- Может быть, он передумает, когда узнает, что случилось, - сказал Хосефино. - Ему станет стыдно, что на улице люди на него пальцем показывают. И тогда он уедет.
Хосефино остановился и достал сигарету. Хосе и Обезьяна заслонили его от ветра, он закурил, и они не спеша пошли дальше.
- А если он не уедет? - сказал Обезьяна. - В Пьюре им двоим будет тесно, Хосефино.
- Вряд ли Литума уедет, потому что он возвратился пьюранцем до мозга костей, - сказал Хосе. - Не то что в тот раз, когда вернулся с гор, тогда ему все здесь было постыло. В Лиме у него пробудилась любовь к родной земле.
- Не надо мне никакой китайской кухни, - сказал Литума. - Я стосковался по пыоранским блюдам. Хочу хорошего секо из чабело, пикео и море кларито.
- Тогда пойдем к Анхелике Мерседес, - сказал Обезьяна. - Она по-прежнему царица стряпух. Ты еще се не забыл?
- Лучше в Катакаос, - сказал Хосе. - В "Пропавшую повозку". Нигде нет такого кларито, как там.
- До чего вы обрадовались, что приехал Литума, - сказал Хосефино. - Оба прямо сияют.
- В конце концов, непобедимый, он наш двоюродный брат, - сказал Обезьяна. - Всегда приятно снова увидеть родного человека.
- Надо повести его куда-нибудь, - сказал Хосефино. - Подпоить немножко, а уж потом говорить.
- Подожди, Хосефино, - сказал Обезьяна. - Мы тебе еще не все рассказали.
- Завтра пойдем к донье Анхелике, - сказал Литума. - Или в Катакаос, если хотите. Но сегодня вы должны меня ублажить, я знаю, где отпраздновать мое возвращенье.
- Куда же, черт побери, он хочет пойти? - сказал Хосефино. - В "Королеву"? В "Три звезды"?
- К Чунге-Чунгите, - сказал Литума.
- Куда там, - сказал Обезьяна. - Ни больше ни меньше как в Зеленый Дом. Вот так-то, непобедимый.
II
- Ты сам дьявол во плоти, - сказала мать Анхелика и наклонилась над темной фигурой Бонифации, припавшей к земле, как затравленный зверь. - Злодейка, неблагодарная.
- Нет ничего хуже неблагодарности, Бонифация, - медленно проговорила начальница. - Даже животные благодарны тем, кто им делает добро. Посмотри на обезьянок, когда им кидают бананы.
Лица, руки, покрывала монахинь, казалось, фосфоресцировали в полутьме кладовой.
- Когда-нибудь ты поймешь, что ты наделала, и раскаешься, - сказала мать Анхелика. - А не раскаешься - попадешь в ад, окаянная.
Воспитанницы спят в мрачном помещении с голыми стенами, длинном и узком, как туннель. Все три окна выходят на Ньеву, а единственная дверь - в широкий внутренний двор миссии. К стенам прислонены брезентовые койки, которые воспитанницы раскладывают на ночь и складывают, когда встают. Бонифация спит на деревянной кровати по другую сторону двери, в каморке, которая как бы вклинивается между спальней воспитанниц и внутренним двором. Над кроватью распятие, а возле нее сундук Кельи монахинь находятся на другом конце двора, в главном здании - белом строении с двускатной крышей, множеством симметрично расположенных окон и крыльцом с деревянной балюстрадой. Рядом с главным зданием - столовая и классная, где воспитанниц учат говорить по-испански, читать по складам, считать, шить и вышивать. Уроки закона Божьего и морали проходят в часовне. В углу двора - нечто вроде сарая, примыкающего к саду миссии; высокая труба краснеет среди ветвей, выглядывающих из-за стены Это кухня.
- Ты была еще вот такая, - показала начальница, - а уже можно было догадаться, что из тебя вый дет. Ты знаешь, о чем я говорю, не так ли?
Бонифация повернулась на бок, подняла голову и посмотрела на начальницу, державшую руку на полметра от пола. Из сада доносился гомон попугаев. За окном темнело, и уже были едва различимы переплетающиеся ветви деревьев. Бонифация приподнялась, опершись на локти: нет, она не знала.
- И обо всем, что мы для тебя сделали, ты тоже не знаешь, да? - взорвалась мать Анхелика, ходившая взад и вперед со сжатыми кулаками. - Ты не знаешь, какой ты была, когда мы тебя подобрали?
- Как же я могу знать, - прошептала Бонифация. - Ведь я была еще совсем маленькая, мамуля, я ничего не помню.
- Обратите внимание, мать, каким она голоском говорит, можно подумать, тихонькая, послушная, - взвизгнула мать Анхелика. - Думаешь, тебе удастся меня провести? Будто я тебя не знаю! И сколько раз тебе говорить, чтоб ты не смела называть меня мамулей.
После вечерни монахини идут в столовую, а воспитанницы во главе с Бонифацией направляются в спальню. Они раскладывают койки, и, когда они ложатся, Бонифация гасит плошки со смолой, запирает дверь на ключ, преклоняет колени перед распятием, молится и укладывается спать.
Ты бегала в саду, копалась в земле и, как только находила червяка, гусеницу, совала их в рот, - сказала начальница. - Ты вечно хворала, а кто тебя лечил и ухаживал за тобой? Тоже не помнишь?
- И ты ходила голой, - крикнула мать Анхелика, - и тебе это было по нраву, потому что стоило мне надеть на тебя платье, ты его срывала с себя и разгуливала на людях, не прикрыв срам, а тебе было уже лет десять, не меньше. У тебя были дурные задатки, окаянная, тебе нравились одни только гадости.
Сезон дождей кончился, и темнело быстро; сквозь путаницу ветвей и листвы в окно уже были видны заискрившиеся на небе звезды. Начальница в суровой позе сидела на мешке с зерном, а мать Анхелика ходила взад и вперед, потрясая кулаком, и, когда сползал рукав сутаны, из него по локоть высовывалась рука, как тонкая белая гадючка.
- Я и представить себе не могла, что ты способна на такую вешь, - сказала начальница. - Как это случилось, Бонифация? Зачем ты это сделала?
- И тебе не пришло в голову, что они могут умереть с голоду или утонуть в реке? - сказала мать Анхелика. - Что они простудятся? Ты ни о чем не подумала, разбойница?
Бонифация всхлипнула. В кладовой стоял густой и пряный запах земли и влажных от росы растений, все усиливавшийся по мере того, как сгущались сумерки. Казалось, этот ночной запах проникает через окно вместе со стрекотом сверчков и цикад, который был уже отчетливо слышен.
- Ты жила, как звереныш, а мы дали тебе дом, семью и имя, - сказала начальница. - И мы дали тебе Бога. Это для тебя ничего не значит?
- Тебе нечего было есть и не во что одеться, - проворчала мать Анхелика, - а мы тебя кормим, одеваем, воспитываем. Зачем ты так поступила с девочками, злодейка?
Время от времени все тело Бонифации содрогалось от рыданий. Покрывало у нее сбилось, и гладкие волосы упали на лоб.
- Перестань плакать, Бонифация, - сказала начальница. - Говори же, наконец.
Миссия просыпается на рассвете, когда стрекот цикад сменяется пением птиц. Бонифация входит в спальню, звоня в колокольчик, и воспитанницы вскакивают с коек, читают Ave Maria, надевают пыльники. Потом они разбиваются на группы в соответствии со своими обязанностями: младшие подметают двор, главное здание, столовую, старшие - часовню и классную. Пятеро воспитанниц несут лоханки с мусором во двор и там дожидаются Бонифацию. Во главе с нею они спускаются по тропинке, проходят через площадь Санта-Мария де Ньевы, пересекают поле и, не доходя до хижины лоцмана Ньевеса, сворачивают и идут по стежке, вьющейся между капанахуа, чонтами и чамбирами и ведущей в маленькое ущелье, которое служит сельской свалкой. Раз в неделю люди алькальда Мануэля Агилы разводят там большой костер и сжигают отбросы. Окрестные агваруны каждый вечер приходят сюда, и одни копаются в мусоре в поисках объедков и домашней рухляди, а другие кричат и размахивают палками, отгоняя плотоядных птиц, которые алчно парят над ущельем.
- Неужели тебе безразлично, что девочки опять будут жить в сраме и грехе? - сказала начальница. - Что они забудут все, чему научились здесь?
- Душа у тебя по-прежнему языческая, хотя ты говоришь по-христиански и уже не ходишь голой, - сказала мать Анхелика. - Ей это не только безразлично, мать, она для того их и выпустила, чтобы они снова стали дикарками.
- Им хотелось уйти, - сказала Бонифация. - Они вышли во двор и подошли к калитке, и по их лицам я поняла, что им хочется уйти вместе с теми двумя, что прибыли вчера.
- И ты им потрафила! - закричала мать Анхелика. - Потому что ты на них злилась! Потому что из-за них тебе приходилось работать, а ты не любишь работать, лентяйка! Окаянная тварь!
- Успокойтесь, мать Анхелика, - сказала начальница, вставая.
Мать Анхелика приложила руку к груди, провела ладонью по лбу: ложь выводит ее из себя, она очень сожалеет, мать.
Так получилось из-за тех двоих, которых ты привезла вчера, мамуля, - сказала Бонифация. - Я не хотела, чтобы и остальные ушли, я собиралась отпустить только этих двоих, потому что мне стало их жаль. Не кричи так, мамуля, а то захвораешь, когда ты злишься, на тебя всегда нападает хворь.