Он оглянулся назад. Солнце скрылось за лесом, редкие облака еще горели розовым светом в его последних лучах, но землю уже охватывала ночная темень. На западе зажглись звезды. По мере захода дневного светила, они набирали яркость, подмигивали, призывая остановиться на ночлег. До околицы покинутой деревни было метров сто. Брошенные дома казались покосившимися надгробиями на старом кладбище. Середин вздохнул: идти ночью по лесной дороге или остановиться здесь? Накопившаяся за день усталость наливала плечи тяжестью, дурманила голову, уговаривая прилечь, отдохнуть. Олег стреножил Сивку, снял с нее кусок кожи, заменявший и потник, и седло, развернул его и, расстелив на траве, гулко хлопнул лошадь по крупу.
- Отдохни и ты, залетная.
Сивка тяжело скакнула в сторону, покосилась на него и, опустив голову, захрустела сочной травой.
Костер разводить не хотелось - газ в зажигалке давно кончился, а тюкать по кремню, выбивая искру, было совсем в облом. Ведун достал из котомки кусок обжаренного мяса, глиняный узкогорлый кувшин с водой и слегка зачерствевший каравай. После увиденного в деревне есть не хотелось. Он вяло пожевал мяса, отломил от каравая горбушку. Эх, пивка бы. Олег представил, как достает из холодильника запотевшую "Балтику № 3", с горлышком, обернутым синей фольгой, как срывает пробку, и пиво льется в высокий бокал, на треть заполняя его снежной пеной. Пена слегка оседает, он подносит бокал ко рту, делает несколько глотков, слизывает пену с губ… С трудом проглотив мясо, Середин запил его водой. "Н-да… Одна радость, ожирение на таком рационе мне не грозит", - утешился он. Сложив снедь в котомку, ведун подложил ее под голову, улегся на край потника, другим накрылся. Саблю пристроил под боком, кистень в головах - все рядом, под рукой.
- Эх, Ворон! - пробормотал ведун. - Купил ты меня своей сказкой про сына купеческого. Сейчас бы включил телек: эм-тэ-вэ, или боевичок какой-никакой посмотрел бы. А может, Танечку из зоопарка приворожил бы - тогда вообще не жизнь, а сказка. Здесь, правда, тоже сказка, и чем дальше, тем страшней. Впрочем, грешно жаловаться. Хотел себя в бою проверить - пожалуйста, только поворачиваться успевай. И нечисти сколько угодно. Иной раз даже чересчур. Электрическая сила…
Он опять словно увидел перед собой обглоданный труп с мечом в руке, почувствовал запах тлена. Нет, не вороги и не лихие люди побили купеческий караван. Явно нечисть поработала - не зря крест на руке пульсировал жаром. Остатки злой силы ощутил, не иначе.
Из-за леса вставала огромная желтая луна. Звезды тускнели в ее мертвом свете, точно прячась за полупрозрачным саваном. Полнолуние. Ладно, крест предупредит о нежити, а Сивка чужого не подпустит - захрапит, заржет, забьет копытами. Чем не сторож? Олег угрелся под кожей. Лес рядом с опушкой уже жил ночной жизнью: загукал филин, кто-то зашуршал хвоей, то ли прячась, то ли таясь в засаде. Леший за опушку не пойдет, а вот если ручей рядом, или озерцо какое - могут мавки пожаловать. Будут волосы свои густые расчесывать, гребень просить. Не дашь - замучают, защекочут, а и пусть! Это мы посмотрим, кто кого защекочет. Тела у них зеленоватые, но в лунном свете жемчугом переливаются. Правда, нежить - сердце у них мертвое, и не дышат они, но не детей же с ними крестить! Вот эта, к примеру, на Танечку похожа. Только ласковая.
- Дай гребешок, Олег, дай. Видишь, волосы расчесать нечем.
- Как же, тебе дай, - отвечает Середин, - а потом выбрасывай, а не то волосы сами с головы побегут!
- Дай, гребешок, дай! - Танечка просит все громче, голос становится визгливым, с металлическими нотками: - Дай, говорю, дай!
Она уже хрипит, брызгает слюной - и вдруг вскрикивает, бросается на Олега и твердым, как камень, кулачком, бьет его в живот. Ведун хватает ее за руку, но второй рукой она ударяет по плечу, а третьей по ногам, а четвертой…
Путаясь в кожаной попоне, Середин откатился в сторону. Сивка, прыгая на спутанных ногах, храпела и ржала над ним, кося выпученным, черным в свете луны, глазом.
Олег вскочил на ноги.
- Ква твою мать… Ты что, взбесилась… - Он осекся и, резко обернувшись в сторону деревни, замер.
Только сейчас он услышал приглушенные крики, визг, глухой рев и топот, летевший прямо на него от околицы. Середин бросился к оружию. Сабля со свистом вырвалась из ножен, кистень повис на руке, успокаивая привычной тяжестью. Серебряные грани тускло блеснули в лунном свете. Путаясь ногами в высокой траве, Олег выбрался на дорогу и побежал к деревне.
Темная, храпящая масса перла на него от крайних домов, хрипя диким вепрем, взвизгивая, топоча. Середин, пригнувшись, отступил в сторону. Заходящая луна высветила мчащуюся лошадь, на спине у которой, дергаясь от сумасшедшего галопа, кто-то ворочался, припав к шее, лязгая зубами и вырывая куски плоти из несчастного животного. Метаясь по дороге, скакун пытался освободиться от страшного седока, но силы оставляли его. Дико заржав, он рухнул на землю, забил копытами, крича, почти как человек в предсмертной агонии. Седок, навалившись на коня всем телом, рвал зубами и когтями бьющуюся лошадь и фыркал, захлебываясь горячей кровью, что хлестала из разодранного горла.
Середин, отведя кистень, рубанул поперек широкой волосатой спины то ли зверя, то человека. С глухим воем существо проворно отскочило от жертвы - кистень просвистел мимо цели, ушел за спину. Олег сдержал его инерцию, приподнял на уровень плеча, готовясь к новому удару. Теперь он узнал врага. Это был оборотень. Матерый, грузный, но тем не менее быстрый и смертельно опасный своими клыками, когтями бритвенной остроты, гнутыми, как косы, мгновенно заживляющий свои раны. Широкий лоб, заросший почти до бровей, и глубоко запавшие глаза напоминали человеческое лицо, но ниже скалилась волчья морда. Шерсть вокруг пасти слиплась от крови, с клыков капала слюна и пена. Передние конечности напоминали бы руки, не будь длинных когтей, которыми заканчивались заросшие жестким волосом кисти. Согнутые, как у собаки, задние ноги, переступали по земле, легко неся немалый вес оборотня.
Припав к земле, он зарычал, поводя из стороны в сторону массивной головой.
- Если ты не пил кровь человека - убивать не стану, - сказал ведун, - поклянись и уйди с дороги.
- Я уже пробовал ее, и она мне нравится. Я уйду, когда вырву твое сердце. - Голос оборотня был гортанным, хриплым: изменившаяся гортань с трудом проталкивала человеческую речь.
Вскочив на бьющееся тело коня, оборотень толкнулся от туши и с ревом взвился в воздух, покрыв одним прыжком несколько метров, отделявшие его от Середина. Олег знал эту волчью повадку: повалив жертву, рвать горло, глодать лицо и одновременно раздирать живот когтями задних лап. Ведун ушел вольтом в сторону и рубанул сбоку по вытянутым полулапам-полурукам, отсекая их от тела. Развернувшись, ударил кистенем вдогонку летевшему мимо телу, целясь в массивную голову. Хрустнули кости черепа, вдавливаясь под тяжелым металлом, и чудовищный рев оборвался. Оборотень рухнул на дорогу, дернулся несколько раз, перевернулся на спину, вытянулся и затих.
Шерсть на лице и руках его быстро пропадала, словно вбираясь внутрь тела. Искаженное гримасой лицо обретало человеческие черты, смерть заливала его бледностью, расправляя морщины, заостряя нос и подбородок.
Олег сорвал пучок травы, вытер клинок и угрюмо посмотрел на оборотня. "Как ты стал таким, человече? - вздохнул ведун. - По своей воле или по глупости? Впрочем, что теперь судить… Напился ты из волчьего следа, съел с голоду волчатины или прокляли тебя - уже все равно."
- Ратуйте, люди… спасайте… - донеслось из деревни.
Голос, в котором уже не было надежды на спасение, а только тоска и отчаяние, заставил Середина рвануться на помощь.
Прямо перед корчмой сгрудилось несколько повозок. Бились и хрипло ржали, запутавшись в поваленных плетнях, стреноженные кони. Луна освещала лежащие на земле тела, на которых копошились, урча и чавкая, несколько оборотней. На повозках, прыгая с одной на другую, метался мужик в разорванной одежде. К нему, рыча и подвывая, лезли с разных сторон два чудовища. Мужик отмахивался от них оглоблей, успевая в промежутках звать на помощь.
- Ратуйте, люди… и-иэх! - Мужик смел с повозки оборотня и обернулся к другому: - Куды, нечисть окаянная? Ратуйте… и-иэх!
Олег остановился.
- Стану, не помолясь…
Мужик на повозках явно устал: дыхание с хрипом вырывалось изо рта, оглоблю он уже поднимал с натугой, со стоном.
- …ты, Солнце, положи тень мне под ноги… - бормотал скороговоркой Середин.
- Мил человек, - мужик увидел его и на миг опустил свое оружие, - спасай-выручай…
Ближайший к Олегу оборотень заметил нового противника и, оторвавшись от жертвы, прыгнул навстречу.
- …а ты, Луна, дай ее мне в руку.