* * *
Как-то раз возвращались они на базу полностью измотанными после двухдневного марша. До базы оставалось километров шесть, важно было вернуться до захода Солнца. Тропа шла вниз, и первые побежали, потому что очень хотели есть, пить, успеть отдохнуть до утра. Это считалось уже своей, безопасной территорией… И вдруг командир Пархомин крикнул: "Стоять! Не шевелиться". И медленно пошел вперед с сапером. И буквально через десять метров они обнаружили натяжку – нитку, привязанную к гранате. Если зацепить эту нитку, граната начинала катиться и через какое-то время взрывалась. Это было рассчитано на группу, идущую по узкой тропе. Разминировать ее времени не было, тем более что дальше виднелась еще одна натяжка. Он приказал: "Аккуратно обойдите".
Как-то они заняли позиции на высоте и заметили, как приближаются душманы на соседней высоте, чтобы обстрелять колонну, которая уже виднелась внизу. Начался бой, перестрелка, командир управлял боем из укрытия. Вдруг по рации закричал пулеметному расчету: "Выдвиньтесь из ложбинки, выйдите. Покинуть срочно вашу позицию и переместиться на 30 метров в овраг быстро! Лечь, прикрыть голову". И вдруг, через минуту раздался выстрел из гранатомета прямо по тому месту, где они только что находились. И хоть они были несколько оглушены, но все же выжили. И такое бывало не раз.
Он также обладал каким-то чутьем на людей, всегда знал, кого и куда назначить. Радистом он взял себе литовца Саулюса. Хотя русский язык был для него не родной и говорил он с сильным акцентом, и все, даже сержанты в курилке, поговаривали: "А этот "Лабас" сможет говорить во время боя? Вдруг он забудет русский?"
Как-то они спускались с горы с литовцем. Начался обстрел. Саулюс упал, подвернул ногу, покатился вниз и ненароком ударил рацию несколько раз о камни, да еще в нее попал осколок, и она перестала работать. На них наступали душманы, пытаясь их окружить, и нужно было срочно вызывать подмогу. Тот засел и погрузился в ремонт с головой, что-то разбирал, собирал, и примерно через пять минут рация заработала. Они вызвали подмогу, прилетели два вертолета и открыли огонь по наступающим душманам. Также подключилась артиллерия и стала бить по тем высотам, откуда по ним велся прицел, откуда шло наступление. И в результате им дали уйти. Один боец получил ранение, но, как потом выяснилось, несерьезное – осколки-царапины, и он через несколько дней вернулся в строй.
* * *
Пархомин – это офицер, которого солдаты, даже из других подразделений, уважали, избегая называть "шакал", как других офицеров. Был он хоть и жестким, и требовательным, но смелым и всегда заботился о своих солдатах. Например, он мог позвонить заместителю по тылу полка и потребовать от него замены просроченных сухпайков, выдачи большего количества продуктов, мог при этом разговаривать жестко, хотя собеседником был майор. Он добивался для солдат всегда максимально лучшего.
Один ефрейтор, который еще до прихода Жеки в подразделение был тяжело ранен и отправлен на базу, в госпиталь: ему осколком очень сильно ранило правое бедро, хоть кость и не задело, но он прошел близко к колену и задел сухожилия. Этот ефрейтор лежал там несколько недель перед отправкой в Союз, и Пархомин, когда был в части, завез ему сам письма, привез его вещи, продукты, поддержал его, поблагодарил за службу. От него исходили забота и участие, и все это чувствовали.
Но больше всего его смелость поразила Жеку, когда тот стал отчитывать двух солдат-дагестанцев, которые были оставлены на важной позиции прикрывать высадку десанта, но из-за начавшейся стрельбы они внезапно без приказа покинули позицию, тем самым дав возможность вести прицельный огонь по всей группе.
Все залегли, а вертолет, так и не высадив до конца солдат, улетел, и просто чудо, что все обошлось без жертв. Когда они прибыли в казармы, Пархомин орал на них: "Сволочи! Негодяи! Вы – трусы! Я так и напишу в ваш аул, чтобы знали ваши деды и родители, что они воспитали трусов". Он обзывал их последними словами и сказал, что в следующий раз, если кто погибнет, они будут писать похоронки, объяснять родителям на своем неграмотном русском языке: "Простите, маманя, я струсил и сбежал, а его убили…"
Это продолжалось минут десять, после чего он заявил, что даже в тылу такие гады что-то да испортят. Они пытались что-то сказать в свою защиту, их ноздри раздувались. Это были кавказцы, горячие ребята, которые вообще не привыкли, чтобы с ними так разговаривали. Им было приказано месяц носить все дополнительные боеприпасы на заданиях и убирать туалеты по возвращении.
В принципе такое поведение мало кто мог себе позволить, потому что душманы – это одна опасность, а была и другая, когда особо жесткие с молодыми солдатами сержанты или офицеры вдруг как-то неожиданно получали пулю сзади по ногам или даже по телу.
* * *
В конце весны Пархомин уехал в отпуск на месяц. На это время их подразделение оставили в части. Они ходили на большие задания только дважды и то в составе всей разведроты, но Жека заметил, как все тоскуют и чувствуют себя некомфортно. Все почувствовали, как им не хватает этого офицера.
Пархомин вернулся из отпуска очень вдохновленный, но все же какой-то грустный и задумчивый. У него был двухлетний сын, жена, и он больше года их не видел, потому что его отпуск все время откладывался, его никто не мог подменить, что в Афганистане, к сожалению, случалось в отдаленных частях. Родители его погибли в автокатастрофе, когда он учился в десятом классе. Это стало одной из причин, почему он выбрал учебу в военном училище: там государство брало на себя все расходы по содержанию. Он хорошо закончил английскую спецшколу и легко поступил в военное училище.
В Афганистане ему оставалось прослужить около 6–7 месяцев.
Примерно в конце августа начались серьезные бои. Почти каждый день обстрелы, подрывы – душманы активизировались. Наступили очень тяжелые времена. Вновь прошел слух, что их скоро выведут в Союз.
Но потери увеличивались с каждым днем, в том числе и в их подразделении. Как их Пархомин ни берег.
* * *
Примерно через два месяца после отпуска их перебрасывали на боевые машины десанта (БМД), на помощь пехоте, и из деревни на противоположном склоне небольшого ущелья по ним неожиданно открыли сильный огонь из пулеметов и гранатометов. Хотя там должен был стоять гарнизон местной (союзной) афганской армии.
* * *
Душманы, особенно в последние годы, использовали пренеприятную тактику: входили в дома местных жителей, занимали там боевую позицию и стреляли, при этом запрещали владельцам домов покидать их. Поэтому, когда в ответ лился огонь, погибало много гражданского населения. Они это фотографировали и использовали в пропаганде против Советской армии, это им помогало также набирать себе новых солдат, желающих отомстить за погибших единоверцев.
Они залегли, кто за БМД, кто за камнями, и практически не могли поднять голову. Из-за большой плотности огня из крупнокалиберных пулеметов и гранатометов один БМД загорелся.
По рации попросили подмогу. С другой стороны ущелья вертолеты высадили десант, который стал наступать и брать деревню в кольцо, также и вертолеты выпустили несколько залпов. Их два БМД стреляли со своей легкой пушки. Также начали активно стрелять практически все, кто был на этой стороне, так как плотность огня душманов уменьшалась.
Их гранатометчики заняли позиции и начали активно подавлять позиции душманов. Это была довольно опасная хорошо вооруженная группировка, что-то вроде спецназа, прошедшая обучение в Пакистане.
В итоге подразделение, наступавшее сверху, заняло эту деревню к вечеру, никому не дав уйти, двух раненых душманов захватили живыми и 16 были убиты. К сожалению, погибло несколько семей местных жителей.
Пархомин сказал: "Что мы можем сделать? Это они выбрали такую участь для своего народа. Если их религия, их мировоззрение позволяют использовать своих же как живой щит, что мы можем сделать?"
Командир их полка ввел новую тактику: стрелять на поражение, даже если огонь ведется из жилых домов. Раньше это могли делать только снайперы. Это спасло многие жизни десантников, но потери среди местных жителей увеличились, правда, со временем их отношение к душманам ухудшилось тоже.
Картина была очень тяжелая: во-первых, было много погибших и раненых, особенно среди наступавших.
У них во взводе погибло шесть человек, включая сержанта Зубина, которому оставалось совсем немного до приказа об увольнении и который во время боя спасал раненых, оттаскивая их за валуны. В самом конце боя он прикрыл собой выскочившего из горящего БМД оглушенного механика-водителя. Посмертно его представили к ордену Славы. В Питере у него осталась мать и любимая девушка, которую он любил со школы. Они вместе учились в политехническом институте и планировали пожениться. Спустя время Пархомин скажет о нем, что настоящим героем может быть только такой человек, который умеет по-настоящему любить.
Десятеро были ранены, практически все – тяжело. Радисту Саулюсу оторвало ноги, он стонал и периодически терял сознание. Врач был всего один, он пытался всем помочь. Стали прибывать вертолеты и забирать раненых и погибших. В полуразрушенной мечети они нашли большой склад с оружием, обмундированием и книгами.