Дождавшись, когда скроется с глаз последнее шведское судно, отряд Сбыслава Якуновича после краткого отдыха отправился в обратный путь. Все так же - берегом. Михаил уже устал удивляться, гадая - где хоть они вообще есть? Что-то он совсем не узнавал местность - ни домов не было, ни железной дороги… Что за глушь-то? И - самое главное - где? Под самым Питером!
Снова не выдержал, нагнал Сбыслава, спросил:
- То - Нева-река, а то - Ижора, - спокойно пояснил тот. - Ижора - сие племя такое, народ, как раз в этих местах живет.
- Да знаю я и про Неву, и про Ижору, - разозлился Миша. - Ты мне скажи, где платформа, станция? Железная дорога где? Усть-Ижора, Рыбацкое, Колпино? Да, завод же где-то должен быть - что-то не видно, чтоб трубы дымили. Скажешь - кризис?
- Рыбацкое? - Сбыслав явно чего-то не понимал. - Не, рыбаков сейчас нету… свеев убояшеся!
Вот и поговори с таким! Впрочем, и другие не лучше - отвечали так же, либо вообще молчали, пока Михаил, наконец, не оставил всяческие попытки хоть чего-то добиться. Махнул рукой: да ну вас всех на фиг, опосля разберемся, а сейчас без стакана, похоже, все равно ничего не поймешь.
Так и шли дальше, Миша, посматривая по сторонам, молчал да вполуха прислушивался к разговорам идущих рядом дружинников. А те много не болтали - затянули вдруг песню:
Хозяюшка, наш батюшка!
Раствори окошечко, посмотри немножечко!
Что у тебя в доме деется?
Вместо "что" парни пели - "цто".
Ну и песня, мать ити! Чистый фольклор.
Раствори окошечко, посмотри немножечко…
Тьфу!
Вообще-то, к песням Михаил с детства был равнодушен, как и к музыке. Любил, правда, иногда послушать под настроение что-нибудь рок-клубовское старинное питерское - "Аквариум" там, "Телевизор", "Игры"… но не фанат, нет. Отнюдь не фанат. В отрочестве, правда, да - хаживал по рок-фестивалям, ну, тогда многие хаживали - время такое было.
Так, с песнями-то, дошли и до знакомой поляны. Михаил глянул на часы и - в который раз уже сегодня - раздраженно выругался: разбились! Что ж, не мудрено, в этакой-то сече. Вокруг зудели комары, квакали лягушки, и каркали… нет, не вороны…
- Ты не каркай, ворон черный, - негромко произнес тот самый парнишка, что шагал весь путь впереди.
- Сам ты ворон, - усмехнулся Миша. - А это - коростель!
- То верно, - согласился Сбыслав. - Так и болото тут кличут - коростелиное. Пелгусий сказывал.
Судя по небу светлому, но какому-то вроде бы как серебристо-туманному, было уже часов одиннадцать, а то и полночь. На реке, в камышах, крякали утки, какие-то мужички в посконных рубахах ходили по всей поляне, деловито собирая оружие. Оружие… Как бы автомат не нашли, ухари!
- Я сейчас! - быстро свернув с поляны, Михаил громко позвал: - Сашка! Эй, Сашка!
От ближайшего костра дружелюбно поинтересовались:
- Кого ищешь, мил человеце?
- Да дружков… Вы, кстати, их тут не видели? Да, тут и вермахтовцы должны тусоваться… с ними Веселый Ганс - может, про него слыхали? Нет? Не видали?
- Не сыщешь ты посейчас своих, друже. Утром ужо. Инда сейчас садись с нами. Поснидай ушицы. Ушица знатная.
- Ушицы, говорите? - Миша вот только сейчас ощутил вдруг жуткий, прямо-таки волчий голод. Ну, еще бы… что он сегодня ел-то? Не ел - так, закусывал.
- А и не откажусь! Ложка у вас, чай, отыщется?
- Сыщется, мил человек. Свою-то что, на поле брани оставил?
- Там…
- Садись, садись, друже. Кольчужку-от снимай, меч… на тебе ложку.
Ну и ложку дали - деревянную! А ушица ничего - и впрямь знатная, жаль только, что без картошки, да и соли маловато. Зато жирная, из рыбьих голов! Ух, завтра поутру не уха - холодец будет.
К такой-то ушице да еще бы водочки!
- Тебя как зовут-то, мил человек?
- Михаил, Миша…
- Откель будешь?
- Питерский…
- Откель, откель?
- Да что ты, Парфен, пристал к человеку? Лучше бы бражкой угостил.
- И то дело… - Парфен - любопытствующий бородатый мужик в синей длинной поддеве - взял из травы плетеную флягу. - Не побрезгуй, Мисаил, с нами… Извиняй, не рейнское - то давно уж выкушали. Ну, за победу!
- За победу! - улыбнувшись, Миша хлебнул ароматной бражки… Потом еще одна фляжка явилась. И еще… а потом уж и целый жбан. Запасливые оказались дружинники. А, может, то трофеи были?
Заночевал Михаил тут же, в шалаше, у костра. Просто вырубился и не слышал уже больше ни песен, ни радостного смеха, ни коростелиных глухих трелей. Спал крепко, без сновидений, а утром проснулся от резкого звука трубы.
Глава 4
Лето. Ижорская земля
Раба
Если сам факт наличия рабовладения в Древнерусском государстве не вызывает сомнений ни у кого из историков, то вопрос о степени распространения рабства породил разнообразные мнения и споры.
Социально-экономические отношения и классовая борьба на Руси IX–XII вв.
Хорошие были ладьи, красивые. И слажены этак хватко, с умом - ну, в точности, как средневековые. Мощные весла, борта-насады, вздыбленные лошадьми носы, мачты с полотняными парусами. Ветер, правда, не был попутным - на веслах и шли.
Михаил и сам не знал, зачем он сел в ладью вместе со всеми? Сбыслав позвал? Ну разве что… Миша все ж таки чувствовал симпатию к этому веселому кудрявому парню, хоть тот и не отвечал на многие его вопросы - отшучивался, молол всякую чушь или вообще молчал. Почему так? Не хотел? Или не знал ответов?
У Михаила почему-то возникло такое чувство, что сам, один, он из этих диких мест ни за что не выберется. Да уж… "Дикие места"… Это под Питером-то! Предчувствие чего-то невероятного, невероятно нехорошего, уже не раз и не два терзало его душу, но молодой человек все эти мысли гнал - не может такого быть! Потому что не может быть никогда. Ну, рано или поздно, кончится вот этот вот путь, вот сейчас, за излучиной, покажется Кировск, пристань с облупленными суденышками, мост, танки на берегу, у диорамы. Чего-то не видать ни того, ни другого, ни третьего… Рано еще? Выплыли-то не сразу с утра, к обеду ближе, как сказал Парфен - "в седьмом часу дня", что в переводе с древнерусского - полдень. И плыли уже… А черт его знает, сколько плыли? Может, часа четыре уже, а может, и больше.
Миша сидел на носу, вместе с остальными воинами, так же попивал из пущенной на круг фляжки трофейное винишко, очень даже, кстати, неплохое. Все вокруг были без кольчуг, в длинных разноцветных рубахах - тоже, естественно, древнерусского стиля - с обильною вышивкою по вороту, рукавам и подолу. Вышивка эта имела по большей части сакральное, доставшееся еще с древних языческих времен значение, впрочем, и для пущей красоты тоже ничего себе - годилась. Разные были на воях рубахи - у того, кто на веслах, поскромнее, посконные, а у Сбыслава, к примеру, или еще у некоторых - шелковые - голубые, желтые, малиновые.
Князя Михаил с утра не видал - тот на передней ладье плыл, вместе с Гаврилой Олексичем - орясиной здоровенной - и Мишей-Новгородцем, молодым боярином древнего и знатного рода. Что и сказать - новгородский боярин и не мог быть незнатным, боярином нельзя было стать, им можно было только родиться. Каста! Хотя у иных, вот, хотя бы у того же посадника Якуна, как хвастал Сбыслав, землицы побольше, чем у иного боярина, а все равно - не боярин Якун и не будет им никогда! Так, "человек житий"… Ну, это Михаил и без Сбыслава знал - историк все-таки, хотя, конечно, многое уже и забыл, в торгово-закупочной фирме-то совсем иные знания требовались.
Сбыслав… Сбыслав Якунович. Ну и парень! Ну никак не может на нормальную речь перейти - все "цокает", слова тянет. Хотя тут все такие… Так вошли в роль, что и не выйти… Или… Или - сложнее все? Невероятней? Страшнее?
Да нет… Не может быть.
Миша потряс головой и поглядел в высокое, голубое, с белыми редкими облаками небо. Улыбнулся: вот скоро Кировск покажется, шоссе, мост…
А вот и нет!
Солнце уже на закат пошло, светило золотисто-грустно, пуская узкие прощальные лучики по молочно-серебряным волнам, а ни мост, ни Кировск так и не показались! Проплыли, что ли? Да не могли! Миша ведь не дремал, глаз не сомкнул даже… Господи, да что же это такое делается-то?!
Между тем с идущей впереди - княжеской - ладьи замахали, заголосили. Стоявший на носу высокий бородач в белой полотняной рубахе - кормчий или его помощник - обернулся к гребцам, что-то быстро сказал… Разгоняя рыбью мелочь вспенили волну весла, и ладья плавно повернула к берегу… К деревне! Да-да - к деревне - три избы, точнее сказать, усадебки, пристань с лодками… или челнами? Все в таком же добротно-посконном древнерусском стиле, который, признаться, начал Михаилу надоедать… Да что там - надоедать, достало уже все! Пора, наконец, домой, в Питер… Ладно, сейчас… спросить у местных, где тут шоссе, поймать попутку…
Стали на ночлег, станом - даже князь в избе не ночевал - разбили шатер. Запалили костры - ушицу варили. Хорошее, конечно, дело, ушица, однако не до нее сейчас. Миша отошел в сторону от компании Сбыслава и - кусточками, почему-то не хотелось чтобы заметили, как он уходит - подобрался к изгороди, окружавшей обширный двор с бревенчатой избой на высокой подклети, баней и прочими хозяйственными постройками.
На высоком крыльце под вальмовой - четырехскатной - крышей, подбоченясь, стоял невысокий человек в синей рубахе, подпоясанной желтым шелковым поясом, с окладистой, рыжей с проседью бородой и в круглой кожаной шапке с опушкой из белки или какого-то другого меха. Постоял, посмотрел на небо, перекрестился и, махнув рукой, скрылся в избе.