Глава 4. Путеводитель по звездам
- НАДЕЖДА, не волнуйся, - взволнованно сказал Геннадий Павлович Надежде Клавдиевне. - Любовь большая, самостоятельная.
- Любовь - наивная, безрассудная, - не слушала его Надежда Клавдиевна. - Всем верит!
- С каких пор верить людям стало плохим качеством? - упорствовал Геннадий Павлович.
- С тех пор, как люди начали врать.
- Я уверен, она сумеет отличить правду ото лжи. Любовь - не дура. Дурой ей не в кого быть, она - моя дочь.
- Ну-у! - Надежда Клавдиевна театрально развела руками. - Если в тебя! Теперь я спокойна. Далеко она не уйдет, обдурят на первой же остановке. Я - спокойна. Пусть уходит. Если Любовь в тебя, вернется через сутки без денег и вещей. Все посеет, все!
- Что я посеял, интересно?
- Забыл? - саркастически спросила Надежда Клавдиевна.
- Сколько можно затыкать мне рот трусами? - возмутился Геннадий Павлович.
- А сколько раз можно терять в бане трусы?!
- Я их не терял. Один раз, сто лет назад, нечаянно выбросил вместе с газетой.
- Это меняет дело!
- Да, с "Правдой". Помылся, стал собираться домой. Хвать - трусов грязных нет. Я сразу почему-то подумал, что вместе с газетой их выбросил. Как сейчас помню: вышел из мыльного, подстелил на пол газету. Обтер ноги грязными трусами и, видно, тут же под ноги их и бросил. Да-да! А потом сгреб газету, не глядя, и кинул в ведро. Главное, я через некоторое время хватился. Но что я должен был делать? Спросить у банщицы, не видала ли она "Правду" с трусами, в смысле трусы в газете? Как-то несерьезно.
- Вот именно, несерьезно. Любовь совершенно не умеет обращаться с деньгами.
- Да, деньги… - Геннадий Павлович стушевался.
- Она ведь у нас в тебя. Надеюсь, ты не забыл про фальшивого Ленина?! - зловеще напомнила Надежда Клавдиевна.
Геннадий Павлович засопел.
- А я вот помню, хоть было это в восемьдесят втором году.
Да, был грех, всучили Геннадию Павловичу фальшивый юбилейный рубль с Лениным. Он, главное, ничего не заметил - где, когда? Вернее, даже в голову Геннадию Павловичу не пришло, что подлинность Ленина надо проверять. Пришел, не таясь, на колхозный рынок, купить Надежде Клавдиевне мандаринов. И вдруг продавец-грузин загребает мандарины назад и кричит:
- Э! Дорогой! Нехорошо честного колхозника обманывать. Зачем фальшивого Ленина суешь?
Геннадий Павлович аж поперхнулся - как, откуда? Подлинный Владимир Ильич! Лысина, бородка - все подлинное.
- А звезды где? - кипятится грузин. - У настоящего Ленина на ребре звезды пятиконечные выбиты.
- А у этого какие - шестиконечные? - пошутил Геннадий Павлович.
- У твоего Ленина вообще звезд нет, одни царапины.
Геннадий Павлович в страшном смятении выбежал с рынка и кинулся к телефону-автомату, звонить в милицию.
- Слушайте, тут такое дело, главное, Ленин есть, а звезд на ребре нет, одни царапины.
- Насчет памятников в горсовет звоните.
- Вы меня не поняли. Я хочу его сдать, как полагается. Прервать хождение фальшивки по стране. Там ведь на лицо - Ленин рублевый, а на самом деле - шиш поддельный, грузин на рынке его послал куда подальше!
- Назовите вашу фамилию, гражданин, - вежливо попросили на том конце провода, и одновременно Геннадий Павлович услышал, как дежурный скомандовал: "КГБ вызывай срочно. Звонит какой-то умник, в смысле, придурок, говорит, что учение Ленина фальшивое насквозь, ни шиша не стоит. На колхозном рынке грузин тоже от него отказался". А фамилию грузина - это уже снова Геннадию Павловичу, - знаете? Нет? Ничего, найдем.
Геннадий Павлович похолодел. Бросив трубку на крючок, он ринулся домой.
- Надежда, ты понимаешь какое дело, придется этот рубль выбросить.
- Больно выбрасывать-то мастер! - встряла теща. - Надежда за рубль-то в ночную смену на рыбзаводе вкалывает, пока ты спишь-почиваешь.
- Как вы не понимаете, мама! Во-первых, меня могут обвинить, как фальшивомонетчика. Во-торых, мы обязаны прервать хождение подделки на себе.
- Гена, ну куда же ты глядел, когда этот рубль брал? - плачущим голосом спросила Надежда Клавдиевна.
- Надюша, но мне и в голову не пришло ребро ему щупать. Ленину как-то безоговорочно доверяешь!
- Да, ты прав.
- Ладно, - теща решительно, хотя и с тяжелым вздохом, встала из-за стола. - Вы еще молодые, вам жить да жить. Давайте сюда. Я его сама…
Она вернулась через несколько минут.
- Что вы с ним сделали?
- В нужник выкинула.
- Мама! - вскрикнула Надежда Клавдиевна.
- В случае если докопаются, да спросят, кто Ленина утопил, показывайте на меня. Я все одно пожила свое.
- Мама!.. - растроганно сказал Геннадий Павлович и обнял Надежду Клавдиевну.
- Надежда, если мы сейчас не дадим Любушке уйти своим, выбранным ею путем, она уйдет в себя. Мы ее потеряем!
Уже целый час Люба слушала, как мама и папа спорят за стеной. Она вернулась домой под вечер - парашют унес ее коляску довольно далеко. Как только Люба въехала на кухню, родители поняли: что-то случилось. Нос Любы обгорел на весеннем солнце, и загар вышел к вечеру пылающим треугольником. Волосы слиплись, джинсы и кроссовки покрылись пылью, руки были грязными, как у коррупционера, да еще и попа застряла в продранное сиденье. Но больше всего родителей напугали глаза Любы, бессмысленные, блестящие, возбужденные.
- Любушка, что с тобой? - взволнованно вскрикнули мама и папа.
- Ты связалась с наркоманами? - догадалась Надежда Клавдиевна.
- Тебя кто-то обидел? - догадался Геннадий Павлович.
Люба подъехала к рукомойнику и плеснула на лицо холодной водой.
- Папа, растопи титан, я хочу помыться.
- Кто это сделал? - вцепившись в стол, сдавленным голосом спросил Геннадий Павлович.
- Что сделал?
- Втянул тебя в наркоманию! - закричала Надежда Клавдиевна.
- Надругался над тобой! - закричал Геннадий Павлович.
- Почему - надругался? Он просто обнял меня и опустил вниз.
Мама и папа в ужасе посмотрели друг на друга.
- Любушка, ты где таким словам научилась? - плачущим голосом спросила Надежда Клавдиевна.
- Я ему спущу! Я ему так опущу! - Геннадий Павлович вскочил из-за стола. - Где этот яйцеклад?! Говори! Я ему спуску не дам!
- Я не могла сама спуститься. Он меня обнял и помог слезть.
- Откуда?! - шумел Геннадий Павлович.
- С джипа.
- Ты попала в автоаварию! - вскричали Надежда Клавдиевна и Геннадий Павлович. - На тебя джип наехал?!
- Нет, это я на него упала сверху.
- С моста, что-ли? Говори толком, Люба!
- Вы же мне слова вставить не даете. Я летела с парашютом…
- С моста?!
- Из самолета сельхозавиации. Я прыгнула с парашютом.
Парашют отнесло от поля. Я упала с коляской на крышу джипа. В джипе ехал прекрасный человек, Николай. Коля…
Речь Любы замедлилась, глаза опять стали бессмысленными.
Надежда Клавдиевна держалась за сердце. Геннадий Павлович медленно опустился за стол.
- Мы долго разговаривали. Коля очень переживает за судьбу нашего сущика. Я думаю, он эколог. А потом он обнял меня, взял на руки и опустил с джипа на землю. Папа, растопи титан, мне нужно помыться, потому что я уезжаю в Москву. С Николаем. Мама, где диск с моими песнями?
Люба развернула коляску и поехала в ванную. Геннадий Павлович взял с подоконника бесплатную рекламную газету и спички и покорно пошел за дочерью. В ванной он засунул газету в топку, поджег и принялся подкладывать лучину. Он, молча, брал поленья, колол их на чурочки, засовывал чурки одну за другой в огонь, пока не заполнил топку. Огонь затрещал, зашумело в тяге. Люба набрала воздуху и спросила натянувшимся голосом:
- Папа, если бы ты был мужчиной…
- Здрасьте. А я кто? - обиделся Геннадий Павлович.
- Я имею в виду, если бы ты был посторонним мужчиной. Как ты думаешь, мужчина может влюбиться в такую, как я?
- В кого и влюбляться, если не в тебя! - убежденным голосом произнес Геннадий Павлович. - Ты у меня самая красивая в мире! Добрая, умная, талантливая!
- Все родители так говорят, - грустно произнесла Люба.
- Не все! Если бы я был мужчиной!.. - с жаром начал Геннадий Павлович.
- Здрасьте. А ты кто? - засмеялась Люба.
- Если бы я был посторонним мужчиной, я бы тоже, как этот твой Николай, ни минуты не раздумывая, увез тебя с собой.
Люба отвела глаза.
- Потрогай, не нагрелся еще?
Геннадий Павлович дотронулся до титана.
- Теплый. Мойся, а то кипяток скоро пойдет. Николай твой когда к нам зайдет? Познакомиться надо.
- Познакомитесь, конечно, - соврала Люба. - Ой, полотенце забыла. Скажи маме, чтоб принесла. Ну, иди.
Люба разделась. Уцепилась за металлическую трубу, укрепленную под потолком вдоль ванной, и, подтянувшись, перенесла тело на деревянный настил на краю ванны. Затем руками перекинула по очереди обе ноги, оперлась ладонями в края ванной и опустилась на дно. Открыла кран в титане и вытянулась под струей теплой воды.
"Слезла, наконец-то, - заворчала коляска. - Я ведь не молоденькая, чтоб и с парашютом, и по шоссе сколько верст".
- Любушка, это я, - постучалась Надежда Клавдиевна.
Она положила возле ванной полотенце, халат и хотела было что-то спросить. Но увидела продранное сиденье коляски.