- Пускай все забирает, - беззаботно махнул он рукой. - Чай, наследниками меня пока небеса не наделили, а потому я ему все свои земли дарю. Но чтоб вначале непременно меня одолел.
- Да и мое заодно тоже прихватит, - согласился со своим братом Юрий. - Всю землю нашу отдаем.
- Все слыхали? Все слова княжеские запомнили? - строго спросил Хвощ ближних людей, тесно толпившихся за спинами своих князей. - Я к тому это говорю, чтоб опосля никто из выживших поперек не встревал, когда Константин Владимирович наложит длань на грады Владимир, Ростов, Суздаль и прочие.
И такая уверенность была в голосе рязанского посла, что бояре, совсем недавно дружно хохотавшие вместе с князьями, как-то поутихли. Всем вдруг не по себе стало, а кто поумнее был, у тех и вовсе спину холодком обдало. Знобким таким, тревожным. Да и есть с чего тревожиться - слабые люди с врагом перед битвой так не разговаривают.
Но Ингварь слов этих не слыхал. Зайдя в шатер, он рухнул навзничь на жесткий войлок, зажмурив глаза и с силой, до боли, сжимая кулаки.
Чем кончатся переговоры - его не интересовало. Впрочем, и так понятно. Ничем. С самого начала было ясно, что владимирские князья потребуют абсолютной покорности и не угомонятся, пока не увидят перед собой униженного и растоптанного Константина, а вместе с ним и…
"Да чего уж там, - подтолкнул он сам себя. - Продолжай, коль знаешь. А ведь ты знаешь. - И он продолжил: - А вместе с Константином такое же униженное и растоптанное Рязанское княжество. Все. Полностью".
Ну ладно, тогда, зимою, он, Ингварь, еще дураком был. В душе обида кипела, оскорбленное самолюбие клокотало. В такие дни головой не думают - все сердцем решают, а оно глупое, ибо призадуматься ему нечем. Но ближе к лету, уже по здравом размышлении, до него ведь почти дошел глубинный смысл слов Константина. Ну разве чуточку самую не хватило, чтоб окончательно решиться отказаться от такой помощи.
Потому и Онуфрий, почуяв неладное, скрылся с его глаз долой, затаился где-то в одном из ростовских монастырей. Чуял, змий поганый, что не ныне, так завтра еще раз подвергнут его допросу, как там под Исадами дело было, и придет для боярина смертный час.
Так какой черт удерживал самого Ингваря, мешая повернуться и уехать куда глаза глядят вместе со своими тремя боярами, уцелевшими после коломенского побоища и продолжающими, несмотря ни на что, хранить верность своему князю. Куда уехать? Ну хотя бы в тот же Чернигов, где его давно ждали мать и братья. Нет, гордость бесовская не дозволяла. А ведь отец Пелагий не раз говорил на проповедях, что эта треклятая гордыня есть не просто смертный грех, но и матерь всех прочих смертных грехов, которые она же и порождает в человеке.
Да еще стыдоба великая мешала Ингварю. Ну как же - его ведь семья в Чернигове с победой ожидает, а он ни с чем туда явится. Нельзя. Кстати, и боярин Кофа его упреждал - пусть вскользь, туманными намеками, но упреждал, что не бескорыстно взялись ему помогать северные соседи.
- Придется тебе, княже, такую цену выкладывать, что без последних портов останешься, - говорил Вадим Данилович.
Да и женка Ярославова тоже на многое Ингварю глаза открыла. Ох и мудра оказалась переяславская княгиня. Прямо как в воду глядела. Даже слова у нее были почти точь-в-точь как у боярина Хвоща. И в его памяти всплыло, как совсем недавно, буквально дней за десять до того, как им отправиться под Коломну, она грустно спросила его:
- А ты что, и впрямь надеешься, что переяславский князь окажется щедрее, чем твой двухродный стрый? - И, грустно усмехнувшись, протянула жалеючи: - Эх ты, глупый, глупый.
- Ну пусть не все грады, но Рязань-то моей будет. Да и Ольгов с Ожском, - пробасил Ингварь, сам внутренне холодея. Уже тогда он чувствовал, что именно услышит от Ростиславы, и добавил срывающимся от волнения голосом: - А уж про Переяславль с Ростиславлем да Зарайском и речи быть не может - они и так мои. Коломну за труды князю Ярославу передам, Пронск, знамо, малолетнему княжичу Александру достанется, а Ряжск, кой Константин поставил, ему самому и перейдет…
- Коли так тебе хочется - надейся, - перебила его Ростислава.
Ингварь, опешив, уставился на нее, пытаясь понять, в чем именно усомнилась красавица-княгиня. Да, разговора с Ярославом насчет будущей судьбы городов княжества не было. Всякий раз он отмахивался, заявляя, что нет ничего хуже, как делить шкуру неубитого медведя, а потому юноша и сам не был до конца уверен, что Ярослав удовлетворится одной Коломной, но касаемо прочего…
- А ты сама как о том мыслишь? - торопливо спросил Ингварь, отчаянно не желая, чтоб их разговор закончился на столь неприятной ноте. Вдобавок ему почему-то очень захотелось выслушать доводы Ростиславы, которая - он уже успел в том убедиться - не только красива, но и мудра не по годам, несмотря на то что всего лет на семь-восемь, не больше, старше самого Ингваря. Сколько ранее ни слушал он ее рассуждения о чем-либо - так ни убавить ни прибавить, а всегда в самое яблочко.
Та вновь пожала плечами, ничего не ответив и застыв в раздумье, но чуть погодя, решившись, склонилась к Ингварю и заговорщически шепнула ему на ухо:
- А ты князю Ярославу о том не сболтнешь?
Тот от возмущения чуть язык не проглотил. Сказал бы ей, да подходящие слова на ум, как назло, не пришли. За кого она его вообще принимает - за изветника поганого?!
- Да верю я тебе, верю. - Она примирительно положила ладонь на его плечо.
Лишь сейчас, впервые за все время Ингварь обратил внимание, что пальцы ее рук, как ни удивительно, почти без украшений. Маленькое золотое колечко на безымянном, да еще рядышком, на среднем, одиноко красовался серебряный перстень с большим ярко-красным рубином - вот и все. Правда, браслеты на запястьях были - широкие, массивные серебряные обручи, на каждом из которых искусный гравировщик изобразил сцены русалочьих танцев.
"Странно, - подумалось ему. - Неужто Ярослав за столько лет ничем не одарил? Да и русалки тоже вроде бы как-то не того… Как ни крути, а язычество. Хотя красиво, спору нет".
- Токмо боюсь, - продолжила меж тем княгиня, - горькими для тебя будут мои мысли.
- Какие есть, - пробурчал Ингварь. - Зато мудрые, - авансом поощрил он ее будущую откровенность.
- Твои бы словеса да богу в уши, - невесело усмехнулась Ростислава. - А еще лучше - князю Ярославу. Ну тогда слушай. Сдается мне, что те грады, кои и так твои, тебе отдадут. Не посмеет он, чтоб вовсе… Да и Юрий рядом с ним будет. А что до остального - тут похуже. Боюсь, что одной Коломны ему мало покажется - готовься к тому, что он все грады, что на Оке стоят, себе затребует, да и Пронск с Ряжском тоже.
- А-а… княжич Александр как же? - опешил Ингварь. - Да и Константину где быть?
Она пожала плечами:
- Где быть… Да в земле, где же еще. А много ли мертвяку надобно? Полторы сажени вдоль, да еще одну вширь - за глаза. Что до стольной Рязани… Может, тоже отдаст. Токмо не град, а угли да пепел.
- Это как? - не понял Ингварь.
- Должок у Ярослава, - пояснила Ростислава. - Мальцом он был, когда Всеволод Юрьич, упокой господь его грешную душу, его на Рязань усадил. Токмо недолго ему довелось в ней княжить - гражане выгнали. А он такого не забывает и не прощает. Никогда.
- Так ведь Рязань в отместку за непослушание тогда же и спалили. Почто еще раз жечь? - снова не понял юный князь.
- Молод ты еще, - с жалостью посмотрела на него Ростислава. - Ее ведь не он сжег, а отец. Ярославу же за позор непременно самому отмстить жаждется.
- Так оно когда было? Он уж все забыл, наверное, - продолжал недоумевать Ингварь.
- Он не забыл. Ты уж поверь мне - он все обиды хорошо помнит, пусть и давние. Потому и сказывала про сажени для князя Константина. А тебе я это все к тому поведала, что жаль берет, глядючи на тебя. Славный ты, сердцем еще не очерствел, опять же братом мне трехродным доводишься, вот и хотела упредить… по-родственному.
- О чем?
- Когда до дележки дойдет, ты особливо не перечь и, коли Ярослав упрется, уступай. Ты про судьбу своего прадеда Глеба Ростиславича памятаешь ли?
Ингварь помрачнел. Еще бы не помнить. Напрасно с ним так Всеволод Юрьич, ох напрасно. Нельзя человеку глаза выкалывать, особенно если он и без того у тебя в нетях. Не иначе как за время пребывания в Константинополе нахватался. Но говорить ничего не стал, да Ростиславе и не требовалось - по лицу поняла, что вспомнил.
- Вот я и сказываю, - негромко произнесла княгиня. - Лучше с малым остаться да на свет божий взирать, нежели… Плетью обуха все равно не перешибешь, как ни старайся, так что смирись и не дерзи излиха. И… зря ты Константина не послушался. Сдается мне, он бы все, что тебе пообещал, выполнил, - неожиданно сменила она тему.
- Ты же о моем двухродном стрые лишь с чужих слов и ведаешь, - усомнился Ингварь, - а сказываешь так, ровно с самого детства вместях с ним росла.
- Ну не токмо с чужих, - загадочно протянула Ростислава. - Довелось и мне его как-то разок повидать. Трудно, конечно, с одной встречи о человеке судить. Одначе, мнится мне, ему верить можно. - Она повернулась к Ингварю, и тот поразился цвету ее глаз.