- Само собой. Все-таки городишко чуток побольше, чем Переяславль Рязанский, будет. Для этого с тобой, отче, и поедут в свите двое моих хлопцев, которых я худо-бедно, но научил и чертить, и рисовать. Пока ты будешь наслаждаться красотами Константинополя, они полюбуются его укреплениями и прочим.
- Шпионы, - с осуждением и легкой долей отвращения произнес отец Николай.
- Разведчики, - поправил Вячеслав. - Они же наши, поэтому храбрые и отважные русские разведчики. А вот, к примеру, если мы с князем каких-нибудь монгольских соглядатаев на Руси вычислим, то повесим их именно как грязных и мерзких американ… ой, то есть монгольских шпионов. Но ты не волнуйся. Неужели ты думаешь, что мы поставим твою священную посольскую миссию под риск провала? Они сами по себе бродить станут, - успокоил он священника. - И если парни попадутся, все равно будут молчать. Во всяком случае, до вашего отплытия они продержатся.
- Но это же огромный город с десятками тысяч воинов. Ну ладно, воевода. - Отец Николай небрежно махнул рукой в сторону Вячеслава. - Он о его размерах не имеет ни малейшего представления, но ты-то, княже, понимаешь, сколько людей поляжет при его штурме?!
- Он что, намного больше Грозного? - как-то недобро прищурился воевода, и в глазах его зажглись злые огоньки.
- Не в том дело.
- А у них что, есть лимонки, "калашниковы", фугасы и прочее? - не унимался Вячеслав, а огоньки продолжали постепенно разгораться.
- Я не хотел тебя обидеть, Вячеслав Михалыч, - примирительно обратился к нему отец Николай. - Мне просто людей жалко, которых ты потеряешь. Наши же, русичи.
- Потери, конечно, будут, - уже более спокойным тоном произнес воевода. - Но намного меньше, чем ты думаешь, отче.
- Да пускай даже всего несколько тысяч, и то скверно.
- Эк ты куда загнул, - крякнул Вячеслав. - Сотня, от силы две - не больше. Это потолок, да и то лишь в случае, если в дело вмешаются какие-нибудь роковые случайности, а так я рассчитываю на несколько десятков. И я не самоуверен, - заверил он, заметив скептическое выражение на лице священника. - За свои слова головой отвечаю.
- А чтоб тебе охотнее поверилось в обещания нашего славного Славы и ты не думал, что идут они от его самоуверенности, вот тебе подлинный исторический факт: когда крестоносцы штурмовали Константинополь, то у них погиб всего один рыцарь, - добавил Константин. - Тебе это ни о чем не говорит? А ведь у них не было ни одного спецназовца, обученного работать в темноте, соблюдая скрытность и неожиданность. Пойми, отче, что жители твоего Царьграда не просто откажутся помогать крестоносцам. После всего того, что латиняне сотворили с самим городом, а заодно и с православными святынями, граждане Константинополя, включая самого распоследнего нищего и бродягу, будут целиком на нашей стороне, потому что те для них - дикие завоеватели, а мы соответственно - герои-освободители.
- Не думаю, что их помощь окажется сколько-нибудь существенной, - усомнился священник.
- Я тоже на нее не очень-то полагаюсь, - равнодушно согласился воевода, разливая медовуху по чаркам. - Да мне лишь бы они под ногами не путались, и на том спасибо. Хотя для отвлечения внимания обороняющихся они вполне сгодятся.
- Плюс к этому еще и царящий там бардак, - продолжил Константин.
- Бардак - это хорошо, - оживился Вячеслав. - Это нам здорово поможет. И чтоб у руля какая-нибудь дубина стояла, вроде Паши Мерседеса. С этим у них как?
- В следующем году изберут некоего оксерского графа Роберта де Куртнэ, одного из прямых потомков короля Франции Людовика VI Толстого. Насчет его умственных способностей что-либо сказать затрудняюсь - не помню, да оно, собственно говоря, и не столь важно, поскольку власть у него, как я уже говорил, чисто номинальная, и вдобавок полное отсутствие авторитета среди рыцарства.
- Так уж и полное? - усомнился Вячеслав.
- В качестве доказательства приведу только один пример из совсем недалекого будущего. Этот император влюбится в девушку, которая к тому времени уже будет помолвлена с одним из французских или немецких рыцарей. Роберт уговорит мамашу девушки, чтобы она отказала рыцарю-жениху. Та - все-таки сам император просит руки - даст свое согласие. Тогда отвергнутый ухажер соберет свою родню с дружками, вломится ночью во дворец, отрежет несчастной девушке нос и губы, а ее мамашу вообще выкинет в Босфор. Вот такие изысканные нравы и куртуазная вежливость там сейчас царят.
- А император? - спросил отец Николай. - Точно так же с этим рыцарем поступит или…
- Никак он с ним не поступит, - презрительно скривил губы Константин. - Он так и не сможет добиться от своих баронов суда над этим рыцарем. Представляете?
- Блеск! - восхитился Вячеслав и одобрительно кивнул. - Я в восторге. Годится нам этот фраерок. Так, в целом все понятно, а теперь, - и он сладко потянулся, - учитывая, что время позднее, а я притомился за день, пока своих орлов гонял, пойду-ка на боковую. Тем более что уже все выпито. Одно поясни мне напоследок, княже. А почему сами никейские императоры не попытаются взять Константинополь?
- А войско? С таким количеством воинов, как у них, город приступом не взять. Латиняне хоть и грызутся, как собаки, но пока еще достаточно сильны, чтобы отбиться. А твоего спецназа для удачного штурма у Ласкариса нет.
- Вот еще - штурмовать! - фыркнул воевода. - Ничего подобного! Просто одной тихой безлунной ночью мои ребята спокойно вскарабкаются на стены, вырежут часовых, дойдут до ворот, откроют их, ну а дальше - дело техники, - уверенно заявил он.
На том разговор и закончился.
Позже Константин не раз вспоминал тот вечер. Подчас ему казалось, что он чего-то недоговорил, а может, и наоборот - сказал, а точнее, возложил на плечи отца Николая лишку. Дипломатия и впрямь слишком серьезная штука, чтобы с нею мог справиться любой человек, и тут одних благих намерений недостаточно. Но всякий раз он досадливо отмахивался, уверяя себя, что в любом случае - согласятся императоры на его предложение или откажутся - лично отцу Николаю ничто не грозит и нечего зря тревожиться.
А потом ему стало не до того - появились дела куда важнее.
Глава 2
Тройной охват
Не многим, может быть, известно,
Что дух его неукротим,
Что рад и честно, и бесчестно
Вредить он недругам своим;
Что ни единой он обиды,
С тех пор как жив, не забывал…Александр Пушкин
- Дура! Дура ты и есть! - выскочил из сеней на высокое крыльцо своего терема взбешенный князь Ярослав и опрометью бросился вниз. Двое стременных уже держали под уздцы оседланного жеребца.
Вздевая в стремя ногу, Ярослав мрачно покосился наверх, в сторону терема, чуть замешкался.
- Хоть бы для приличия вышла, - буркнул он зло, уже садясь в седло, еще немного помедлил, но, так и не дождавшись появления княгини Ростиславы, в сердцах с маху хлестнул коня.
За воротами терема переяславского князя ждала дружина. Была она невелика, да и сами вои в ней были уже не те, с прежними не сравнить. Но где они, прежние? Добрая треть их осталась лежать еще близ Липицы, в сече с полками старшего брата Константина и тестя Ярослава - Мстислава Удатного. Но тот урон был еще восполним, а вот в битве под Коломной с рязанским Константином дружина, почитай, полегла полностью. Тех, кто тогда ушел вместе со своим князем от погони, оказалось меньше двух десятков.
Ярослав окинул мрачным взглядом своих новоявленных воинов. "Мечом не рубят - машут, да и копьецом с луком тоже владеют не больно-то, а впрочем, что уж там говорить про мечи и прочее, когда иной после лихой скачки за лесным зверем к вечеру вовсе враскорячку к костру бредет. - Он с тоской вздохнул. - Так бы и врезал окаянному неумехе, чтоб вдругорядь грамотно сидел в седле".
Оно, конечно, погонял князь их изрядно, кое-чему и научил, ан все не то. И опять-таки самое главное - неопытные они пока. Почитай, редко у кого из новиков была хоть одна боевая сшибка. А что за воин, не видевший, как льется из жил ворога алая руда, да и сам ни разу ее не проливший? Тьфу, да и только!
Хорошо, что расторопный Творимир, стремясь искупить собственную трусость за сдачу без боя обоза, привез из Чернигова, Новгород-Северского, Киева и прочих русских земель, лежащих к западу, несколько сотен иных, поопытнее, из бывалых.
Ярослав, увидев их, совсем уж было смягчился, снял с него опалу и даже пригласил на свой малый совет, но оказалось, что Творимир не угомонился и трусость как была с ним, так и осталась. До сих пор у князя в ушах звучали мрачные предостережения боярина о том, что не следует ныне учинять распри с Рязанью - уж больно она осильнела. И это в благодарность за прощение?! Не зря его Ярослав сызнова изгнал из Переяславля-Залесского. Пусть посидит в своих деревеньках да поучится вежеству, авось ума и поприбавится.
И словно мало ему одного Творимира, так тут еще и эта… Князь зло оглянулся на свой терем, прищурился, вглядываясь, что за женская фигурка появилась на высоком крыльце, и лицо его исказила кривая ухмылка: "Вышла все ж таки. Поняла, поди, неправоту свою, ан поздно уже".