- Дай-ка зашью скорее. А то Николай твой увидит, скажет: вот так дела! Хороши родители, дочь из дома отдают, а коляска рваная. Но я, Люба, сразу тебе свою позицию говорю: я против, чтобы ты прямо сейчас уезжала. Поживите сперва у нас. Мы этого Николая и знать не знаем. Вдруг - нате вам! Дочку увозит. Что за человек? Может, плохой?
- А вдруг, хороший? - засмеялась Люба. - Мама, ты не беспокойся. Я ведь не маленькая.
Надежда Клавдиевна вздохнула и покатила коляску прочь. На кухне она и Геннадий Павлович опустились на колени по обе стороны колес и взялись за дело. Надежда Клавдиевна приложила к сиденью кусок вырезанного из старой сумки кожзаменителя, а Геннадий Павлович снял подлокотник и подножки и принялся протирать и смазывать штыри.
- Не пущу я Любовь в Москву! Неизвестно с кем, непонятно, зачем, - высоким голосом сказала Надежда Клавдиевна, сделав очередной нервный стежок черными нитками. - Любовь - не для Москвы. В Москве одна суета да обман. Не пущу!
- Рано или поздно это должно было случиться, - примиряюще произнес Геннадий Павлович. - Ну что она здесь на полставки в своей музыкальной школе видит? Денег - слезы, перспектив ни в профессии, ни в личной жизни никаких. Не отпустим, а потом она нас всю жизнь попрекать будет.
- "Ко-о-ля", - передразнила Надежда Клавдиевна Любу. - Кто такой - Коля? Кто за ней в Москве этой ухаживать будет? Кто ей титан растопит? Да Коля этот, небось, и дров наколоть не умеет.
- Надя, прекрати, какие дрова в Москве?
Мимо кухни проползла на бедре, волоча ноги в старых серебристых лосинах, Люба. Сырые волосы придавали ей еще больше сходства с русалкой.
Геннадий Павлович и Надежда Клавдиевна дружно замолчали.
- С легким паром, Любушка!
Вскоре папа завез и поставил возле кровати начищенную, смазанную коляску. Люба закрыла глаза, делая вид, что спит.
- Любовь - глупая, простодушная! - вновь донеслось до нее, когда Геннадий Павлович прикрыл дверь в комнату.
"Ты мать-то послушай, - посоветовала коляска. - Мать тебе худого не пожелает, потому она и называется: мать. И зачем ты про Николая родителям наврала?"
"Пусть думают, что я еду не одна. И вообще, все уже решено, - решительно ответила Люба. - В пять часов утра мы с тобой отправляемся в новую жизнь!"
"Это какой же поезд утром в новую жизнь едет? На Москву вроде вечером состав проходит?"
"Пешком поедем".
"До Москвы?! - возмутилась коляска. - Ты, видать, надсадить меня хочешь, в гроб вогнать. Я не согласная! Не потому, что не хочу тебя до новой жизни довезти, а просто по состоянию здоровья не могу".
"Поезд, значит, может, а ты - нет?"
Коляска запыхтела.
"Да ведь поездом сподручнее! Села - поехала, знай в окно гляди да чай с сахаром спрашивай".
"Я уже посчитала. Поезд проходит по нечетным, значит, послезавтра. Я боюсь, что за это время меня решимость покинет, или родители потребуют Николая предоставить. Или еще что другое произойдет. Нет, утром или никогда! До федеральной трассы доберемся, а там что-нибудь придумаем. На форумах пишут, люди до Крыма автостопом и на электричках добираются. А нам всего-то до Москвы. Давай вещи собирать".
"Ох-ти мне! - заохала коляска. - Комплектность надо проверить первым делом. Насос со шлангом?"
Люба заглянула в карман, приделанный к подлокотнику:
"Есть".
"Велоаптечка?" - умирающим голосом произнесла коляска.
"Есть. Но надо доукомплектовать. Тампаксы, лейкопластырь, влажные салфетки, что еще? Какие таблетки возьмем?"
"От глупости".
"Для кого?" - сдержанно спросила Люба.
"Известное дело, не для меня".
Люба решила проявлять добрую волю и не разжигать розни.
"Домкрат?" - напомнила она.
"Закреплен".
"Где-то старый учебник географии был", - задумчиво сказала Люба.
"Почто он тебе?"
"Там карта России есть, дорогу смотреть".
"Ты бы еще атлас мира придумала взять. А лучше - глобус".
"Точно, атлас мира. "Мировое турне Любови Зефировой с новой программой "Колеса фортуны". Колясочка, ведь это твои колеса у моей фортуны!"
Люба погладила подлокотник.
Коляска помягчела.
"Вещи сложим в рюкзак, я его повешу на грудь. Хорошо?"
"Хорошо, - вздохнула коляска. - Вешай. Ну, доедем до Москвы. А дальше-то что? Которые на ногах певицы, не могут в люди выйти. Там, говорят, раскручиваться надо. Ты на чем раскручиваться будешь? У меня ведь головокружение, сама знаешь. Без ног ведь ты, Люба!"
"А где написано, что идти по жизни полагается ногами? Кто-то брякнул, а все и поверили. Живут же без ног дельфины".
"Ты еще русалок вспомни. А этот, как его? Отец тебе про него говорил, помнишь? Гео…"
"Геотропизм?"
Люба на секунду понурилась.
"Против геотропизма, Любушка, не попрешь".
Любе было лет шесть, когда она, счастливая от совершенного открытия, приползла к Геннадию Павловичу:
- Папа, а откуда люди знают, что нужно обязательно ногами ходить? Может, они ошибаются? Может, ходить надо на руках? Учат-учат детей ножками ходить. А они все падают. Потому что ходить надо на руках. Поставь меня на руки скорее!
- Любушка, это невозможно, чтоб люди ручками ходили, - отвечал Геннадий Павлович.
- Поставь, поставь меня на руки скорее! - не слушала Люба.
Она подползла к стене. Вздохнув, Геннадий Павлович взял Любу за щиколотки и, потянув за ноги вверх, поставил у стены вниз головой.
- Отойди, я сама так стоять буду, - приказала Люба.
- Упадешь. Шею сломаешь.
- Не упаду, папа. Ну отпусти.
Геннадий Павлович чуть ослабил хватку. Люба съехала по стене на пол.
- Это потому что я не тренировалась. Подними меня снова.
Геннадий Павлович держал Любу за щиколотки вверх ногами, пока кровь не прилила к ее лицу.
- Гена, ты что с ребенком делаешь? - вскрикнула Надежда Клавдиевна, войдя в комнату. - Шею ведь сломает!
- Мама, не мешай, папа учит меня на ручках ходить.
Геннадий Павлович пронзительно взглянул на Надежду Клавдиевну. Потом подхватил Любу на руки и принялся шагать по комнате.
- Люба, есть законы природы. Почему корень из семечка всегда растет вниз, в землю, а стебель - вверх?
- А разве всегда?
- Да.
- Почему?
- Такой порядок в природе. Закон геотропизма.
- А может какой-нибудь корешок вверх растет? Откуда ты знаешь?
- Это не я знаю, а ученые.
- А ученые откуда знают?
Геннадий Павлович задумался.
- На то они и ученые, - неуверенно сказал он.
- Ты сам рассказывал, ученые раньше думали, что солнце вокруг земли крутится. А они ошибались. Значит, и про ноги ученые могут ошибаться. Через тысячу или сто лет все буду на руках ходить!
- А что? - у Геннадия Павловича не было сил спорить с Любой. - Через тысячу может и будут…
Люба смотрела на коляску, не видя ее. Потом встрепенулась: "А если этот закон только для земли справедлив? Значит, на другой планете он не обязательно должен выполняться?"
"На какой другой планете? - запричитала коляска. - Ты на Марсе, что ли, петь вздумала?
"А что? В невесомости ноги не нужны? Буду гастролировать по космическим станциям", - усмехнулась Люба.
"Тогда ищи и учебник астрономии, - принялась иронизировать коляска. - Там карта звездного неба, дорогу смотреть станем. Вместо путеводителя астрономия нам будет".
"Дай помечтать!" - воскликнула Люба.
"Мечтай, Любушка, мечтай. Твое дело молодое, кому мечтать, как не тебе".
"Я стану известной певицей, и тогда Николай сможет мною гордиться".
"Ах вот почему ты засобиралась в Москву! - встрепенулась коляска. - Джип этот тебе голову задурил".
Люба запрокинула лицо, зажмурила глаза и прижала руки к груди, обхватив себя за плечи.
"Какой он красивый!"
"Чего красивого? Темно-вишневый какой-то, - рассеянно пробурчала коляска. - Я понимаю, "атлантик лазурит" или зеленый цвет. Мелкими розочками мне нравится, купоном по низу. А тут - бурый".
"Какой у него запах… - Люба понизила голос. - Я с ума сойду от его запаха!"
"И какой такой запах? Бензином несет, пылью, резиной немытой. Тьфу!"
Люба и коляска перешептывались полночи. Надежда Клавдиевна и Геннадий Павлович тоже долго не могли угомониться. В первом часу Надежда Клавдиевна скомандовала:
- Ладно, что из пустого в порожнее переливать. Поезд по нечетным проходит, значит, послезавтра.
- Теперь уж завтра, - поправил Геннадий Павлович, поглядев на часы.
- До послезавтра, - Надежда Клавдиевна пыталась выгадать день до расставания. - Николай придет, все обговорим, паспорт у него посмотрим, прописку. Пусть расскажет, какие у него планы на серьезные отношения. А то дак я еще Любушку и не отпущу!
- Верно, - согласился Геннадий Павлович. - Поглядим паспорт.
- Давай укладываться. Любушка спит давно, небось, мешаем ей, - проговорила Надежда Клавдиевна, замахнувшись на комара.
Около пяти часов утра Люба осторожно подъехала к комнате родителей. Они спали на разложенном диване. Над диваном висел ковер, а на ковре - фотография размером с телевизор пятилетней Любы с капроновым бантом на полголовы. Геннадий Павлович самолично увеличил и приклеил фотографию на кусок фанеры и покрыл лаком. На лбу Геннадия Павловича, около волос, сидел комар с раздувшимся рубиновым, как плодово-ягодное вино, брюшком.
- Кыш! - шепотом сказала Люба. - Пошел вон!
Комар поопористее расставил лапки и покосился на Любу.
- Мамочка, папочка, до свидания! - еле слышно прошептала Люба и тихонько прикрыла дверь в комнату.