- Вот и ладушки, - попрощался я с ними, удостоверившись, что возражений не последует. - И тихо мне тут, пока не выехали на магистраль. На будущее держите в черепе твердо, что полиция сама по себе, а мы сами по себе. Заметут по дурняку легавые, отмазывать вас никто не будет. Не то время.
Закрыл дверь в купе и провернул ключ.
Через тонкие доски двери услышал о себе довольно лестную в устах уголовника характеристику.
- Лось, я чей-то не врубился: этот фраер какой масти? Фармазон, что ли? Ксивы подогнал ладные… - спросил хриплый голос.
- Какой он тебе фраер? - донесся бас Лося. - Это он по замашкам фраер, потому как среди фраеров дела варит. Ему человека кончить, как тебе высморкаться. И за него такие люди подписываются… Н-да. Пулеметчик это…
Тут на стрелке вагон качнуло, и пол под моими сапогами предательски скрипнул. Разговоры в купе разом смолкли.
А я ушел в салон, переваривая свое уголовное погоняло. Сподобился.
Опасался я не напрасно, так как выехать из Ставки мы смогли только с закатом. Тут охраны в Ставке двойной комплект - королевская и императорская. Только мой статус комиссара ЧК оберег меня от тщательного шмона моего состава. И то только потому, что я сразу поставил у своих вагонов караул из вооруженных егерей, у которых на все вопросы один ответ на имперской мове: "Мая твоя не понимай. Стрелять буду".
Так что освободился я только после совещания с принцем и его доверенными чиновниками в ранге от майора до полковника опять-таки в моем салоне, где по определению не было чужих ушей.
Принц им пообещал при мне, что в случае утечки информации их не только повесят без суда и следствия, но и все, что есть у них, конфискуют. Так что семьи их по миру пойдут. Интенданты с лица сбледнули, но никто не отказался от участия в деле, про которое еще ничего не знали.
Я только мысленно воздал принцу овации - так вот на пустом месте одной фразой создать в тесном интендантском клане трех "крысиных королей". И нет им теперь пути назад.
А потом младший Бисер их озадачил по самое не могу.
Полковник уехал со мной на узловую - подхватить бразды правления в случае чрезвычайной ситуации, чтобы не страдали поставки в войска. Но официально - вздрючить по интендантской линии подполковника Шперле за лень, за то, что тот дал мне не общую справку, а реальные копии книг движения вагонов. А я с другой стороны надавлю на него требованием еще копий с документов… Пусть Шперле понервничает. Может, на нервах станет ошибки делать и сам подставится?
Полковнику с его денщиком я отдельное купе предоставил в странном вагоне-омнибусе островной постройки. Нечего ему в моем салоне торчать. Тем более вагон пустой, после того как один взвод егерей я оставил в Будвице с особым заданием. Ну и возможным соглядатаям показать, что мы не вместе. Что полковник у меня случайный пассажир. Попутный.
Майор возвращается в Будвиц. Ему принц отдельные инструкции выдаст. С глазу на глаз.
Подполковник завтра уедет официальным инспектором на юг, в зону ответственности имперской гвардии. Выяснить, что там да как. Разрулить возможные конфликты между нашими и имперскими интендантами.
Всех остальных в ведомстве кронпринца вроде бы играем втемную. Задача - выйти на действительный двигатель махинаций, реального главаря шайки. Главного бенефициара. Расстрелять исполнителей легко, но вскоре на их месте будут сидеть такие же перцы, разве что воровать станут осторожней, с оглядкой. А нам надо всю цепочку разом вытянуть.
Ни я, ни принц не были идеалистами и считали, что воровство в интендантстве совсем искоренить невозможно. У гидры головы отрастают сами по себе. Не может человек сидеть у колодца и не напиться. Вопрос только в размере жажды. Генералиссимус Суворов, который свою стремительную карьеру честного снабженца сделал в интендантстве, когда провиантскую службу в Военной коллегии курировал его отец, любил приговаривать: "Двадцать лет в интендантах? Расстрелять без суда и следствия!" Но, по крайней мере, можно хищения в этом ведомстве ограничить какими-то терпимыми рамками. Сейчас же творится такое, что ни в какие ворота не лезет. Хапают, как за неделю до конца света южнее границ Белоруссии.
По прибытии на узловую мой эшелон сразу подогнали к деревянному дебаркадеру первого пути - прогнулись, оказали почет по статусу. Перрон вровень с дверью вагона. Так что будвицкую братву пришлось выпускать на грунт с другой стороны. В претензии они не были и моментально растворились в ночи, поднырнув под соседний состав.
Подполковник Шперле к очередной встрече с комиссаром ЧК подготовил "жертвенного барашка" - нашел вора в своей богадельне. Настоящего вора, без булды, с хорошей доказательной базой. Воровал лейтенант консервы и табак с трофейного склада и толкал на местном черном рынке. Ящиками. И видно, не поделился добычей. В другое время отделался бы он выволочкой от того же Шперле, "штрафом" и повышенным оброком. А тут такая оказия, что Шперле надо срочно собственную задницу прикрывать… Не повезло парню. Хотя везение это дело такое… Не повезет, так на родной сестре микроб поймаешь.
Следующим утром в присутствии войск гарнизона, при стечении массы обывателей на вокзальной площади я сам зарядил дюжину винтовок и раздал их отделению жандармов. Сказал громко, чтобы все слышали:
- В одной винтовке холостой патрон. В какой - сам не знаю теперь.
Пусть жандармы думают, что именно в его винтовке был этот самый патрон без пули. В моем мире такой ритуал не зря придумали. Своих убивать далеко не просто, даже по закону.
Зачитал приговор ЧК об увольнении этого лейтенанта с военной службы "с позором", с пояснением его преступлений и санкцией - "за пособничество врагу" смертная казнь через расстрел.
Сдирание "с мясом" погон.
Залп жандармов по команде и тонкая фигура с завязанными глазами, сломавшись, падает на брусчатку у глухой стены бревенчатого пакгауза.
Казненному интенданту даже закурить перед смертью не дали… "Пособникам врага" не положено.
Зрители, пережившие оккупацию, отнеслись к экзекуции с пониманием и даже одобрением. Хотя именно они и были основными потребителями ворованного им продовольствия. Парадокс…
Я же с трудом сделал вид, что полностью доволен своим расследованием и его итогом. Тем более что Шперле за прошедшее время успел нагнать на северную ветку оговоренное количество вагонов и клятвенно заверил, что это количество будет на ней постоянно поддерживаться.
Вернувшись после мероприятия в салон-вагон, я приказал никого ко мне не пускать и, закрывшись в своем купе, в одиночку надрался в лохмуты, несмотря на то, что день только начался. Первый раз по моему личному приказу убивают живого человека. Своего, не врага, не в бою. И пусть я внутренне готов был к такой работе, но оказался совсем не готов к тому, что меня к ней вынудят те, кого действительно надо ставить к стенке. А ведь поставили меня в ситуацию, что по-другому я поступить просто не мог. Интриганы чертовы…
Как позже донес Лось, железнодорожники в депо бухтели, что не того надо было стрелять. Сопутствующие сплетни легли в особую папочку. А папочка - в сейф. До поры…
"Бей своих, чтобы чужие боялись". Старая русская мудрость. Народная. После казни интендантского лейтенанта с чьей-то злобной подачи меня стали за глаза обзывать Кровавым Кобчиком.
Ага…
Именно то… "Ах, злые языки страшнее пистолета".
Но и бояться меня стали тыловики до недержания сфинктера. Не стало никакой необходимости в допросах третьей степени - все стучали друг на друга сами. Я бы сказал, с энтузиазмом. А побеседовать я успел за несколько дней не только со всеми немногочисленными офицерами интендантства, но также с фельдфебелями и унтерами со складов, что так похожи были на родных российских прапоров с окончанием фамилий на "-ко".
Моя фраза, сказанная в узком кругу интендантского начальства: "Кто работает - тот делает, а кто не хочет работать, ищет причины ничего не делать, так вот поиск причин ничего не делать квалифицируется как саботаж", - разлетелась по умам быстро и широко. А как наказывается саботаж в военное время, все видели сами на вокзальной площади.
В течение нескольких дней фронт получил все недоимки по снабжению с начала наступления.
Аршфорт передал мне свое удовольствие телеграммой.
На третий день показательной инвентаризации и тряски всех складов из Ставки приехал скромный техник, который к телеграфному аппарату на вокзале приделал приставку, дублирующую ленту, выдаваемую адресату на руки. Саму аппаратную отделили от посетителей глухой перегородкой с окном, а не как раньше - только барьером с балясинами. Телеграфистов призвали на военную службу в департамент второго квартирмейстера, дали им под расписку обязательство соблюдать режим секретности и запретили передавать телеграммы с голоса. Официальных бланков еще не существовало, но сдать образец почерка на простой бумаге с текстом телеграммы был обязан каждый. Такие письменные запросы на телеграммы инструкция обязывала хранить полгода подшитыми в особые укладки, что себя оправдало в будущем.
Начальником телеграфной станции стал человек Моласа. Скромный, неприметный фельдфебель-аккуратист, флегматичный и нечувствительный к истерикам и скандалам.
Почту военизировать не стали. Разве что всех почтарей обязали сотрудничать с ЧК и департаментом второго квартирмейстера. Во избежание, так сказать…
Мавр сделал свое дело - Мавра может уходить.
Надо дать подследственным расслабиться после напряжения от моих эскапад с допросами и требованиями копий документов мне на стол. Поиграл в злого полицейского, и ладушки. Пусть теперь люди принца поиграют в добрых… Все же один мундир с фигурантами носят…