно мог мчать ее принц, Люба размечталась: - В студию звукозаписи!"
Джип затормозил:
"Эй, бабы! Совсем озверели?!"
"Получила принца?" - отшила коляска Любу.
"Кидаются уже на ходу!" - орал джип.
"Принцы принцесс безголовых за моря увозят, Любушки безногие им не нужны", - гнула свое коляска.
"А ну слезли и пошли отсюда! - драл глотку джип. - Некогда нам сейчас. Не до девочек - торопимся".
Машина сбросила скорость.
"Он сейчас выйдет… - почти плача от нахлынувшего предчувствия любви, прошептала Люба. - И все перевернется с головы на ноги!"
"С ног на голову, обычно говорят, - не утихала коляска. - Те, у кого есть голова, конечно. Мало того, что ног нет, так еще и голову потеряла". Эту последнюю фразу коляска произнесла мысленно.
"Начнется другая жизнь!" - шептала Люба.
"Другая, а как же - в коляске, да еще и на костылях. Потому что принц, как выйдет, первым делом по шее надает да колеса свернет!" - зашумела коляска.
"Надо запомнить это место, - закрутила головой Люба, - место, с которого…"
"Все встанет на свои места, - упиралась коляска. - Не сойти мне с этого места! Сейчас, погоди… Вылезет принц твой из машины, сориентируется на местности и все расставит по свои местам: Любу на коляску, коляску на дорогу, дорогу - в путь-дорожку до места следования по месту постоянного проживания".
Внезапно коляска затихла и, выдержав паузу, умоляюще произнесла:
"Любушка, ты забыла? Любит, или маньяк".
"Или полюбил, или маньяк", - так со смехом говорила Любина старшая и опытная подруга Света, с которой они вместе лечились в санатории, когда ходячий отдыхающий мужского пола оказывал внимание пациентке на коляске.
Света была спинальницей. Это слово она произносила с небрежным удовольствием, даже своеобразной радостью: спинальник, это не больной ДЦП. Это, можно сказать, здоровый человек с которым произошла временная утрата трудоспособности. Светино несчастье случилось, когда ей было двенадцать лет. Ухитрилась вывалиться из чердачного оконца в доме деда. Хотела схватить кошку, вылезшую на крышу, и не удержалась. Рухнув вместе с кошкой на землю, она не почувствовала боли, только в животе пекло, а потому совершенно не испугалась, но удивилась, что ноги не слушаются, словно она их отсидела. Кошка вырвалась и убежала, а Света осталась лежать.