Единственное, что иногда меняется в моей квартире - филодендрон на кухонном окне. Я нашла его двенадцать лет назад на автобусной остановке, и с тех пор он прочно пустил у меня корни. Мне нравится, какие у него листья ближе к верхушке, и, глядя на филодендрон, не так тоскливо вспоминать о прошлом и думать о настоящем.
Если бы я могла вернуться лет на двадцать назад, то дала бы себе, тогдашней, один ценный совет: "Перестань волноваться по пустякам". Хотя, как водится у молодежи, я бы, скорее всего, не обратила на эти слова внимания.
И если ты, Лиз Данн, живешь где-нибудь году в 2034, можно я тебя попрошу кое о чем? Скатайся в наше время и дай мне один-единственный, самый полезный совет. Клянусь, я приму его к сведению, и даже отщипну кусочек филодендрона; заберешь его с собой, и у тебя, в твоем времени, вырастет такой же.
Короче говоря, я проспала до середины следующего дня (операции здорово выматывают). И вот, в разгар слащаво-сентиментальной плаксивости заявилась Лесли, моя старшая сестрица, - так некстати, в самый душераздирающий момент фильма, когда семейство Финци-Контини понимает, что они обречены и окончат свои дни в газовой камере. Меня совсем развезло, глаза стали красные, как у гончей.
- Видок у тебя, Лиз - смотреть страшно. На свинку смахивает.
- Спасибо. Зато ты выглядишь отлично.
- Ага, заметила мой новый жакет. Ну, как тебе? - Лесли крутанулась на каблучках.
Сестрица у меня - красавица, каких мало. По сравнению с ней я вообще шутка природы. В детстве никакие документы не могли нас убедить в том, что мы родные сестры.
- О, ты упакована что надо.
Жуть. Представляю, как Лесли блюет, извергая из пищевода лифчик от "Вэнити Фэр". Впрочем, ее рабская преданность моде - трюк для отвода глаз: я-то вижу сестрицу насквозь. Поэтому в моем присутствии она перестает изображать из себя нечто значимое и успокаивается.
- Только посмотри, в какой норе ты живешь, Лиз. Давай хоть шторы отдернем?
- Нет.
- Как хочешь. Я закурю?
- Пожалуйста. - Мне нравится сигаретный дым. По крайней мере, тогда помещение не кажется совсем мертвым.
Мы закурили, и Лесли окинула мое жилье наметанным глазом агента по недвижимости: на сколько потянет: шикарный район Норгейт Парк/ многоквартирный дом/ 1 комн./ санузел/ кухонный гарнитур/ владелец.
- Ну как, мать вчера не доконала?
Я поставила видео на паузу.
- Они собирались с Сильвией пообедать. А из-за меня не вышло.
- Отложила обед с Сильвией? Ужас. Какая ты нехорошая девочка.
- Слушай, не заводи меня.
- Я бы сама тебя свозила, да у детей был утренник.
Сестрица то и дело пожимала плечами и сидела, непривычно сгорбившись - впервые такое вижу.
- Лесли, ты ерзаешь весь вечер. Что у тебя с плечами?
- Эти титьки меня скоро доконают.
- Никак не привыкнешь?
Мне показалось, она сейчас всю сигарету одной затяжкой выкурит.
- О-хо-хо, да. - Облако выпущенного дыма напоминало взрыв "Челленджера". - Везет же тебе, Лиз, ты плоская, как доска.
- Спасибо. А нельзя удалить эти… ну, мешки?
- Поздно. Майк с ними породнился. - Бросила взгляд в сторону кухни. - У тебя есть что-нибудь пожевать?
- Шоколадный пудинг; могу куриный суп из пакетика заварить, рисовый.
Сестра походила по кухне, присматриваясь: разделочный столик, набор ножей из нержавейки - бонус к квартире.
- Лиз, ты питаешься как безработная. Все обшарила - ничего съедобного, одни консервы. - Она открыла дверцу холодильника и тут же ее захлопнула. - Хоть бы магнит прилепила или фотку какую-нибудь. А где валентинка, которую Браяна тебе на День влюбленных подарила? Хочешь гостей до депрессии довести?
- А ко мне никто не ходит, кроме тебя с матерью да Уильяма.
- Лиз, у всех бывают гости.
- Только не у меня.
Лесли сменила тему и придвинула к себе вазочку с желе.
- Угощусь, пожалуй. Красное… Это с какими фруктами?
- Ни с какими. Сплошная краска.
Позвякивая золотыми браслетами, сестрица зачерпнула ложечку вязкого месива, которое я приберегла на "Слова нежности", и спросила:
- Мою остановку еще не видела?
- Что-что?
- У меня теперь собственная реклама на автобусной остановке, с большой черно-белой фотографией. Пока только одна, для начала. Удачный снимок, хотя сделан еще до операции. Теперь-то меня и не узнать.
- А где именно?
- На углу Капилано-роуд и Кейт, самой длинной в Канаде улице красных фонарей. Публика там ошивается еще та, сама понимаешь. Уж поверь, какой-нибудь сопляк быстро додумается фюреровские усики маркером пририсовать.
- Давно пора эти маркеры запретить.
- Согласна, а то наплодили мутантов. - Она прикончила мое желе и каким-то образом вымучила еще затяжку из своего бычка. - Ладно, пора бежать.
- Тут, кажется, еще ложечка осталась.
Сестрица уже стояла в дверях.
- На тебя смотреть страшно. Три дня в постели, как минимум, кумекаешь?
- Да, Лесли. Спасибо.
- До завтра, моя радость.
Я включила "Бэмби". Никак не могла понять, почему в магазине мультик обозвали грустным; на самом деле скучно и незамысловато.
В дверь постучали. По домофону вызова не было, и я грешным делом подумала на Уолласа, уборщика. Однако в дверях стояла Донна из "Систем наземных коммуникаций" - резвая девица с явными признаками недоедания. К груди она прижимала стопку папок и конвертов. На работе ее любят: всегда под рукой, никогда не откажет - но я эту подругу давно раскусила. Мы с ней одной породы: она наблюдатель.
- Донна?
- Привет, Лиз.
Я вспомнила, что произвожу, наверное, еще то впечатление, и коснулась щек.
- Сильно опухло.
Она стояла, крепко удерживая у груди бумаги.
- Лиз, у тебя глаза краснющие.
- Просто мультик грустный.
- В смысле?
- Грустный мультфильм смотрю. Когда наркоз отходит, все воспринимаешь хуже, чем на самом деле.
- Обожаю пореветь перед телевизором.
- М-м… Хочешь - заходи.
- Спасибо за приглашение.
- Лайам собирался с курьером переслать.
- А я подумала, лучше сама заскочу.
Донна не только наблюдатель, она еще приличная сплетница и далеко не дура. Так и сканировала глазами мою квартиру, будто машинка, которая считывает штрих-код с ценника. Не сомневаюсь, завтра в столовой мою квартиру по косточкам разберут: "Келья старой девы - стены почти голые, мебель или дальтоник подбирал, или монашка, и что самое ненормальное - у нее нет кота".
Донна сказала:
- У тебя очень мило.
- Ну что ты.
- Нет, правда.
- Жить можно.
- Мне нравится.
- Лайам на эти документы просил взглянуть?
- А? - Со своей инспекцией она совсем позабыла про папки. - Да, те самые. Надеюсь, тебе не очень трудно? Тынаверное, еще не отошла после наркоза.
Донна положила папки на обеденный стол.
- Хочешь попробовать сама, у меня осталось…
Гостья была в шоке.
- Что? Наркоз?
- Я пошутила.
- Вот как. - Она лихорадочно соображала, о чем бы еще поговорить, но в моей квартире почти невозможно найти пищу для разговоров. Тут Донна увидела застывшего на экране телевизора Топотуна.
- "Бэмби" смотришь?
Я все пыталась изобразить радушную хозяйку.
- Да, до тридцати шести дожила, а "Бэмби" не видела.
- Очень тяжелый мультфильм - мать олененка застрелят, и все такое.
Меня это удивило.
- А я и не знала.
- Правда? Брось, все знают, что мать Бэмби в конце умирает. Это как оленья упряжка в Новый год - часть нашей культуры.
Тут было о чем поразмыслить.
- Как и олень Рудольф, полезное животное?
- Что?
- Давай говорить откровенно - если бы Рудольф не помог другому оленю, его оставили бы на съедение волкам, да еще и посмеялись бы, глядя, как белые клыки впиваются в шкуру.
- Какой мрачный взгляд на вещи.
Я вздохнула и уставилась на папки, которые принесла Донна.
Она решила сменить тему. У двери в кухню висел календарь с репродукцией "Водяных лилий в Живерни" Моне. Донна кивнула:
- Симпатичный календарик.
- Сестра подарила.
- Тебе очень подходит.
- Лесли из своей конторы притащила, когда там ремонт делали. Жалко было выкидывать.
Тут Донна не выдержала:
- Почему ты всегда всем недовольна? У тебя отличная квартира. Только бы и радоваться. Ты вот не видела, в каком клоповнике я живу. Да еще сдирают за него ползарплаты!
- Хочешь, кофе сделаю?
- Нет, спасибо, пора бежать. На работе заждались.
- Точно?
- Да, точно.
Я проводила ее до двери и вернулась досматривать кассету: известие про мать Бэмби не испортило мне удовольствия. Я даже чувствовала себя счастливой.
Я просмотрела финальные титры и заметила год, когда была отснята лента: MCMXLII - 1942. Бэмби уже нет на свете. Давным-давно обратился в прах вместе с Топотуном и Цветочком. Олени живут максимум восемнадцать лет, кролик способен протянуть от силы двенадцать, а скунс - в лучшем случае тринадцать. Хотя, если подумать, вовсе не так уж плохо стать прахом; земля - она влажная и рыхлая, зернистая, как овсяные оладьи с клубникой. Почва жива - ей же питать новые поколения. При таком подходе мысль о распаде в прах не кажется слишком мрачной.