Роман, еще год назад бодро топавший в кроссовках, а затем в солдатских берцах, страдал от внезапного бездвиженья. Чтобы поддержать его, Люба придумала разучить на колясках танец. Что-нибудь латиноамериканское, ламбаду. Они репетировали две недели и на прощальном концерте самозабвенно станцевали "мамбу". Никто не знал, сколько раз Люба опрокидывалась на пол, прежде чем научилась ловкому па: она, Люба, с волнующим взглядом проезжает мимо Романа, резко возвращается задним ходом, отчего стремительно разворачиваются вперед малые колеса, и склоняет к нему полное страсти лицо и загорелые плечи.
Вечерами компания собиралась в комнате, и Люба пела под гитару свои песни.
- Дорога важна… Я вам не нужна-а…
"Какого рожна?", - бубнила коляска, а Роман смотрел на Любу значительным взглядом.
- Зачем стояли мы, обнявшись, у темного, стоячего залива-а! - звонко выводила Люба трагическим голосом. И тоже смотрела с обещанием в глаза Роману. Но любви не было. Не было любви, хоть тресни! Была дрожь в животе и тяжесть между ног. Был позор Романа, в котором он не хотел признаваться: желая переспать с Любой, он стыдился, что первой женщиной будет калека. Его ноги обездвижили так внезапно, так нелепо, что он по привычке полагал себя здоровым, как все. И самого себя в коляске видел со стороны, сочувственно наблюдая за другим человеком с неуловимо знакомой внешностью. Люба, конечно, хорошая девчонка. Но ведь он, Роман, не сегодня-завтра встанет на ноги, и пойдет по жизни - охранником в частной фирме или ментом. А Люба? Куда пойдет она? Нет, не по пути им.
- Ну чего, Люб, увидимся в следующем году? - лицемерно спросил Роман перед отъездом, в твердой уверенности, что это его лето на коляске - последнее. И Новый год он встретит рэпом и медляком на своих ногах. А, значит, с Любой уже никогда не увидится. И не понадобится тягостно объясняться, почему они не пара.
- На будущее лето, - бодро обещал Роман, словно намекая, что их главные чувства еще впереди. И мутил глазами.
- Рома, подожди, - остановила его Люба. - Я, наверное, не приеду.
- Почему? - лживо сокрушался Роман.
Люба набрала воздуху.
- Я тебя не люблю. Поэтому не хочу что-то обещать, обнадеживать.
- Не любишь? - горестно протянул радостный Роман. Но сообразив, что его отвергают, обиделся. - А чего тогда пела? - разозлился он. - Ты весь из ветра и дождя-а-а?
- Я, Рома, наверное, звала любовь. Но она не пришла. А так просто, лишь бы с кем, только из-за того, что я неходячая, а ты - практически здоровый…
Тонкий комплимент Любы воодушевил Романа.
- Нет, Люба, лишь бы с кем не надо. Но ты не переживай. Ты полюбишь, обязательно! И он тебя полюбит. На свадьбу пригласишь?
- Лучше на концерт.
- Ага, - плел Роман. - Увижу афиши: "Любовь Зефирова с новой программой "Ты весь из ветра". Буду интервью раздавать, рассказывать про наше лето на берегу моря. Фотки репортерам толкну.
- Нет, шоу будет называться "Колеса фортуны". Ой, я кажется, песню придумала: "Роман с Романом".
Польщенный Роман совершено смирился с вероломством Любиной любви, и они распрощались дружеским объятием.
Джип остановился.
Люба вздрогнула.
С лицом, сулившим мало хорошего, владелец внедорожника тяжело глядел на багажник. На багажнике стояла инвалидная коляска с тощей молодой девкой. Зад девки в джинсах провалился в разодранное дерматиновое сиденье. Сбоку, вялый и слипшийся, как старый гондон, свисал парашют.
"Не мало ли вас? Не надо ли нас?" - пробормотала коляска, надеясь разрядить обстановку.
"Хэ!" - ухмыльнулся джип.
"Тихо, не говори ничего!" - прошептала Люба коляске.
Хозяин джипа тяжело молчал. Люба приняла его молчание за сдержанное понимание.
- Вы н-не знаете, до Москвы отсюда далеко? - вжавшись в спинку коляски и явно плохо соображая, спросила Люба.
"Ну и чего сказала? Ни к селу, ни к городу!" - забубнила коляска.
Взгляд водителя стал еще более тяжелым.
- Как до Китая раком.
Разговор явно не вязался.
- А я Телец по гороскопу, - почему-то сказала Люба.
"Надо же! - съязвила коляска. - Это судьба!"
- А вы кто по знаку зодиака? - не слышала коляску Люба.
- Дева, - зловеще сообщил владелец джипа.
Люба, затрепетав, взглянула ему в лицо.
Как он красив!
"Вылитый тюлень недобитый", - поморщилась коляска. Но промолчала.
Как нестерпимо прекрасен! Невысокий, коротко постриженный, с золотым крестом величиной с тульский пряник в вороте черной рубашки. Черная кожаная куртка, черные джинсы, часы размером с сейфовую ячейку и сапоги "осень в Баку". Зуба одного нет - наверное, потерял, когда защищал незнакомую девушку. Шрам на щеке - господи, он потерпел аварию!
Люба бредила. Люба сошла с ума. Ну, конечно, ее стукнуло парашютом по голове.
"Любовь моя", - прошептала Люба.
"Любовь, ты - слепа! - трагически предупредила коляска. - Давай быстрее слезать, да убираться отсюда. Еще свалиться не хватало, детали переломать".
Внезапно коляску осенила другая, еще более кошмарная догадка.
"Что обо мне люди подумают? - драматическим голосом произнесла она. - Что это у вас с колесом? Сломала, когда с джипа слезала. Стыд какой!"
"Это он! Он…" - дрожа, прошептала Люба.
"Маньяк?!" - нарочито ужаснулась коляска, делая вид, что не понимает, о чем это Люба говорит.
"Девушка, у вас телефон есть?" - неожиданно спросил джип коляску.
"Какая я тебе девушка?" - возмущенно откликнулась коляска.
"Замужем что ли?"
"Вдова", - отмахнулась коляска.
"Затрахала, небось, мужа до смерти?" - подмигнул джип.
Коляска задохнулась от возмущения.
"Любушка, ну рассуди ты сама логически: может джип полюбить инвалидную коляску? Не может. Значит, маньяк", - она в ужасе закатила глаза.
"Может, прокатимся?" - не отставал джип.
"Оставьте меня в покое", - высоким голосом потребовала коляска.
"Во дает! Сама залезла и сама: оставьте в покое! - дерзил джип. - Сколько в час берешь?"
"Вы меня с кем-то спутали! Я - не такси, - испуганно гневалась коляска и голосила Любе: - Любушка, сама подумай - мы с тобой девушки простые, мы для них, джипов, тьфу, пыль под колесами. Изъездит он тебя, Люба, искалечит, и вся любовь".
"Куда уж меня больше калечить? - прошептала Люба. - Я чувствую, он очень хороший человек".
Коляска сникла.
- Дева!.. - просияла Люба. - Значит, ваша стихия - вода?
- Рыба, - процедил Николай. - Вода еще при Юсифе-бакинце устаканилась. Никакой стихийности. В воде давно полный порядок наведен: кто из какой водопроводной трубы берет, в какую тару разливает, лечебные свойства опять же утвердили.
Фамилия Николая была Аджипов. Но в пейджерных сообщениях в 90-е годы он подписывался Джип, за что в среде коллег и оппоментов, в смысле - оппонентов, за ним утвердилась кличка Коля Запорожец. Запорожец, как и его джип, был с Волги. Только джип из Ульяновска, а Николай - с Жигулей. Родители Николая работали в Жигулях в санатории: мать кладовщицей, отец шофером. Именно отцу Николай был обязан всем лучшим, что было в нем - любовью к порядку и добротой.
- Нет порядка! - сокрушался отец, апеллируя поднятым на вилке куском печени в соусе, давеча стоявшей в меню лечебного питания санатория. - Попробовала бы ты эту печенку при Сталине унести!
- У-у! - утвердительно вскидывала головой мать, одним этим звуком показывая развернутую картину ужасов, ожидавших кладовщицу, посмевшую посягнуть на печень рабочего класса (санаторий принадлежал обкому профсоюзов) десять-двадцать лет назад.
- Потому что порядок был.
- А я что говорю? - соглашалась мать. - А главные-то воры - кто?
- Начальство, известно кто, - с удовольствием констатировал отец. - Где ты бидон печенки семье, ребенку вон унесла, все одно ее отдыхающие не доели, там начальство шиферу два грузовика спионерит. И путевой лист выпишут, все чин чинарем, вроде как и не ворованное, вези, Аджипов.
- Тушу говяжью привезли, - торопилась мать. - Так ведь пока завпроизводством- как хоть морда у нее не треснет! - из дому не вызвали, да корейки ей не нарубили на гороховый суп, так щей на костном бульоне и не начали варить, даром, что в меню значились. Отдыхающие возмущались, мол, почему заместо щей - суп молочный с рожками? Так диетсестра с калькуляцией выбежала, дескать, щи по калорийности за нормы лечебного питания вышли. И вообще, говорит, кому молочный суп не по нутру, на бессолевую диету переведем: запеканки из вермишели, перловка паровая под мойвой.
Отец возмущено бросил вилку:
- Да будет ли хоть порядок когда?!
- Откудова ему быть-то? Тут возьмешь одну простыню несчастную семье, ребенку. А главврач пять одеял верблюжьих новых спишет в свой карман, и хоть бы хны.
- Если не все, а понемножку, то это не воровство, а дележка, - с сарказмом осудил воровскую натуру главврача отец.
Мать заколыхалась.
- Налить под печеночку-то? - участливо спросила отца.
- Давай.
Он взял в руку холодную бутылку портвейна.
- Привез, значит, этого самого вина для буфета полмашины ящиков. Вез - не дышал, чтоб, значит, не побить. Главврачу говорю: рассчитаться надо за безбойную доставку. А она мне: "Товарищ Аджипов, рассчитываются с вами два раза в месяц в кассе. Груз возить - ваша обязанность". Ах ты, думаю, лярва крашеная! Обязанность! Моя обязанность баранку крутить, а не ящики караулить. Вот дождусь, как к выездному партийно-хозяйственному активу коньяк КВВК нужно будет с базы везти, да и вспомню про обязанности. Боя у вас заложено две бутылки? Получай!
- Так и надо с ними! А то больно ты добрый.