– Прогуляться надо.
Свежий океанский ветерок быстро выдул из головы и невеликий хмель, и тревогу о моей дальнейшей судьбе. Корабль жил своей жизнью. Пассажиры, в основном княжеские стрельцы в зелёных кафтанах, слонялись по палубе, стояли у фальшборта, лениво переговариваясь и глядя на расстилающуюся до горизонта водную гладь. Солнце уже давно перевалило зенит и склонялось к закату. Долго же мы с князем беседовали! Часа через два и день закончится. Мой второй день в этом мире. А как много уже произошло! И ведь ещё не вечер…
Мы стояли на баке возле фок-мачты. Ветер пел в такелаже свои песни, нёс наш кораблик к чужой земле, навевал тревожные мысли. Как примет пришельцев – русичей пока ещё даже не латинская, а просто Америка? Я ведь хорошо знаю, как там всё происходило. Как индейцев вырезали, как негров на плантации тысячами привозили и творили с ними всякие идальго что хотели. Сможет ли русская душа принять всё это? Чужой для европейцев русский менталитет. Чужой и чуждый. Сможем ли мы вписаться в их образ жизни, принять его? А если нет, тогда что? Либо уходить, либо приспосабливаться, третьего не дано. А воевать – не получится, нас слишком мало. Да и земля та формально испанской короне принадлежит. Тогда только уходить, если сможем. И снабжаться хотя бы первое время придётся через испанскую Севилью. Только этому городу разрешено торговать с Новым Светом. Потому придётся приспосабливаться. И рабство терпеть, а может, и способствовать его появлению, процветанию и расширению. С волками жить – по-волчьи выть. Главное, чтобы стержень нашего менталитета не сломался. Чтобы русские не стали копией испанцев в их неуёмной жажде обогащения любой ценой. Но и матерью Терезой становиться нам не с руки. Всех не защитишь и не накормишь, как пытался это сделать бывший СССР. Я помню историю и помню, как всё было в тех землях, куда несёт нас деревянная посудина. Вспять историю не повернуть. Эра милосердия ещё очень долго не наступит, если вообще наступит когда-нибудь. История творится железным кулаком и солдатским сапогом. Танк, подминающий под себя всё и всех. Во все времена. Но вот подкорректировать исторический процесс, слегка изменив маршрут этого танка – вполне возможно. Коль уж я сюда попал!
– Не журись, боярин! Жизнь наладится, – хлопнув меня по плечу, произнёс князь.
– Ага, купим цветной холодильник, – в тон ему ответил я.
– Что?! – удивлённый возглас сменился хохотом. – Ну и шутки у тебя! А я уж и забыл, какими холодильники бывают. На Руси ледниками пользуются. Так о чём задумался? Я ведь пообещал, что прикрою тебя и с вживанием помогу.
– Да нет, я о другом думал: сможем ли мы в испанское общество встроиться. Ведь оно очень от русского отличается. Прежде всего, отношением к рабству, а ведь на рабском труде построено благополучие донов, к которым мы плывём. Сами-то испанцы, своими руками, ничего в Америках не создавали. Они только грабить были горазды. Да и гордецы те ещё. В рваньё одет, а спеси как у гранда знатного. Я это хорошо знаю, изучал.
– Вот и хорошо, что изучал. Придём, куда нам надо, осмотримся, соберём информацию. Ты слышишь, я даже слова из прошлой жизни вспоминать начал! Потом сядем – посидим, в глаза друг другу поглядим и придём к какому-то, как его, а! Консенсусу.
Проблемы, вопрос о которых я поднял, были не шуточными. Но, судя по тону ответа князя, я понял, что не один такой умный и что князь тему эту давно обмозговал и уже что-то придумал. Это хорошо! Человек этот мне нравился всё больше и больше. Серьёзный мужик.
С мостика, то есть, квартердека, кто-то что-то проорал. Следом прозвучал сигнал рожка и уже другой голос, пересыпая слова, которые я понимал, словами, мне абсолютно не понятными, стал отдавать команды. Находившиеся на палубе матросы резко разбежались и с ловкостью обезьян буквально взлетели по вантам на фок и грот мачты. Ловко пробрались на реи и, свесившись с них, стали отвязывать паруса. Рёв боцмана, или как у них сейчас эта должность называется, сопровождал их действия до окончания процесса.
Первый раз в жизни я видел постановку парусов и наблюдал этот процесс с большим любопытством. Всё-таки отважные люди жили прежде! На утлых скорлупках умудрялись добираться туда, куда и в двадцать первом веке добраться трудно, а временами и опасно! Голодные, холодные, больные, грязные, они стремились к неведомым берегам, плыли в неведомые дали, зная, что не все вернутся! На утлых корабликах, протекающих и разваливающихся от ударов волн, набитых крысами и тараканами, они обошли весь свет, делая удивительные открытия. Стоп, стоп, стоп! Я ведь не кино смотрю, я среди этих людей теперь нахожусь! Забываться нельзя, опасно для здоровья.
– Увеличивают площадь парусов, что бы скорость больше стала, – сказал так же наблюдавший за действиями матросов князь. – А то ветер стихает, как бы в штиль не попасть. Но капитан говорил, что штилевую зону уже прошли, сейчас нас попутный пассат несёт, а ему течение помогает.
– Ты, княже, совсем, видно, моряком стал! Ишь как грамотно объясняешь. Говоришь, пассат нам паруса надувает, а течение ему помогает? А экватор прошли уже?
– Экватор прошли с неделю как. Капитан определялся. Говорит, удачно проскочили. Вовремя поворот сделал, а то бы пассатом этим сейчас к мысу Рока могло подтащить, а там очень опасно, на камни могли налететь. И жарко весьма вблизи земли, духота и дождей нет. Потому идём, как он сказал, "мористее". Здесь прохладнее и шквал с дождём встретить можно.
– Дождь-то зачем?
– Воды мало осталось пресной. Не будет дождя – норму придётся урезать, тогда о каше с ухой можно будет забыть надолго.
– А к берегу подойти?
– Опасно, береговую линию пока точно на карту не положили, время учёных, видимо, ещё не пришло.
– Ты, княже, много знаешь. Капитан информацией делится?
– Приглядываюсь. Ненавязчиво, как бы походя из праздного любопытства расспрашиваю. Капитану льстит, что я, высокородный дон, герцог, интересуюсь его работой. Их доны, в большинстве своём, ни читать, ни писать не умеют. Капитан-то сам из простолюдинов, купеческого звания. Я его "доном" величаю, а он на эту приставку к имени прав не имеет, но ему нравится слышать её из уст высокородного. Считает, что я его наравне с собой за его великие знания ставлю. Вот и поёт соловьём, а я запомнить стараюсь. Может пригодиться. И Жилин тайком учится, но он больше по коммерции. И ты учиться должен. Нам, если всё хорошо будет, ещё недели три плюхаться. Срок для учёбы небольшой, но основы ты обязан ухватить. Прилепишься к капитану, он так же и штурман, охай-ахай, восхищайся его умом и знаниями, но работать с приборами и парусами – кровь из носа, но научись! Чтобы, если приспичит, хоть немного знал, что делать надо. Надеюсь, понимаешь, для чего. И ещё. Ты и боярин Жилин по их табели о рангах – тоже дворяне, кабальеро. То есть рыцари.
Да, я понимал, для каких целей и князь, и боярин Жилин, а теперь и я должны как губка впитывать в себя морскую науку. Сколько успеем до окончания рейса.
– Бумага писчая у тебя есть? Карандаш или ручка? – спросил я.
– Бумага есть. Карандаш свинцовый и чернила с перьями гусиными тоже найдутся. А тебе зачем?
– Записывать буду, что узнаю. А потом перепроверять. Вдруг испанцы заподозрят что-то, и врать начнут.
– Похвально. Предусмотрительно. Петру Фомичу о том же скажу. И сам записывать теперь буду. Нам каждая крупица знаний важна. А всё узнанное запомнить невозможно. Молодец!
С добавлением парусов кораблик явно прибавил скорости, чаще стал кивать бушпритом океанским волнам. Солнце клонилось к закату, и окружающий мир начал стремительно изменяться. Волны приобрели серый цвет и постепенно становились всё темнее. От воды поднялась туманная дымка, в которой и скрылось наше светило. Ночь, как и положено в южных широтах, опустилась стремительно, без раздумий в виде вечерней зари. И вот на небе во всём своём великолепии блестит Южный Крест.
Я передёрнул плечами. В одной рубашке на палубу выскочил, ветер вроде бы не холодный, а продрог что-то.
– Пошли в каюту, – сказал князь, и мы, осторожно пробираясь среди устроившихся на палубе на ночлег людей, но всё равно поминутно спотыкаясь (темь, хоть выколи глаза!), побрели на корму.
– Князю легче, он тут, может быть, частенько по ночам шастает, выучил, поди, где какое препятствие, – подумал я, налетев на пушечный лафет и в полголоса чертыхнувшись: "Гадина, подвинуться, что ли, не могла?!"
Пушка меня проигнорировала. А я, всё же преодолев нежданную полосу препятствий, добрался до каюты. Войдя внутрь, увидел, что все квартиранты уже в сборе, под потолком висят два зажжённых фонаря. На моём сундуке стоит кувшин, несколько бокалов с чашами и широкое блюдо, накрытое другим таким же блюдом, придавленным сверху тяжёлой книгой в деревянном переплёте.
– Заждались вас уже, – сказал стоявший у окна дородный мужчина в рубашке красного цвета и босиком. – Хотел холопа послать за вами, да Пантелеймон отговорил: разговор де у вас секретный и ты, княже, отвлекать не велел.
– Да, так оно и есть. Обсудили кое-что с боярином Ильёй. Но то секрет от испанцев, а не от вас, други. Потап!
Из угла выскочил молодой холоп и замер в ожидании княжеского распоряжения.
– Пригласи отца Михаила и Вторушу, полусотенного моего. Ты поужинал? – дождавшись утвердительного кивка, произнёс: – И за дверью покарауль. Хоть все уже спать легли, но вдруг у кого-то зуд в ушах.
– Князь, так они же испанцы, по-нашему не разумеют.
– А вдруг. Мы их языку учимся, а кто-то нашему. Бережёного Бог бережёт.
В каюту вошли поджарый стрелец среднего роста и могучий длинноволосый муж с массивным крестом, выглядывающим из-под длинной бороды. Отец Михаил, протоиерей. Дружно перекрестились на висящий в углу образ Николы Чудотворца.