Минутная неловкость миновала, Гоголева взяла со стола пачку сигарет "Опал". Хотела было мне протянуть, да вспомнила, что я не курю. Я предупредительно достал из кармана электронную зажигалку - подарок Толи Острякова,- поднес ей огонек. Ольга Вадимовна прикурила и, выпуская голубоватый дым в сторону, кивком поблагодарила. Курила она красиво. Рука ее, естественно изгибаясь, подносила к подкрашенным губам сигарету, на секунду задерживалась и снова уплывала на круглый валик кресла, дым поднимался вверх. Мне совсем некстати пришла в голову мысль сказать ей, дескать, боретесь за чистоту атмосферы, а сами отравляете ее в собственном кабинете никотином… И почему мне в голову лезут подобные мысли? Может, я тысячу раз не прав, но на ее месте бросил бы курить. Принципиально бросил бы. Я, конечно, понимаю, одно дело - охрана атмосферы, другое - курение в кабинете. Масштабы разные. Но я вряд ли поверил бы даже самому прекрасному врачу, лечащему от алкоголизма, который сам выпивает.
- Вас раздражает? - скосила глаза на сигарету Гоголева.
- Меня - нет,- ответил я.
Курящие меня действительно не раздражали. Курила моя бывшая жена, курит и Оля Журавлева. В наше время женщины курят больше, чем мужчины. Когда я начинал задыхаться в табачном дыму, то просто поднимался и выходил на свежий воздух.
Порок, свойственный многим людям, не возмущает отдельного человека, скорее беспорочный человек возмущает людей. С куревом к тебе никто не привязывается, а вот попробуй не пить за столом в пьющей компании! Такого наслушаешься, что плюнешь на свои принципы и под общие возгласы одобрения опрокинешь в себя эту проклятую рюмку…
- Вы были в Соединенных Штатах? - спросила Гоголева.
В Америке я не был, хотя такая возможность мне неоднократно предоставлялась. Дело в том, что я не люблю на самолетах летать. Не то чтобы меня смущали участившиеся в наш век угоны самолетов террористами и авиакатастрофы, хотя, безусловно, это тоже имело значение, главное другое: наверное, я слишком земной человек и не люблю отрываться от земли. Мне кажется неестественным с огромной скоростью мчаться на высоте десяти километров куда-то на другой край земли. Мой организм отказывается воспринимать столь поразительные перепады в климате и во времени. Все сэкономленное на скорости время потом уходило на то, чтобы акклиматизироваться на новом месте. Короче говоря, если можно было не лететь, а добираться до цели любым наземным транспортом, я так и поступал. А если уж приходилось садиться в кресло самолета, я садился и летел, хотя это было насилием над самим собой. Причем никакого страха я на самолетах не ощущал, хотя внутренне и был готов к любым неожиданностям.
Трусом я не был, кто ездил со мной на автомобиле, называли меня лихачом, действительно большую скорость я любил, и были ситуации, когда моя жизнь была в опасности, но это все происходило на земле и я сам мог распорядиться обстоятельствами, в конце концов от меня зависело, сломаю я голову или сумею выкрутиться. И я выкручивался, хотя одна авария на шоссе Ленинград-Москва стоила мне двух ребер, а машине - кузова. В воздухе же ты сидишь, будто мышь в герметическом контейнере, и ждешь окончания опасного эксперимента. И тут уж ничего от тебя не зависит.
Вопрос Гоголевой был праздным, она должна знать, что в США я не был. Поэтому я промолчал. Кстати, немного удивился: Ольга Вадимовна была деловым человеком, пустых разговоров не любила, как говорится, сразу брала быка за рога. Черта, совсем не присущая большинству женщин.
- Да, вы же не любите летать на самолетах,- с улыбкой поддела она меня.
За этой невинной фразой скрывалось торжество: она, слабый пол, безбоязненно пересекает мировые океаны на воздушных лайнерах, а я - сильный пол - боюсь летать…
- Есть ведь пароходы,- заметил я, озадаченный ее осведомленностью: о том, что я не люблю летать, знали очень немногие. Кто же ей мог сказать?..
- Наш институт не настолько расточителен, чтобы посылать своих сотрудников за океан на пароходах,- посерьезнев, сказала она.
- Вы очень хотите, чтобы я побывал в Америке?
- Надо было бы вам там месяц-два пожить,- сказала Ольга Вадимовна.- Вы слышали про лабораторию плазмы Принстонского университета, которую возглавляет доктор Мелвин Готтлиб?
Про Готтлиба я слышал, но какое он имеет ко мне отношение?
Скоро я понял, какое…
- Если бы вы побывали в Принстонском университете, вы бы обязательно услышали про "Проект Маттерхорн",- продолжала Гоголева, плавным движением руки доставая с письменного стола отпечатанную на ксероксе брошюру.- Суть в том, что американцы еще в пятидесятых годах предчувствовали, что они на пороге энергетического кризиса, тогда-то Комиссия по атомной энергии США выделила Принстонскому университету огромную сумму на разработку "Проекта Маттерхорн". Доктор Готтлиб и четыреста его сотрудников должны были укротить атомную реакцию и научиться управлять ею, тогда можно было бы обеспечить человечество дешевой энергией…
- Спасибо за популярную лекцию,- перебил я,- но мне все это известно. Работы по исследованию плазмы сейчас ведутся во многих развитых странах, естественно, и у нас. Доктор Готтлиб обещал, что термоядерные электростанции станут реальностью к двухтысячному году… Но какое это имеет отношение ко мне?
- Самое непосредственное,- холодно улыбнулась Гоголева.- Кто переводил статью о Мелвине Готтлибе из журнала "Интеллекчюал дайджест"? - она протянула мне перевод.
Статью месяца два назад переводил я. И Ольга Вадимовна прекрасно это знала. Свои переводы мы подписывали.
- Что в моем переводе вас не устраивает? - поинтересовался я, все еще не понимая, куда она гнет.
- Ваш перевод просто потряс меня,- улыбнулась Гоголева.- Вы, если можно так выразиться, открыли Америку! Я по наивности своей считала, что авторами "Манхеттенского проекта", ну того самого, который родил атомную бомбу в середине сороковых годов, являются Оппенгеймер, Ферми и другие известные ученые, а то, что доктор Готтлиб заделался организатором и душой этого печально известного проекта, для меня откровение!
Я молча перелистал перевод - так и есть, машинистка перепутала: вместо "Проекта Маттерхорна" она напечатала "Проект Манхеттена"! А я, шляпа, при чтении с машинки машинально пропустил эту грубую ошибку.
- Бедный доктор Готтлиб, если бы он прочел мой перевод, то вызвал бы меня на дуэль… Или у них это не принято? Скорее подал бы на меня миллионный иск в суд! - только и нашелся я, что сказать.
- Не знаю, как бы поступил Мелвин Готтлиб, а я вам, Георгий Иванович, делаю серьезное замечание,- отчеканила Гоголева.- Вы, лучший переводчик технических текстов в НИИ (я об этом и не знал!), допускаете такие ляпсусы…- Она кивнула на ксерокс: - Перепечатайте заново в пятидесяти экземплярах… за свой счет!
- Лучше пошлите в Америку, я согласен и на самолете,- с кислой улыбкой пошутил я.- Я лично извинюсь перед мистером Готтлибом.
- Вы, оказывается, еще и скупердяй,- чисто по-женски взглянула она на меня. В голосе ее прозвучали презрительные нотки.
- Повысьте мне зарплату, тогда, может быть, я стану щедрее: не пятьдесят, а сто экземпляров отпечатаю за свой счет,- в тон ей ответил я. С чего она взяла, что я скупердяй? Впервые меня в этом обвиняют.
- Вы полагаете, что ваш перевод заслуживает массового тиража? - ядовито осведомилась Ольга Вадимовна.
- Вы же сами сказали, что он вас потряс, а что будет с рядовыми читателями! - усмехнулся я.
- Мнение рядовых читателей, как вы изволили выразиться, вы услышите на производственном совещании,- отчеканила Гоголева.
- Может, мне сразу заявление подать директору… по собственному желанию? - брякнул я, подумав, что мой сомнительный юмор вконец зашел в тупик.
И тут же последовала расплата!
- Я считала вас умнее, Георгий Иванович,- заметила Ольга Вадимовна, сожалеюще глядя на меня.
- В этой… отравленной дымом атмосфере я что-то плохо соображаю,- наконец отомстил я ей и поднялся с заскрипевшего кресла.
- Георгий Иванович, когда будет готов перевод статьи японского ученого о перспективах пневматического транспорта? - сухо осведомилась Гоголева. Я заметил, как она затолкала скомканную сигарету в пепельницу.
- Будет,- буркнул я и вышел из кабинета. Я был недоволен собой: за подобные ошибки замдиректора могла бы при желании мне и выговор влепить! Черт с ним, с выговором, обиднее всего, что высекла меня, как мальчишку, и вдобавок скупердяем обозвала… Это обиднее всего, потому что неправда. Я не любил жадных, мелочных людей. Деньги я тратил без сожаления, был бы скупердяем, уже мог бы на новую машину накопить, а у меня на сберкнижке кот наплакал!
Перепечатывать статью я и не подумаю: соберу экземпляры статьи и впечатаю этот чертов "Проект Маттерхорн"… Пусть считает меня скупердяем. А насчет загрязнения окружающей среды надо было бы продолжить… У нее даже щеки порозовели… Эх, как говорит Боба Быков, "хорошая мысля приходит опосля"!..
Но тут я вспомнил про свидание с Олей, и настроение мое несколько улучшилось.
В коридоре навстречу попалась Уткина. Ослепительно улыбаясь, она цокала каблучками по блестящему паркету, как молодая кобылка на ипподроме. Под мышкой замшевая сумочка с карманчиками. Я машинально скосил глаза на ручные часы: без пятнадцати шесть. На пятнадцать минут раньше настропалилась с работы…
- До свидания, Георгий Иванович,- проворковала Уткина, обдавая меня знакомым запахом духов.
- Альбина Аркадьевна, как со статьей японца? - задержал ее я.
- У меня все японцы,- она с улыбкой смотрела на меня.- Кого вы имеете в виду? Сюити Огату? Тацумия? Ясуко Аихара?
Японские имена она произносила скороговоркой с сюсюкающим японским акцентом.