- Печальную весть ты принес, юноша, - сообщает мне этот странный человек, будто сам я ее трагичности не понимаю. - И вместе с тем радостную! Если это вышло у Карела, то, значит, мы все же можем добиться освобождения от власти этого ненавистного племени!
Его глаза заполняются влагой и странным блеском, нижняя губа начинает дрожать.
Мне странно, что неустрашимый предводитель подземных шаек оказывается настолько слезливым и чувствительным, но может быть, я чего-то не понимаю?
Гуус своей длинной лапой достает из сумки на поясе грязную тряпку с драными кружевами по краям - когда-то она была огромным носовым платком - и вытирает лицо, размазывая выступившие слезы по щекам:
- Спасибо, друг, - дрожащим голосом произносит он, - спасибо тебе за добрую весть, ты вернул мне веру в будущее. Спасибо тебе и прощай. Слепой Харри выведет тебя обратно.
Он поворачивается, собирается уйти!
- Эй, Гуус! У меня к тебе дело! - кричу я страшным шепотом, чтобы не нарушить таинственность окружающего меня мрака. Мне кажется, что крикни я в полный голос и сами стены обрушатся на мою голову. - Карел обещал, что у тебя найдется для меня кое-какое наследство!
- Наследство? - он морщит свой ясный лоб. - Какое наследство?
Мне кажется, он искренне удивлен и не будь у меня зашитого в подоле прощального письма от Карела, я бы поверил Полуторарукому.
- Вот, - я разрываю подкладку, достаю единственное, кроме памяти, что осталось мне от погибшего друга и протягиваю записку Гуусу.
Он оглядывается, что-то командует невидимым мне подручным и из тьмы выползает какой-то хромец с еле тлеющим фонарем в руке.
Полуторарукий вглядывается в строчки, короткой рукой чешет себе впалую грудь и бормочет:
- Ну, здесь ничего не поделать. Положено, значит - положено. Видно, нашел в тебе что-то мой погибший брат. Эй, Куннар!
Хромец снова выступает из тени, весь вид его говорит о том, что готов он выполнить любую прихоть предводителя. Прикажет мне сапоги лизать - будет наводить блеск, а велит перерезать мне горло, то и это требование верный слуга исполнит с вдохновенным старанием.
- Куннар, - командует между тем Гуус, - принеси мне сверток из старой кельи. Только быстро, времени уже мало осталось, пора нам и делом заняться.
Хромец суетливо кивает и растворяется в сумраке.
Стоим, я смотрю на Полуторарукого, он - на меня. Общих дел, кроме наследства Карела, у нас нет, обсуждать нечего. Время идет, хромой Куннар где-то бродит. Странный человек Гуус - видать, долгая жизнь в пещерах лишает людей остатков разума. Он бы еще безногого послал - глядишь, через седьмицу я и обрел бы свое преемство.
- Расскажи мне, как вы добрались до Клиодны? - голос предводителя разбойников, внезапно раздавшийся в мрачной темноте, заставляет меня вздрогнуть.
Я вспоминаю недавние события и сам поражаюсь своей глупости и самонадеянности. Знал бы я тогда на что способны Туату и Анку - никогда в жизни даже и не помыслил бы о том поистине глупейшем приключении, в которое с такой необыкновенной легкостью ввязался.
Я говорю какие-то слова о том, как мы шли по замку, разыскивая логово Клиодны, а сам содрогаюсь при мысли о том, что в скором времени мне предстоит пережить еще одно подобное злоключение. Разница лишь в том, что теперь мою спину прикроет чистокровная Туату и если ей верить, то все должно пройти гладко.
Недолго длится моя история, но только я ее заканчиваю, возвращается Куннар. В его руках перетянутый витым шнуром сверток длиной примерно с мою руку. Хромец протягивает свою ношу Полуторарукому, но тот кивает подбородком на меня:
- Отдай, брат, эти клинки вот этому достойному юноше. Он найдет им лучшее применение, чем мы с тобой.
Ощутимая тяжесть ложится мне в руки. Кажется, я уже знаю, что оставил мне Карел. Разматываю один конец и начинаю соображать: доброе наследство досталось или не очень?
Под тусклым светом, падающим с ночного неба через дыру в потолке, я вижу хищный блеск стали. На развернутом лоскуте промасленной кожи лежат клинки: короткая дага, длиной всего в один локоть с полностью закрытой фигурным эфесом рукоятью; сломанная шпага, в которой нет никакого изящества, ее ширина чуть больше, чем мои два пальца. И последним я вижу подобие кухонного тесака, но только чудовищных размеров - он больше и тяжелее любого из тех, что я встречал раньше. По лезвиям всех трех бежит хитрозакрученная дорожка незнакомого узора, особенно тщательно расписан тесак.
- Всюду по клинкам пущено серебрение, - шепчет мне в ухо склонившийся Гуус. - Видишь витой узор из черно-белого металла? Это серебро! Если убивать тварей, то только этим!
Я уверен, что таких клинков нет ни у одного короля, в моих руках необыкновенное сокровище, но вот желаю ли я им владеть?
- Откуда это?
- Карел принес из своих болотных владений. Последнее оружие славной битвы, в которой множество кровососов нашли свою смерть!
Я вглядываюсь в отточенную сталь и уже готов разглядеть на ней отблески былых сражений, пожаров и славы, но ничего этого нет. Только несколько звезд отражаются блекло.
- Надеюсь, тебе пригодится, - произносит Полуторарукий. - Карел обещал мне, что однажды появится человек, который не устрашится черных Анку. И поднимет это славное оружие, которое одно и способно поразить мерзких тварей.
Зачем оно мне? Разве собираюсь я стать убийцей Анку? Нет! Мне бы спрятаться где подальше, переждать время, а потом вернуться за кладом - вот и все планы на ближайшее будущее. До того, как в мою жизнь вторгся Сид Беернис. Но и теперь я всем сердцем желаю побыстрее закончить навязанное дело и воспользоваться своим прежним планом. Очень уж он мне нравится. И нет в нем места никаким подвигам.
- Я бы с радостью пошел с тобой, храбрый витязь, - сожалеет Гуус, - но я никогда не был способен к открытой битве. И все же если нужно будет украсть что-нибудь или кого-нибудь придушить в безлунную ночь - обращайся. Теперь ты знаешь, где меня искать, и Харри запомнил тебя.
Он явно меня с кем-то перепутал.
- Послушай, Гуус. Я не могу сам тащить эти клинки через незнакомый город. Ты ведь знаешь, что сделают со мной кровососы, если найдут у меня серебро. Не мог бы ты поручить кому-то из своих подручных доставить их в таверну Тима Кожаные Щеки подземными путями? Для Одона из Хармана?
Предводитель шпаны досадливо чешет нос, но кивает:
- Завтра. Завтра в полночь тебе принесут твое оружие. Прощай, Одон из Хармана. Слепой Харри выведет тебя.
Он делает два шага в темноту и растворяется в ней, а в мою руку сзади вцепляется слепец и сразу тащит меня к выходу:
- Пошли, юноша, быстрее. Мне уже давно пора спать.
Мы спешим, я часто спотыкаюсь, дорога почти не запоминается, и я готов сожрать свою шляпу, но выводят меня из подземелья совершенно другим путем.
Поначалу я восхищаюсь предусмотрительностью Гууса, но очень быстро приходит понимание, что очень скоро я окажусь ночью в совершенно мне незнакомом городе. Один. Один Одон. А ночью по любому городу ходят только Анку да Желающие будят народ своими истошными воплями.
Я едва успеваю по настоящему испугаться, как Харри останавливается, открывает передо мной скрипнувшую дверь и буквально вышвыривает меня наружу, где я, конечно же поскальзываюсь и шлепаюсь в зловонную лужу, набитую какой-то жухлой листвой.
- Прощай, парень, в эту дверь не стучи, - бросает напоследок слепец.
Пока я барахтался в гнили, он успел закрыть дверь. Орать бесполезно: все окна в домах округи забраны тяжелыми ставнями, да и не высунет никто нос в ночь по доброй воле.
Глава 7
В которой Одону приходится оказаться в таком месте, куда по добру и собственной воле он не попал бы никогда
Брожу я долго, издалека иногда доносятся вопли Желающих и каждый раз я стараюсь отойти от них подальше. Хуже всего, что этой ночью мы с Хине-Тепу собирались прогуляться до нужного кладбища, но уже понятно, что и просто добраться до жилища будет подвигом.
До приметного трактира вислощекого Тима добредаю уже к утру, но никто не спешит распахивать передо мной ворота и приходится лезть через высокий каменный забор, по верхней плоскости которого кто-то заботливо рассыпал битые черепки. Острые.
Изрезался, замерз, несет от меня как из нужника на окраине. Зубы сильно колотятся друг о друга, грозя оставить меня без возможности вкушать в будущем что-то тверже манной каши.
На дворе ни души, я пробираюсь к коновязи и падаю на тюк сухой соломы, оставленный нерадивым служкой неподалеку от входа.
А будит меня с первыми петухами тот самый бездельник, что запамятовал прибрать солому. Да не один, а еще с тремя такими же лоботрясами, решившими выбить из грязного бродяги последние мозги. Они бесцеремонно тащут меня на двор, награждая незаслуженными зуботычинами и пинками.
Так бы бесславно и выбросили бы меня к бесам на улицу, если бы не вмешался хозяин корчмы. И только благодаря человеческой доброте этого достойного человека меня отмывают, заворачивают в белую холстину и ведут в снятую комнату, где на стуле перед окном я вижу Хине-Тепу, замершую в той же позе, в какой я ее оставил прошедшим вечером. Хоть она и остроухая кровососка, но я очень рад ее видеть - единственное как-то знакомое существо.
Когда слуги уходят, я падаю на кровать, обессиленный, но чрезвычайно довольный собой. Ведь вряд ли еще кому-нибудь в последние сто лет удавалось в одиночку пересечь половину Вайтры ночью. Если это не достойное песен деяние, то тогда что их достойно?
- Все хорошо? - спрашивает меня Туату.
- Замечательно.