И мало того что не все ладно с их дружинами, что Творимир языком своим поганым мелет, так еще и Ростислава назойливой мухой жужжит. Сомнения у нее, видишь ли, в том, что Константин Рязанский братьев своих поубивал. Да разве в этом сейчас дело? А того ей не понять, что он на всю Владимирскую Русь замахнулся, что три кровных брата Ярослава под Коломной полегли, да и четвертый слег именно от этой страшной вести. И если по уму разбираться, то не Ярослав - главный виновник смерти старшего брата. Он лишь мизекорд в божьих руках, а вот рязанец - подлинный убийца.
А теперь пусть сочтет, сколько племянников Ярославовых без отцов оставил. И такое прощать?! Вот бы ей о чем подумать, а лучше и вовсе в дела мужа не соваться. Пускай о хозяйстве мыслит, пряжу с девками прядет, рубахи вышивает. Ан нет, лезет повсюду. Вон и Ингваря Рязанского решила ума-разума лишить. Не зря он две последние седмицы как в воду опущенный ходит. Тоже ее работа.
Намедни вишь чего удумал - промямлил, что, мол, зря они все это затеяли. Негоже ему на свою землю приходить с чужой ратью, пожар да разорение с собой нести. А того в ум не возьмет, что поздно уже, что слы давным-давно воротились от верных союзников с обнадеживающими ответами.
Хан Котян, у которого чуть ли не самая сильная орда под рукой, твердо подсобить обещался, а вместе с ним и бывший тесть Ярославов, Юрий Кончакович, тоже посулился на рязанские грады набег учинить. Да и Давид Муромский, хоть и мялся в нерешительности, черт набожный, а как бояре Ярослава и Юрия поднажали - вмиг согласился. Вовремя ему про Кадом да про Ижеславец намекнули.
Рассказывали вернувшиеся из Мурома бояре, как загорелись глаза у Давида. Вмиг и про зятя Святослава, погибшего под Коломной, вспомнил, и про прежние обиды, кои ему рязанские князья чинили, рассказывать принялся. А чего - пусть забирает грады. Сторона лесная, рубежная, беспокойная. Такую под свою руку принимать - хуже горькой редьки с ней намучаешься. Словом, не жалко.
Зато теперь рязанцу точно несдобровать. Разом с трех сторон примутся его бить. Сам Ярослав с Юрием сызнова под Коломну подойдут, а взяв ее да через Оку перейдя, начнут один за другим города зорить да селища жечь. Тесть бывший, Юрий Кончакович, вместе с ханом Котяном с юга со своими полчищами налетят. Ну а с третьей стороны Давид Муромский с мордвой нагрянет.
А у Константина вдобавок ко всему еще и Рязань не отстроена. Никуда он свои дружины от града стольного, который ныне без стен, двинуть не посмеет. Но если и отважится, то снова на хитрость Ярославову напорется. Он же куда пойдет? Непременно вниз по Проне-реке рати двинет, чтобы половецкий набег отбить. А почему? Да потому, что именно в том и сокрыта хитрость, что согласно уговору с Юрием Кончаковичем и Котяном напасть половецкие ханы должны не позднее Рождества богородицы, что приходится на восьмое сентября. Пока к Константину прискачут гонцы с южных рубежей, пока тот рать свою спешно соберет - на все про все Ярослав отводил пять, от силы шесть дней. Да еще три дня он добавлял на то, чтобы все рязанские войска оказались у южных границ.
Вот тогда-то они с братом Юрием и ударят. Аккурат в день страстей Веры, Любви, Надежды и матери их Софии.
Более того, если вдруг половцы замешкаются, либо сам Константин почему-либо запоздает с выступлением, то тут рязанцу вторая ловушка подсовывалась. Спустя пять дней после предполагаемого нашествия половцев в пределы рязанских земель с запада должен вторгнуться Давид Муромский вместе с мордовским князем Пурешем.
Вот и получалось, что даже если Константин окажется еще поблизости от Рязани и решит махнуть рукой на свои южные пределы, то повернет не на закат, торопясь к Коломне, а на восход, к муромскому князю, решив, что и Ярослав с Юрием идут на Рязань вместе с Давидом.
То есть удар владимиро-суздальских князей по своей очередности окажется лишь третьим, хотя по силе и будет самым главным. А Константин пусть и получит о нем весточку, но все одно - поделать ничего не сможет. Не разорваться же ему натрое. Да пускай он даже и развернется от половцев или от Давида, метнется к ним - что проку? К тому времени и без того немногочисленная рязанская рать в схватках со степняками, муромцами и мордвой изрядно обескровится, и ее можно брать голыми руками.
И даже хорошо, если Константин сумеет одолеть всех их союзников: делиться не придется. И другое замечательно: разбив их, рязанец успеет заслонить столицу, то есть грядет бой, которого Ярослав жаждал. Взять реванш за совершенно случайное поражение, кое вдобавок добыто нечестным путем, - что может быть слаще перед приятным дележом добычи с братом Юрием. А в том, что верх будет за ними, Ярослав не сомневался. Когда рязанская рать вернется с восточных рубежей, измотанная стремительными переходами и обескровленная яростными сечами, одолеть их окажется легче легкого.
Нет, не зря он летом доверился Гремиславу. Да и тот вовремя угодил в опалу. Все как нельзя лучше вышло. И девку Константина в Березовке достал, и стольный град сумел запалить. А рязанцу на будущее наука - пусть знает, супротив кого посмел меч поднять.
Словом, расчет у Ярослава - как ни крути, как ни верти, сколько ни придирайся - верный. Не миновать ныне Константину не просто поражения, но полного разгрома, а стало быть, у него, Ярослава, земель поприбавится. Он и без того изрядно округлил свои владения. Старший брат, когда скляница с лекарством оказалась "нечаянно" разбитой, тем же вечером впал в беспамятство и не успел выделить своим сынам уделы, как собирался. Юрия же Ярослав уговорил не спешить, указав на то, что братаничей при отсутствии у них собственных земель, даже после того, как они вырастут, куда легче держать в руках.
Напомнил он и о том, что жена Юрия, Агафья Всеволодовна, на сносях, и, если родит ему второго сына, его тоже надо будет наделять землями, и не скупясь. А кто ведает, сколь их ему еще черниговка нарожает. Вовремя и дядя Андрей Боголюбский в памяти всплыл. Он-то даже вдову отца Ольгу не пожалел, вместе со своими единокровными братьями, среди коих и их батюшка Всеволод был, аж в Константинополь выгнал. А почему? Да чтоб всю землю самовластно в руках держать. Да и сам батюшка впоследствии с детьми своего старшего брата Ростислава - Мстиславом да Ярополком - тоже не церемонился, даже ослепить их повелел.
Юрий все это слушал, крестился, вздыхал и… соглашался. Решили с выделением пока что обождать, а когда старший из Константиновичей Василько войдет в пору, достигнув хотя бы пятнадцати лет, тогда и думать, как и что. Жаль, братец по своему благодушеству не до конца поддался уговорам Ярослава и выделил кой-что немедля. И хоть Переяславль Русский далеко, отдавать его Константиновичам все равно было чуточку жалко. Уж очень удобно лежал град - близехонько к Киеву. Если что - до Святой Софии один прыжок. В ночь скрытно вышел, а поутру перед тобой ее золотые купола.
Ну да господь с этим Киевом - поважнее дела имеются, да и куски пожирнее. Ведь прочие земли бесхозными оставлять нельзя - стало быть, надо поделить поровну. Юрию, как старшему, достались наследные города - Ростов Великий, Стародуб и Юрьев-Польский, а Ярославу поплоше - Углич, Кострома и все Заволжье.
Вроде бы несправедливый дележ, но Ярослав предложил его сам, прекрасно сознавая, что делает. Тем самым он и покорство брату выказал - мол, на лучшее не только не зарюсь, а сам отдаю. Но взамен получил ширь необъятных земель, а вместе с ними почти весь волжский путь и доступ к богатейшим лесам. Опять же и новгородские владения рядом - рукой подать. Сызнова заупрямятся - всегда их отсечь можно. Хлебом-то их и немецкие купцы выручат, да и тесть Мстислав снова может из Галича прибежать на выручку, а вот где они меха для торжищ возьмут?
И еще два обстоятельства немаловажных имелось.
Первое - Константиновичи. Когда придет время выделять им что-то, Ярослав напомнит, в чьих руках все владения погибших братьев. Да и устыдится Юрий голые земли сыновцам давать, а значит, из своего куски вырывать станет.
Второе - Рязанское княжество. О нем Ярослав сразу помянул, во время дележа. Мол, ныне он отдает брату самое лучшее, но пусть и тот впоследствии не скупится. Опять же и граничит оно именно с его владениями. В мыслях же было прибрать к рукам сей жирный кус, а уж тогда, совсем осильнев, можно со временем и с братцем Юрием за великое княжение потягаться.
Отовсюду хорошо выходило. Так хорошо, что прямо тебе живи да радуйся… если бы не жена - дурища беспросветная.
Одно славно - в чем в чем, а в отсутствии верности Ростиславу не упрекнуть. Не далее как вчера вечером он как бы в шутку поинтересовался, что она делать станет, ежели его, Ярослава, убьют на поле бранном. Так она, зардевшись жарким румянцем, заявила, что после такой вести и седмицы лишней не останется в Переяславле.
- Сызнова к отцу, поди, поедешь? - осведомился лукаво.
- Он вдове уж не заступник, - холодно ответствовала Ростислава. - А монастырей и у нас много. Что близ Ростова, что близ Новгорода. Сыщется и для меня уголок.
И дернула нелегкая Ярослава намекнуть, что в старину жены славянских вождей не в монастырь, а на погребальный костер восходили следом за мужьями, добровольно мученический венец на себя возлагая. И ведь в шутку он такое сказал, а она губы поджала, всерьез восприняла.
- Для иной вдовы в монастырь уйти - тот же мученический венец, - ответствовала строго и добавила загадочно: - Я для себя, наверное, и впрямь избрала бы конец полегче да побыстрее. А там как знать.