- Сэр, если бы вы только сказали мне, что ищете Даниеля Уотерхауза, я бы отвел вас к нему без промедления и без всей этой суматохи.
- Я был не прав, что не открылся тебе, Бен, - говорит Енох.
Задним умом он понимает, что в маленьком городке Даниель должен был заметить такого паренька, как Бен, или Бена бы потянуло к Даниелю, или то и другое вместе.
- Так ты знаешь дорогу?
- Конечно.
- Прыгай в седло, - велит Енох.
Бена не приходится просить дважды. Он взбирается на лошадь, как паук, Енох за ним - с той скоростью, какую дозволяют инерция и достоинство. Они вместе устраиваются в седле, Бен - впереди; его ноги зажаты между коленями Еноха и лошадиными рёбрами. Конь, не одобривший и паром, и профессуру, направляется к сходням, как только их опускают. Самые проворные доктора бегут за наездниками по улицам Чарльстона. К счастью, в Чарльстоне не так много улиц, и преследователи скоро отстают.
Зловонные прибрежные испарения вызывают в памяти Еноха другой болотистый, грязный, наполненный грамотеями и миазмами городок: Кембридж в Англии.
* * *
- В заросли, потом через ручей вброд, - предлагает Бен. - Так мы отвяжемся от профессоров и, может быть, найдем Годфри. С парома я видел, как он шёл сюда с ведром.
- Годфри - сын доктора Уотерхауза?
- Да, сэр. На два года младше меня.
- Его второе имя, часом, не Вильям?
- Откуда вы знаете, мистер Роот?
- Он, весьма вероятно, наречён в честь Готфрида Вильгельма Лейбница.
- Это друг ваш и сэра Исаака?
- Мой - да, сэра Исаака - нет. Но история сия слишком длинна, чтобы рассказывать её сейчас.
- Хватило бы на книгу?
- Даже на несколько - и она до сих пор не завершена.
- Когда же она завершится?
- Порой я страшусь, что никогда. Однако сегодня мы с тобой, Бен, должны приблизить её развязку. Сколько ещё ехать до Института технологических искусств Колонии Массачусетского залива?
Бен пожимает плечами.
- Он на полпути между Чарльстоном и Гарвардом. Ближе к реке. Больше мили, но, наверное, менее двух.
Лошадь не хочет входить в подлесок, поэтому Бен спрыгивает и на своих двоих отправляется выслеживать юного Годфри. Енох находит место для переправы через ручей и, обогнув лесок с другой стороны, видит Бена, который затеял перестрелку яблоками с более бледным и маленьким пареньком.
Енох спешивается и в роли миротворца предлагает мальчикам поехать верхом. Сам он идёт впереди, ведя лошадь под уздцы, но вскоре ту осеняет, что их цель - бревенчатое строение вдалеке, поскольку это единственное строение, и к нему ведёт более или менее протоптанная тропа. Теперь лошадь уже не надо вести, достаточно идти рядом и время от времени подкармливать её яблоками.
- Двое мальчишек, затеявших потасовку из-за яблок в унылом, населённом пуританами краю, напомнили мне примечательное событие, свидетелем коего довелось быть давным-давно.
- Где? - спрашивает Годфри.
- В Грантеме, Линкольншир. Это часть Англии.
- Когда, если быть точным? - в эмпирическом запале вопрошает Бен.
- Легче спросить, чем ответить, ибо эти события перемешались в моей памяти.
- А зачем вы отправились в тот унылый край?
- Чтобы мне перестали докучать. В Грантеме жил аптекарь, именем Кларк, человек исключительно назойливый.
- Тогда почему вы поехали к нему?
- Он докучал мне письмами, прося доставить нечто потребное для его ремесла, и делал это в течение долгих лет - с тех пор, как вновь стало возможным отправлять письма.
- Почему это стало возможным?
- В наших палестинах - ибо я обретался в Саксонии, в городе под названием Лейпциг - благодаря Вестфальскому миру.
- В 1648 году! - менторским тоном сообщает Бен к сведению Годфри. - Конец Тридцатилетней войны.
- А в его краях, - продолжает Енох, - благодаря тому, что королевскую голову отделили от остального короля, каковое событие положило конец Гражданской войне и принесло в Англию некое подобие мира.
- В 1649-м, - торопится сказать Годфри, пока не встрял Бен.
Енох удивлен: неужто Даниель забивает ребенку голову россказнями о цареубийстве?
- Если мистер Кларк докучал вам письмами долгие годы, вы должны были отправиться в Грантем не раньше середины пятидесятых, - говорит Бен.
- Как ему может быть столько лет? - спрашивает Годфри.
- Спроси своего отца, - отвечает Енох. - Я лишь пытаюсь ответить на вопрос "когда". Бен прав. Я не рискнул бы отправиться в путь до, скажем, 1652 года, ибо даже после цареубийства Гражданская война продолжалась ещё пару лет. Кромвель разгромил роялистов -надцатый и последний раз в Вустере. Карл II вместе с недобитыми сторонниками еле унес ноги. К слову, я видел его по пути в Париж.
- Почему в Париж? Это огромный крюк по дороге из Лейпцига в Линкольншир.
- В географии ты сильнее, чем в истории. Как, по-твоему, мне следовало добираться?
- Через Голландскую республику, разумеется.
- И впрямь, я завернул туда, чтобы навестить господина Гюйгенса в Гааге. Но я не стал отплывать из Голландии.
- Почему? Голландцы - куда лучшие мореходы, чем французы!
- Что сделал Кромвель, как только победил в Гражданской войне?
- Даровал всем, включая евреев, право исповедовать любую религию! - шпарит Годфри будто по катехизису.
- Да, естественно, ради этого и затеяли весь сыр-бор, А что ещё?
- Перебил кучу ирландцев, - предполагает Бен.
- Правда твоя, но я спрашивал о другом. Ответ - Навигационный акт и морская война с Голландией. Так что, как видишь, Бен, путь через Париж пусть окольный, но куда более безопасный. К тому же люди, жившие в Париже, тоже мне докучали, а денег у них было больше, нежели у Кларка. Так что мистеру Кларку пришлось обождать, как говорят в Нью-Йорке.
- Почему столько людей вам докучали? - спрашивает Годфри.
- Столько богатых ториев! - добавляет Бен.
- Ториями мы стали называть их значительно позже, - поправляет Енох. - Впрочем, вопрос дельный: что такое было у меня в Лейпциге, в чём нуждались и грантемский аптекарь, и кавалеры, дожидающиеся в Париже, пока Кромвель состарится и умрёт от естественных причин?
- Это что-то имеет отношение к Королевскому обществу? - предполагает Бен.
- Догадка делает честь твоей проницательности. Однако в те времена не существовало Королевского общества. Не существовало даже натурфилософии в нашем нынешнем понимании. О да, были люди - такие как Фрэнсис Бэкон, Галилей, Декарт, - которые видели свет и всемерно стремились показать его другим. Но тогда большинство тех, кто интересовался устройством мира, находились в плену у совсем другого подхода, именуемого алхимией.
- Мой отец ненавидит алхимиков! - объявляет Годфри с явной гордостью за отца.
- И я, кажется, знаю почему, - говорит Енох. - Тем не менее сейчас 1713 год, довольно многое изменилось. В эпоху, о которой я повествую, была либо алхимия, либо ничего. Я знал многих алхимиков и снабжал их ингредиентами. Среди них попадались английские кавалеры. Тогда это было вполне аристократическим занятием, даже король-изгнанник держал собственную лабораторию. Получив от Кромвеля хорошую трёпку и дав дёру во Францию, они не знали, чем себя занять, кроме как… - Тут, если бы Енох беседовал со взрослыми, он мог бы перечислить некоторые их занятия.
- Кроме как чем, мистер Роот?
- Кроме как изучением скрытых законов Божьего мироздания. Некоторые - в частности, Джон Комсток и Томас Мор Англси, - близко сошлись с мсье Лефевром, аптекарем французского двора. Они довольно много времени тратили на алхимию.
- Но разве это всё не вздорная чушь, ахинея, белиберда и злонамеренное шарлатанское надувательство?
- Годфри, ты - живое свидетельство, что яблоко от яблони недалеко падает. Кто я такой, чтобы спорить в таких вопросах с твоим отцом? Да. Всё это чепуха.
- Тогда зачем вы поехали в Париж?
- Отчасти, если сказать по правде, из желания взглянуть на коронацию французского короля.
- Которого? - спрашивает Годфри.
- Того же, что сейчас! - Бен сердится, что они тратят время на такие вопросы.
- Великого, - говорит Енох. - Короля с большой буквы. Людовика Четырнадцатого. Формальная коронация состоялась в 1654-м. Его помазали святым елеем тысячелетней давности.
- Небось и воняло же!..
- Кто бы заметил, во Франции-то.
- Где они такое старье раздобыли?
- Не важно. Я подбираюсь к ответу на вопрос "когда". Впрочем, главным образом мною двигало другое: что-то происходило. Гюйгенс, гениальный юноша из знатной гаагской семьи, создал маятниковые часы, и это было воистину поразительно. Разумеется, маятник знали давным-давно, однако Гюйгенс сумел сделать нечто упоительно красивое и простое, а в итоге создал механизм, который и впрямь показывал время! Я видел образец в великолепном доме; с дворцовой площади в окна струился вечерний свет… Потом в Париж, где Комсток и Англси корпели над - ты прав - вздорной чушью. Они искренне стремились к познанию, и всё же им недоставало гениальности Гюйгенса, дерзости придумать совершенно новую дисциплину. Алхимия была единственным подходом, который они знали.
- Так как вы попали в Англию, коли на море шла война?