– Ну так вали отсюда, если уж собрался, – буркнул он.
Марсианин широко улыбнулся.
– Так‑то оно лучше! Теперь можно и поговорить.
– Зачем тебя принесло на Землю?
– Это тоже не твое собачье дело, но я с удовольствием отвечу. Зачем на вашей паршивой планетке люди ходят в зоопарк?
– И долго ты будешь здесь развлекаться?
Марсианин склонил голову набок.
– Настырный ты парень, Джонни. Я тебе не справочное бюро. Что я делаю и зачем – не твое дело. Скажу тебе одно – я прибыл не затем, чтобы преподавать в детском саду.
Стакан Люка снова был пуст, и он снова наполнил его. Если гость желает поругаться, пожалуйста.
– Ах ты, маленький зеленый прыщ, – сказал он, – какого черта я не подумал о том, чтобы...
– Сделать что? Мне? Ты и кто еще?
– Я с фотоаппаратом и вспышкой, – ответил Люк, недоумевая, почему не сообразил насчет этого раньше. – Я хочу сделать хотя бы один снимок. Когда я его проявлю...
Он поставил бокал и бросился в спальню. К счастью, в аппарате была пленка, а во вспышке батарея: собираясь, он сунул их в чемодан, конечно, не для съемки марсиан, а потому, что Бенсон рассказывал о койотах, часто подходящих по ночам к дому. Люк рассчитывал снять одного из них.
Вернувшись обратно, он быстро отрегулировал аппарат, поднял его одной рукой, держа в другой вспышку.
– Хочешь, чтобы я позировал? – спросил марсианин. Он сунул большие пальцы в уши и замахал остальными десятью. Потом скосил глаза и показал длинный зеленовато‑желтый язык.
Люк так его и щелкнул.
Вкрутив во вспышку новую лампу, он перевел кадр и еще раз поднял аппарат к глазам. Однако марсианина на месте не было, его голос доносился из другого угла комнаты.
– Одного хватит, Джонни. Не докучай мне больше.
Люк молниеносно повернулся и направил аппарат в ту сторону, но прежде чем он успел поднять вспышку, марсианин исчез. Голос из‑за спины посоветовал Люку не выставлять себя большим идиотом, чем уродился.
Сдавшись, Люк отложил аппарат. Худо‑бедно, один снимок у него есть. Когда он его проявит, на нем будет или марсианин, или пустой стул. Жаль, что пленка не цветная, но всего иметь невозможно.
Он вновь взял стакан и уселся, потому что пол под ногами начал слегка раскачиваться. Пришлось выпить еще, чтобы его успокоить.
– Дерьмо... – сказал он. – Слушай, вы, значит, принимали наши радиопередачи. А как у вас с телевидением, отсталые космиты?
– Что такое телевидение, Джонни?
Люк объяснил ему.
– Волны этого типа не доходят так далеко, – сказал марсианин. – И слава Аргесу. Даже просто слушать вас, людей, противно. Теперь, когда я уже повидал человека и знаю, как вы выглядите...
– Ту‑пи‑цы, – отчеканил Люк. – Не изобрели телевидения.
– А зачем? Нам оно не нужно. Если в нашем мире происходит такое, что мы хотим увидеть, мы просто квимим туда. Скажи, я случайно наткнулся на такую диковину, или все остальные люди такие же мерзкие, как ты?
Люк едва не подавился виски.
– Ах ты... слушай, думаешь на тебя приятно смотреть?
– Для другого марсианина приятно.
– Держу пари, что девчонки от тебя бьются в истерике, сказал Люк. – То есть, если у вас на Марсе есть девчонки.
– Да, мы двуполые, но, слава Аргесу, не как вы. Неужели вы, земляне, действительно ведете себя так мерзко, как герои ваших радиопостановок? И чувствуете к вашим самкам то, что называете любовью?
– Не твое собачье дело, – отшил его Люк.
– Это ты так думаешь, – заметил марсианин.