Анна Предайль - Анри Труайя страница 4.

Она сидела в постели, накинув на плечи белую шерстя­ную шаль, и смотрела на него таким пронзительным взгля­дом, что он почувствовал, как краснеет. Вот уже тридцать пять лет она читает все его мысли. Но она улыбнулась, и у него сразу отлегло от сердца.

- Доктор, - сказала она, - мы пригласили на обед друзей во вторник. Смогу я, по-вашему, встать?

- Да, конечно, мадам, - сказал врач. - Почему бы и нет?...

- Но только не отменяйте, пожалуйста, уколов. Они мне так облегчают жизнь!

- Не беспокойтесь.

- Когда вы снова зайдете?

Она говорила мелодичным, слегка приглушенным голо­сом. Ее исхудавшее больное лицо освещала жалкая кокет­ливая улыбка. Провожая доктора Морэна, Пьер спросил в прихожей:

- Вы действительно думаете, что она сможет встать во вторник?

- Откровенно говоря, нет, - ответил врач. - Но если ей захочется, ни в коем случае не мешайте. Пусть встанет, хотя бы на пять минут.

Пьер был совершенно сражен, хотя и не ожидал иного ответа.

- Он просто прелесть! - сказала Эмильенна, когда Пьер вернулся к ней в спальню. - Подумай, сам сделал мне укол!

Тут появилась Анна, и Пьер сразу почувствовал облег­чение. Он мог только восхищаться мужеством дочери, ко­торая так умела скрывать свои чувства. В ее присутствии легче было поддерживать повседневную ложь. Можно было не думать - просто следовать установленным правилам игры. Эмильенна с блестящими глазами повторила то, что ей сказал врач. Анна сделала вид, что обрадовалась:

- Вот видишь, Мили, дело у тебя идет на лад. Да так оно и должно быть. Просто ты ослабла от того, что так долго лежишь в постели.

Она очень спешила, так как назначила встречу в поло­вине третьего у себя на работе. Луиза принесла больной еду на подносе. Отварное филе мерлана.

- Филе соли не оказалось, - оправдываясь, пояснил Пьер. - Поэтому я купил мерлана...

Ни одна из женщин слова не сказала. Как всегда, он только зря волновался. Что за глупая привычка из мухи делать слона! Пока Эмильенна ела рыбу, Пьер и Анна прошли в гостиную. Обычно они обедали там за круглым столом у окна, а примыкавшей к этой комнате столовой со времени болезни Эмильенны не пользовались. Шесть стульев с вы­сокими спинками, обитых рыжеватой кожей, стояли вдоль стены, напоминая о счастливых, безвозвратно ушедших временах.

Луиза на этот раз превзошла себя: запеченная в духовке дорада таяла во рту. Пьер выпил большой бокал сухого вина, подложил себе еще рыбы и сказал:

- Знаешь, Анна, я думаю, мне не стоит идти туда в пять часов. Я позвоню и скажусь больным.

- Ну нет! Клардье так старался устроить тебе это сви­дание в СЕПе. Ты не имеешь права, хотя бы из уважения к нему, отказываться в последнюю минуту. Тем более, что тебе могут предложить что-нибудь весьма интересное.

- Ну, в этом-то я сомневаюсь.

- Разве можно знать заранее?

Пьер грустно улыбнулся. Вот уже полгода он тщетно искал работу. Никто не хотел брать человека его возраста. Последнее время он служил на половине оклада в Обществе организации и статистики, но оно закрылось. К счастью, у Эмильенны было немного денег, полученных в наследство от матери. На проценты с этого капитала, часть которого была вложена в акции, а другая - в доходный дом, они и жили. Да еще Анна в начале года получила прибавку.

- Знаешь, отец, - возобновила она разговор, - я счи­таю, что в последнее время ты совсем раскис. Нельзя же сидеть без всякого дела!

- Но понимаешь, моя милая, - сказал он мягко, - я человек уже конченый.

- Ты? Да ты в великолепной форме!

- Внешне, возможно... Но внутри... Я чувствую себя таким старым, усталым, изношенным... С тех пор, как за­болела Эмильенна, мне уже ничего не хочется...

Ему доставляло странное удовольствие жаловаться до­чери на свою жизнь. Он как бы раздевался перед ней, об­нажал свои скрытые раны. Но у Анны это вызвало лишь раздражение.

- Прошу тебя, отец, не старайся быть несчастнее, чем ты есть! Я тоже беспокоюсь и тоже глубоко несчастна, но я стараюсь держать себя в руках...

- Ты молода.

- Тебе непременно надо пойти на это свидание.

Ну, хорошо, хорошо, я пойду...

Он подумал и нерешительно добавил:

- А как, ты думаешь, мне следует одеться?

- Вот так, как сейчас, - вполне хорошо. Да, кстати, я не буду сегодня ужинать дома.

Он посмотрел на нее с удивлением:

- Ты куда-то идешь?

- На концерт с друзьями.

- А кто же сделает укол Мили?

- Я буду дома, как всегда, в половине седьмого. - Она взглянула на свои часы и добавила: - Ну, я побежала.

- Ты не будешь есть фрукты? - спросил отец.

- Некогда!

Она вскочила - живая, стройная, как спущенная сталь­ная пружина. Сколько энергии в этом хрупком теле!

- Анна, милая! - раздался из-за двери голос Эмильенны. - Поправь мне подушки!

***

- Именно этого я и боялся. Смехотворное предложе­ние! Жалкие комиссионные! Если бы я еще имел какой-то опыт оптовой торговли бумагой! А то ведь все надо начи­нать сначала! Что бы они ни говорили, а это все равно, что ходить по домам! Благодарю покорно, я отказался...

- И был прав, - сказала Эмильенна.

Анна, только что сделавшая укол матери, не одобрила его, но и не осудила. Конечно, он бы оказался в затрудни­тельном положении, если бы ему предложили что-то при­личное. Ничего он так не боялся, как перемен. Пусть лучше плохое статус-кво, чем соблазнительная авантюра. Его приз­вание - окружать заботами Мили. И как Анна не может этого понять? Но Анна поняла его. Она улыбнулась ему. Победа! Он подошел к дочери и поцеловал ее.

- Ты должен позвонить Клардье, - сказала она, убирая в коробку шприц.

- Ты считаешь, что это нужно?

- Необходимо. Ведь это он рекомендовал тебя в СЕН. Надо, по крайней мере, сообщить ему о результатах твоего визита.

- Ты права, - сказал он. - Я сделаю это завтра.

- А почему не сегодня вечером?

- Да вряд ли он будет дома.

- А ты попробуй.

Он повиновался. На другом конце провода контральто с испанским акцентом ответило, что ни мосье, ни мадам нет и что они не будут ужинать a la casa. Пьер обрадовался этой отсрочке: разговор с Клардье предстоял щекотливый. Клардье принадлежал к той категории людей, которые стре­мятся оказывать услуги, даже когда их об этом не просят. Он будет упрекать Пьера, что тот не смог отстоять своих ин­тересов, и пообещает поговорить на этот счет с генераль­ным директором СЕПа в течение ближайших двух дней или же предложит устроить ему свидание с тем или иным высокопоставленным лицом, у которого наверняка для не­го, Пьера, окажется место. Для Пьера это выльется в новые визиты, пере-говоры, ненужные увертки. А так - он вроде бы сделал все, что от него требовалось. И с сознанием соб­ственной безупречности он спокойно вернулся к Эмильенне, которой Анна принесла на подносе ужин.

Накормив мать - все те же маленькие сандвичи из бе­лого хлеба с ветчиной, - Анна пошла переодеваться. Когда она вернулась - причесанная, подкрашенная, в шерстяном сливового цвета платье, отделанном тонким шелковым шну­ром того же цвета, на лице Эмильенны заиграла улыбка: ей было явно приятно, что дочь так выглядит.

- Ах, как я тебе завидую! - вздохнула она. - Если бы я могла пойти с тобой!..

Пьер быстро поужинал на кухне и, вернувшись, сел по­дле жены в кресло перед телевизором. Оба вскоре задремали - где-то в середине передачи о Рубенсе. Проснувшись пер­вым, Пьер на цыпочках вышел, мигом умылся и надел чи­стую пижаму в синюю и белую полоску. Он только со­бирался нырнуть в постель, как Эмильенна открыла глаза, улыбнулась и пробормотала:

- Опять эта пижама!.. Надо будет сказать Луизе, чтобы она разрезала ее на тряпки - чистить металлическую по­суду!..

- Чем тебе не нравится моя пижама?

- У тебя в ней вид каторжника из кинофильмов!

- Тебе не нравится мой серый костюм, тебе не нравится моя полосатая пижама... Что же тебе нравится?

- Даже не знаю. Пожалуй, твоя кремовая пижама.

- Я берегу ее для особых случаев.

Она приподняла брови и спросила хрипловато-насмеш­ливым тоном:

- Для каких особых случаев, Пьер?

- Если, например, мы с тобой отправимся путешество­вать.

Он сказал это не подумав. И почувствовал, как у него сжало горло.

- Ты хочешь, чтобы я сменил пижаму? - поспешно спросил он.

- Да.

Он выполнил ее просьбу. У кремовой пижамы были слиш­ком длинные рукава.

- Ты выглядишь бесподобно! - сказала она.

Он выключил телевизор и лег под одеяло. Сегодня Эмильенна казалась менее раздражительной, чем обычно. Может быть, потому, что они были вдвоем? Ничего не поймешь с этой болезнью - одни сплошные неожиданности!... Пьер придвинулся к жене.

- Позволь мне обнять тебя, - прошептал он. - Вот так... Тихонько... Подержать хоть несколько минут... Так хорошо, когда мы вместе!..

Она прильнула к нему. До чего же она стала худенькая! Казалось, прижми ее чуть покрепче - и косточки хруст­нут. Он обнял ее за плечи. Теплота ее тела волновала его. Ей было двадцать пять лет. И от волос се все так же пахло чем-то пряным.

- Если бы ты знала, как я тебя люблю! - прошептал он.

И вдруг безмерная радость охватила его: она выздоровеет! Конечно, выздоровеет, уж он-то знает это лучше, чем кто-либо. Вопреки всем доводам разума.

Она слегка шевельнулась, высвобождаясь из его объя­тий. И прошептала:

- Пьер, я хотела тебе сказать... Ты ворочаешься ночью, храпишь... Это неудивительно, когда у человека крупный нос... А мне так нужен отдых!.. Нам лучше спать отдельно...