К тому времени, когда Бонифация и воспитанницы, ходившие на свалку, возвращаются в миссию, мать Гризельда со своими помощницами успевает приготовить завтрак: фрукты, кофе и булки собственной выпечки. После завтрака воспитанницы идут в часовню, занимаются священной историей и катехизисом и учат молитвы. В полдень они возвращаются на кухню и под руководством розовощекой, хлопотливой и словоохотливой матери Гризельды готовят обед, который состоит из овощного супа, рыбы, маниоковой каши, хлебцев и дистиллированной воды. После обеда воспитанницы могут часок побегать по двору или посидеть под деревом в саду. Потом они идут в классную. Новеньких мать Анхелика учит испанскому языку, алфавиту и цифрам. Начальница ведет уроки истории и географии, мать Анхела преподает рисование и рукоделие, а мать Патросиния - математику. Под вечер монахини и воспитанницы читают молитвы в часовне, после чего девочки снова разбиваются на группы для работы на кухне, в саду, в кладовке, в столовой. Ужин у них более легкий, чем завтрак.
Чтобы уговорить меня, они рассказывали мне о своих родных местах, - сказала Бонифация. - Они сулили мне все на свете, и мне стало их жалко, мать.
- Ты даже врать не умеешь, Бонифация, - сказала начальница с возмущенным жестом и снова сложила руки, мелькнувшие в синеватом сумраке, как белые птицы. - Девочки, которых мать Анхелика привезла из Чикаиса, не говорят по-христиански. Видишь, как ты напрасно грешишь?
- Я говорю по-язычески, мать, только ты этого не знала. - Бонифация подняла голову, и из-под шапки волос на миг блеснули два зеленых огонька. - Я слушала изо дня в день, как девочки говорят между собой по-своему, вот и сама научилась, а тебе не сказала.
- Врешь, окаянная, - вскричала мать Анхелика, а начальница слегка всплеснула руками. - Смотрите, мать, что она теперь выдумала. Разбойница!
Но тут ее прервало, как дикий вызов, раздавшийся из темноты, рычание, урчание, хрипение, перемежающееся высокими, скрипучими звуками, словно в кладовой притаился зверь, который выдал себя, внезапно рассвирепев.
- Видишь, мамуля? - сказала Бонифация. - Разве плохо я говорю по-язычески?
Каждый день перед завтраком монахини и воспитанницы слушают мессу. Служат ее иезуиты из соседней миссии, обычно отец Венансио. По воскресеньям открываются боковые двери часовни, чтобы на службе могли присутствовать жители Санта-Мария де Ньевы. Местные власти никогда не пропускают воскресную мессу, а иногда приходят и окрестные крестьяне, каучеро и полуголые агваруны, которые теснятся в дверях. По вечерам мать Анхелика и Бонифация приводят воспитанниц на берег реки и позволяют им плескаться в воде, ловить рыбу, лазить на деревья. По воскресеньям завтрак бывает более обильным, чем в будни, и обычно включает мясо. Воспитанниц в миссии около двадцати, в возрасте от шести до пятнадцати лет. Все они агварунки. Впрочем, иногда среди них оказывается девочка из племени уамбисов или даже шапра. Но это случается нечасто.
- Мне неприятно, Акилино, что от меня никакой пользы, - сказал Фусия. - Я бы хотел, чтоб все было как раньше. Помнишь, как мы чередовались?
- Помню, приятель, - сказал Акилино. - Еще бы мне не помнить, ведь благодаря тебе я и стал тем, кто я есть.
- В самом деле, если бы я не приехал в Мойобамбу, ты бы до сих пор ходил из дома в дом и продавал воду, - сказал Фусия. - До чего ты боялся реки, старик.
- Я только Майо боялся, потому что мальчишкой чуть не утонул в ней, - сказал Акилино. - А в Румийаку я всегда купался.
- В Румийаку? - сказал Фусия. - Она протекает через Мойобамбу?
- Ну да, на том краю, где развалины, где ламисты живут. Как же ты не помнишь, Фусия, тихая такая речка. Там еще много апельсиновых рощ. Неужто ты и эти апельсины не помнишь? Слаще их нет на всем свете.
- Мне стыдно, что ты весь день гнешь горб, а я лежу как мертвый, - сказал Фусия.
- Да ведь здесь и грести не приходится, приятель, - сказал Акилино. - Только правь рулем, вот и все. Теперь, когда мы миновали пороги, Мараньон сам работает за нас. Мне не нравится только, что ты все молчишь да смотришь на небо с таким лицом, как будто видишь чулья-чаки.
- Никогда я его не видел, - сказал Фусия. - Здесь, в сельве, все его видели, а я ни разу. И в этом мне не повезло.
- Скажи лучше, повезло, - ответил Акилино. - А знаешь, однажды чулья-чаки явился господину Хулио Реатеги. В одном ущелье на Ньеве, говорят. Но Реатеги заметил, что он сильно хромает, и, разглядев маленькую ногу, стал стрелять и прогнал его. Кстати, Фусия, из-за чего ты поссорился с сеньором Реатеги? Наверняка ты сыграл с ним какую-нибудь скверную шутку.
Это было не раз, старик, а впервые еще до того, как он познакомился с ним, вскоре после приезда в Икитос. Много позже он сам рассказал эту историю Реатеги, и тот очень смеялся: так, значит, это ты облапошил бедного дона Фабио, а Акилино - сеньора дона Фабио, губернатора Сайта-Мария де Ньевы?
- К вашим услугам, сеньор, - сказал дон Фабио. - Что вам угодно? Вы пробудете долго в Икитосе?
Да, он пробудет здесь довольно долго, а может быть, и обоснуется окончательно. Он, знаете ли, лесопромышленник, собирается построить лесопильный завод поблизости от Науты и ждет инженеров. За платой он не постоит, но у него много работы и ему нужна большая, удобная комната, а дон Фабио: еще бы, конечно, сеньор, он для того и поставлен, чтобы служить клиентам. Словом, он клюнул на удочку, старик.
- Он дал мне лучшую комнату в гостинице, с окнами в сад, где росли панамские пальмы, - сказал Фусия. - Он приглашал меня завтракать и без умолку болтал о своем хозяине. Я его едва понимал - в то время я испанский знал очень плохо.
- А сеньора Реатеги не было в Икитосе? - сказал Акилино. - Он уже тогда был богат?
- Нет, по-настоящему он разбогател потом, на контрабанде, - сказал Фусия. - Но у него уже была эта гостиница и он начинал торговать с племенами, для этого он и поехал в Сайта-Мария де Ньеву. Он скупал каучук и перепродавал его в Икитосе. Тут-то мне и пришла мысль заняться этим делом. Но всегда одно и то же - для этого нужен был капиталец, а у меня не было ни сентаво.
- И много ты денег украл, Фусия? - сказал Акилино.
- Пять тысяч солей, дон Хулио, - сказал дон Фабио. - И вдобавок мой паспорт и несколько серебряных приборов. Я очень огорчен, сеньор Реатеги, я понимаю, как плохо вы будете думать обо мне. Но клянусь, я буду работать в поте лица своего и возмещу мам все до последнего сентаво.
- И ты никогда не чувствовал угрызений совести, Фусия? - сказал Акилино. - Уже много лет я собирался задать тебе этот вопрос.
- Из-за того, что я обокрал этого пса Реатеги? - сказал Фусия. - Он оттого и богат, что наворовал больше, чем я, старик. Но у него было кое-что для начала, а у меня - ничего.
- Для чего же тогда у вас голова на плечах? - сказал Хулио Реатеги. - Как же вам не пришло на ум хотя бы спросить у него документы, дон Фабио?
Но он спросил документы, и паспорт у него был новехонький, откуда же ему было знать, что он фальшивый, дон Хулио? И к тому же он был так хорошо одет и так солидно держался. Он даже думал про себя: когда сеньор Реатеги вернется из Санта-Мария де Ньевы, я ему представлю его, и они вдвоем будут делать большие дела. Что говорить, он был неосторожен, дон Хулио.
- А что у тебя было тогда в этом чемодане, Фусия? - сказал Акилино.
- Карты Амазонии, сеньор Реатеги, - сказал дон Фабио. - Огромные, вроде штабных. Он их повесил на стены и говорил, что ориентируется по ним, обдумывая, где устроить лесоразработки. Он ставил на них значки и делал пометки на бразильском, вот что странно.
- Ничего странного, дон Фабио, - сказал Фусия. - Меня интересует не только лес, но и торговля. Иногда полезно иметь контакты с туземцами. Поэтому я и обозначил племена.
- Даже те, что живут на Мараньоне и на Укайяли, дон Хулио, - сказал дон Фабио. - Я думал - вот это деловой человек, под стать сеньору Реатеги.
- Помнишь, как мы сожгли твои карты? - сказал Акилино. - Никуда они не годились, те, кто делает карты, не знают, что Амазония вроде женщины с горячей кровью - не лежит спокойно. Здесь все движется с места на место - реки, животные, деревья. Ну и сумасшедшая нам досталась земля, Фусия.
- Он и сельву прекрасно знает, - сказал дон Фабио. - Когда он вернется с Верхнего Мараньона, я вас представлю ему, и вы станете добрыми друзьями, сеньор.
- Здесь, в Икитосе, мне все рассказывают о нем чудеса, - сказал Фусия. - Мне очень хочется с ним познакомиться. Вы не знаете, когда он приедет из Санта-Мария де Ньевы?
- У него там дела, да и губернаторство много времени отнимает, но он все-таки иногда вырывается и приезжает, - сказал дон Фабио. - У него железная воля, сеньор. Он унаследовал ее от отца, тоже замечательного человека. Во времена процветания Икитоса это был один из крупнейших скупщиков каучука. Когда разразился кризис, он пустил себе пулю в лоб. Реатеги были разорены дотла. Но дон Хулио своими силами, без всякой поддержки, встал на ноги. Говорю вам, это человек железной воли.
- Однажды в Санта-Мария в его честь устроили завтрак, и я слышал его речь, - сказал Акилино. - Он с большой гордостью говорил о своем отце, Фусия.
- Это была одна из его любимых тем, - сказал Фусия. - Когда мы работали вместе, он тоже по всякому поводу ссылался на отца. Ах этот пес Реатеги! Я ему всегда завидовал, старик.