Надин скучает, но Диг впитывает каждой слово Дилайлы, словно ему по радио зачитывают избранные места из "Дживса и Вустера". Надин собирается откланяться, но тут беседа принимает иное - весьма любопытное - направление. Все не так, как кажется. Дилайла признается, нервничая и заикаясь, - на глазах блестят слезы, - что ушла от Алекса. Сбежала, пока он спал, оставив записку в утешение, что, по мнению Надин, довольно жестоко. Но если честно, кретин, которому вздумалось жениться на такой вертихвостке, получил по заслугам. Ведь стоит на нее разок взглянуть и сразу ясно: когда-нибудь она вас непременно бросит.
В подробности Дилайла не вдается, а Диг и не пытается задать ни одного вопроса по существу: почему она ушла от мужа и зачем вернулась в Лондон? Но что взять с четырнадцатилетнего мальчишки? Надин сама бы задала эти вопросы, да настроении у нее столь мрачное, что ей вряд ли удастся симулировать участливую интонацию.
И еще кое-что удивляет. Наверное, было бы естественно, если бы Диг потребовал объяснений: по какой, собственно, причине Дилайла исчезла двенадцать лет назад и не давала о себе знать все эти годы? За что она разнесла его сердце на мелкие кусочки, которые он так до сих пор толком и не склеил? И было бы естественно ожидать большей холодности с его стороны, если вспомнить, как она с ним обошлась. Увы, ничего подобного. Диг держится так, словно ему не за что на нее обижаться, словно все в порядке.
Надин кончиком ногтя собирает кофейную пенку в маленькие горки и оглядывается. Заведение заполнено людьми в дорогих прикидах, порозовевших после энергичной прогулки по Цветочному холму со своими лабрадорами и борзыми, на подошвы их сапог от Рассела и Бромли налипла грязь, а денег у них столько, что они даже не бровью не ведут, когда им предлагают тоненький кусочек трюфельного торта за возмутительную цену в четыре с половиной фунта. Надин решает, что в этой чайной ей никто и ничто не нравится, да и сам район Цветочного холма с его фальшиво-деревенской атмосферой, вычурными пабами и бешеными ценами ей тоже не нравятся. Цветочный холм, заключает Надин, чужероден старому Лондону, - слишком здесь все маленькое, изящненькое, пристойное; надо бы разобрать его на части и перенести в какой-нибудь богатый пригород, где из него получится прелестная боковая улочка.
- И давно ты приехала? - расспрашивает Диг Дилайлу.
- Поверите ли, но только сегодня утром. На первом поезде.
- Правда? - улыбается Диг с видом человека, которому выпал выигрышный номер в лотерее. - И где ты остановилась? У матери?
Дилайла отхлебывает фильтрованного кофе - черного, без сахара, - и, поставив чашку, трясет головой:
- О нет, нет. Я не общалась с ней с восемнадцати лет. Ушла из дома и жила у кузины. У Марины. Помнишь ее? Там я сейчас и остановилась. Это тут рядом. - Она указала на противоположную улицу. - Элсфорти-роуд.
Почему, хочется крикнуть Надин?! Почему ты ушла из дома в восемнадцать лет? Почему перебралась к кузине? Почему не сказала Дигу, куда переезжаешь? И почему, черт возьми, сам Диг не спрашивает тебя об этом?
- Отлично, - Диг уважительно кивает: кузина Дилайлы определенно выбилась в люди; ему, возможно, не терпится узнать, проторили ли дорожку в буржуазию и другие члены семейства из Госпел Оук. - Замечательно, - сдерживает он свое любопытство. - И какие планы? Как ты намереваешься проводить время?
Дилайла неловко пожимает плечами, вид у не встревоженный. Ей явно нелегко ответить на этот вопрос. Пожалуйста, думает Надин, скажи, что ты приехала лишь на пару дней, что ты очень занята, надо навестить кучу людей, попасть в кучу мест. Пожалуйста, скажи, что, вероятно, ты с нами больше не увидишься, поскольку завтра уезжаешь в Нью-Йорк.
Однако у Надин тут же возникает странное и досадное предчувствие - ей кажется, что Дилайлу они видят не в последний раз, более того, впредь она постоянно будет попадаться у них на пути. Предчувствие оправдывается через несколько секунд, когда Дилайла, улыбнувшись и ухоженными пальчиками заправив за уши платиновые волосы а ля "девчонки-зеленейте-от-зависти", произносит:
- Поболтаюсь вокруг, встречусь со старыми друзьями и все такое.
Теперь Диг не просто счастлив, его мимика подтверждает, что он достиг высшей эмоциональной точки - экстаза.
- Прекрасно! - подхватывает он. - Просто здорово. - И они оба расплываются в улыбках, прямо-таки сияют от счастья.
Надин тошнит.
Диг предлагает Дилайле сигарету. Она жестом отказывается.
- Ты больше не куришь? - изумляется Диг.
У обоих такой вид, словно курение было изобретено Дилайлой Лилли.
- Бросила, - с легкой гримаской отвечает она. - Двенадцать дней назад. Не хочу об этом даже говорить. - От огромности ее жертвы у Дига перехватывает дыхание и он убирает пачку. - Как чудесно, что мы встретились, - смеется он.
- Я тоже рада, что наткнулась на вас, - улыбается Дилайла. - Мне было немного неуютно и одиноко, когда я приехала, а теперь полегчало.
Наджин скрежещет зубами, в эту секунду она ненавидит Дилайлу, ненавидит и желает ей смерти, и тут же чувствует себя законченной стервой, пакостнее которой на свет не рождалось. А от стервы недалеко и до уродливой, злобной ведьмы с бородавками на роже. Дилайла же, по контрасту, видится ей очаровательной принцессой, без единого гребаного изъяна, отчего Надин ненавидит ее еще сильнее. Она угрюмо улыбается и опускает глаза на кофейную чашку, почти полную; Надин настолько расстроена, что ей сейчас не до кофе.
- Вы тоже, - говорит Дилайла, - вы оба сильно переменились. Я бы вас не узнала. Особенно тебя, Надин. Ты прямо-таки… куколка, нет, честное слово. Абсолютно потрясающая. Какие у тебя чудные заколки в волосах. А ногти! - Она трогает бирюзовые ногти Надин, разглядывает их. - Как тебе удается их так отрастить? Мои вечно ломаются и расщепляется вот здесь. - Она указывает на свои идеальные розовые ноготки.
- Мармелад без сахара, - отвечает Надин. - Я ем мармелад без сахара каждый день. С лимоном и лаймом.
И думает: "Кончай, Дилайла. Кончай это представление "хочу тебе понравится". Я не хочу, чтобы ты мне нравилась. Ты не можешь мне нравиться. Ты мне никогда не нравилась. И сколько бы мы с тобой ни чирикали о ногтях, целлюлите, волосах на лице и капустной диете, милее ты мне не станешь. Потому что, как бы сильно ты не изменилась, я никогда не смогу забыть школьные годы, когда ты меня в упор не видела, считала малявкой и принесла мне столько страданий.
Я знаю, что женщины вроде тебя могут сделать с нормальными разумными мужчинами. Женщины вроде тебя обладают высшей властью. Стоит им войти в комнату, и все мужчины вмиг становятся дебилами. Женщины вроде тебя вынимают сердце из доброго, нежного, доверчивого парня, - например, из Дига, - и рубят его в фарш. И я всегда буду зла на тебя, Дилайла, потому что ты красивая и потому что красоту, которой ты обладаешь, нельзя купить ни в косметическом салоне, ни у пластического хирурга, ни у парижских парфюмеров. На этом уровне я не могу с тобой соперничать. Ты опасна, я не хочу, чтобы ты была в моей жизни. Не хочу видеть тебя в моем милом уютном мире, где я чувствую себя в безопасности и знаю, чего стою. Мне потребовалось целых пятнадцать лет, чтобы выйти из твоей тени, стать желанной, стать самодостаточной. Назови меня эгоистичной стервой, сумасшедшей или комплексующей дурой, мне плевать. Я лишь хочу, чтобы ты убралась из Лондона, из моей жизни и жизни Дига".
- Так ты фотографируешь, да?
- Угу, - отвечает Надин, - точно. Снимаю. - Она коротко докладывает Дилайле об эксклюзивных съемках и гонорарах.
- Ого! - искренне восторгается Дилайла. - Но это потрясающе. Помню, в школе мы говорили о том, кто кем хочет стать, когда вырастет, и ты сказала, что выйдешь замуж и станешь сочинять поваренные книги. Я ничего не путаю? И как же все обернулось! Ты - стильная женщина, удачливый профессионал, у тебя интересная работы и свой дом. Господи, Дин, - она сжимает руку Надин, - я так тебе завидую, правда.
Да перестань, думает Надин. Перестань немедленно. Ты мне не завидуешь, лишь пытаешься притвориться, дабы я хотя бы на минуту забыла, насколько ты красивее меня. У тебя тонны денег, и атласные волосы, и безупречная кожа - как ты можешь мне завидовать?
Надин выдавливает сладостную улыбку и похлопывает Дилайлу по руке:
- Глупости.
Как ей хочется подняться над мелочной злобой и завистью! Стараясь вспомнить, каково оно - быть доброй, она оборачивается к Дигу за поддержкой - он всегда вытаскивает на поверхность ее лучшие качества - но ее друг заблудился в Дилайленде. Дига Райана, которого она знает и любит, нигде не видно.
- Что ж, - Дилайла одним махом допивает кофе и тянется к сумочке, - пожалуй, мне пора. Я оставила пса одного с сотней голодных кошек. Наверное, они его уже сожрали. - Она улыбается и бросает монеты на счет. Одаривает обоих взглядом, исполненным искренней нежности и самых добрых чувств, и произносит: - Надеюсь, мы еще увидимся. Буду очень рада.
- Да… несомненно, - лепечет Диг, - несомненно. - Надин уверена, что сейчас он мысленно переиначивает планы на неделю, дабы ничто не помешало "еще увидеться". - Кстати, - он достает из кармана черного кожаного пиджака ручку и клочок бумаги, - дай-ка я запишу телефон твоей кузины. На этой неделе я не очень загружен. Может, сходим куда-нибудь. Вспомним старые добрые времена.
Нет, думает Надин. Нет. Пожалуйста. Не надо. Неужели это опять начинается?
- Замечательно, Диг. Спасибо.
У Надин падает сердце.
Все трое обмениваются телефонными номерами, льстят друг другу на прощанье и выглядят страшно довольными (Надин и вправду довольна: Дилайла наконец отваливает), дальше каждый пойдет своим путем.