Слишком уж хватким, дальновидным и жестким политиком был Блинчик. И как искусно под маской обычной дружбы скрывалась заинтересованность. Если бы не та фраза Рашида! Но из песни слов не выбросишь. Да и все, что произошло далее, вплоть до настоящего момента, ложилось в пробитое словами Раша русло как нельзя лучше. В конце концов, разве не случалось в жизни так, что оброненная в произвольный момент времени монета, лопнувший шнурок, раздавшийся телефонный звонок сдвигал с места целую цепь глубинно связанных событий, цепляющихся друг за друга с неожиданным упорством? Разве не было так, что непроизвольно брошенный взгляд, какой-то жест, слово, произнесенное невзначай, запускали таинственный механизм, вызывающий к жизни множество совершенно необъяснимых с точки зрения банальной логики событий, поступков самых разных людей?
Все это попахивало мистикой, но Михаил твердо знал, что мистики в этом не было ни на грош. Миром правила случайность. Ее можно было назвать вероятностью наступления событий, жребием, судьбой, законами больших чисел - все было бы одинаково правильным, но не было бы правдой. Правды не знал никто.
Сергеев никогда не верил в чудеса и знал, что за маской провидения слишком часто скрывается чей-то жесткий расчет. Очень это удобное место для того, чтобы спрятать плохие намерения. Одно дело - склонить голову под ударом судьбы, и совершенно другое - подчиниться злой воле человека. То, что происходило с ним, после встречи с Рашидом не казалось случайностью. Случайностью было то, что в круговороте событий последних дней он не только остался в живых сам (на что учили, в конце-то концов!), но и выволок Блинчика - личность во всех смыслах, конечно, таинственную, но смертную, как и все.
За последние несколько дней вокруг них с Блиновым умерло столько людей, что Михаилу показалось, что он участвует в небольшом военном конфликте.
Но войны не было. За окнами дремал мирный столичный город. Не Нью-Йорк какой-нибудь, со своим Гарлемом, не Чикаго и не дымный Детройт. Был за окнами город Киев, мирный и слегка провинциальный, и весна года 1999 от Рождества Христова. Весна, которую он мог и не пережить, по каким-то важным для Блинова и совершенно непонятным для него, Сергеева, причинам.
"Ты мне все расскажешь, господин Блинов, - подумал Сергеев, ощущая, что в нем закипает злость. - Хорош же столп новой государственности, если за одно нахождение рядом с ним ты можешь отправиться к праотцам. Вот очухаешься, таинственный ты мой, и сразу все мне расскажешь. Не захочешь - уйду к ядреной фене, пусть тебя достреливают, будешь жалеть об этом всю жизнь - сколько там ее у тебя останется? А, судя по тому, как за тебя взялись, то жалеть тебе придется недолго. От силы - сутки".
Он осторожно перешагнул через замершее тело, стараясь не наступить в густую красную лужу, и выглянул в коридор - пустой и ярко освещенный.
Длинный и широкий проход, застеленный сбившейся ковровой дорожкой, был затянут пороховым дымком, как вуалью.
Еще тело. И еще.
Гильзы - россыпью, по всему коридору. На стене размашистый мазок красным, с брызгами и двумя нечеткими отпечатками ладоней, похожими на следы раздавленных насекомых.
Дальше Сергеев не пошел. Не то чтобы побоялся, нет! По его разумению, бояться уже было некого. С минуты на минуту на этаж влетят спецназовцы и за ними Васильевич. Или, если шеф безопасности у Титаренко правильный, то сначала Васильевич, а уж потом спецназ. Начнется обычное в таких случаях черт-те что - обмеры, замеры, фото, допросы. Метушня вся эта ментовская, поганая до крайности и необходимая, если разобраться.
"Проблема в том, - подумал Сергеев, возвращаясь в ванную комнату, - что и разбираться никто особо не будет. Есть у меня подозрение, что все, ну буквально все, кроме меня, убийцу знают. Или, по крайней мере, представляют себе, откуда у этой истории ноги растут. Один только я, как Рыцарь Печального Образа, размышляю над странной сущностью ветряных мельниц и плюс ко всему рискую получить в организм несколько граммов свинца. Вопрос один - на кой я это делаю? И вопрос два - почему мне до сих пор никто и ничего не объяснил?"
Блинчик уже полусидел-полулежал в ванне, крутя головой в нетерпении. Мужик он все-таки был крепкий - истерика прошла.
"Интересно, - подумал с ехидцей Сергеев, - какую роль в этом сыграла холодная вода?"
- Ну? - спросил Владимир Анатольевич с любопытством. - Что там?
Михаил зажег свет, сначала в гостиной, а потом и в ванной. Надежда на то, чтобы сделать звонки с мобильных испарилась, как только Сергеев увидел, во что пули превратили небольшой столик, на котором они лежали. Вот зарядные сохранились в целости и сохранности, но с зарядного, к сожалению, не позвонишь. У дверей в умывальную одиноко лежала батарейка от его "Нокия". Остальных частей не было видно.
- Ну? - повторил Блинов с нетерпением.
Сергеев промолчал и, поискав в разгромленной палате свои любимые домашние тапки, принесенные заботливой Плотниковой, вытрусил из них воду и обломки чего-то пластмассового, надел на мокрые ноги.
- Что там, Миша? - сказал Блинчик, которому от молчания Сергеева явно стало неуютно. - Есть там кто-нибудь? Что ты молчишь? Никого?
- Ну почему никого? - произнес Сергеев спокойно.
Где-то внизу, на лестнице, застучали сапоги. Помощь спешила со всех ног. Клацнул, включившись, вызванный лифт. На вопросы у Сергеева оставалось едва ли не пара минут. И то, если спецназовцы не рванут по коридору, как стадо буйволов от лесного пожара, а проявят разумную осторожность.
- Есть там кое-кто, - продолжил он, не повышая голоса. - Только уже мертвый. Охрана твоя. Сидорчука ребята, то есть Васильевича, которого ты так ждешь. Все лежат. Больничных положили. Видишь ли, Вова, есть у меня подозрение, что ты ввязался в игру, из которой выход только один - в хорошем костюме и дорогом полированном гробу. То, что ты в эту игру играешь, - дело твое. Как говорил один мой друг, которого ты не знал и, на твое и его счастье, уже не узнаешь: "Ты такой умный, что нам с удовольствием будет тебя не хватать!" Но, ответь: что здесь делаю я? Спасаю? Кого? И от чего? Видишь, сколько вопросов? Блинов, я готов сделать очень много ради старой дружбы, но все-таки умереть за тебя - это перебор. Я не готов пасть смертью храбрых только потому, что мы с тобой когда-то, очень много лет назад, спали на соседних кроватях и ходили вместе пописать, когда приспичит.
- Что ты хочешь узнать, Миша?
- От тебя? Ровным счетом ничего. Я все-таки рисковал ради старого друга. Зачем ставить его в неудобное положение? Но теперь я хочу уйти. Просто уйти. Пока этот шум на лестнице не стал громче. И со мной не случилось что-нибудь еще. Я имею в виду что-нибудь фатальное.
Блинов изменился в лице. Свет от единственной уцелевшей в ванной лампы падал на него сверху, отражался от воды и бросал блики на клубящийся пар, придавая мизансцене демонический оттенок, чего, собственно говоря, Сергееву и надо было. Шум и топот, несущийся снизу, Владимир Анатольевич слышать не мог - мешала хлещущая из пробитых труб вода. Но ситуация была такой, что в слова Сергеева он поверил сразу и безоговорочно. Да Сергеев и не стал бы врать - снизу действительно бежали. Только вот кто?
Блинчик понял все, как было надо Сергееву, - может быть, сказался перенесенный только что испуг, а может быть, умение Сергеева "подать" информацию, но по лицу лидера национал-демократов стало видно, что он помертвел.
- А когда я уйду, - Сергеев тщательно выговаривал, словно бросая их в Блинова, - и ты останешься один на один с теми, кто сюда ворвется, подумай, пожалуйста, о том, что я предлагал тебе объясниться, а ты почему-то предпочел разыграть меня втемную.
- Я не разыгрывал тебя втемную, Умка, - быстро произнес Блинов дрожащим, срывающимся голосом. - Я тебя не разыгрывал, у меня этого и в мыслях не было!
- Да? - спросил Сергеев, иронично приподняв бровь. - Серьезно?
- Я не шучу.
- Чем в действительности занимается Раш?
- Умка, - сказал Блинов испуганно, - ну при чем тут Раш? Что ты мешаешь праведное с грешным?
- Я пошел, - сказал Сергеев. - Надоело. С тобой, как с человеком, а ты... Жопа ты, Блинов! Был ею и ею умрешь!
Увидев, что Сергеев начал поворачиваться к нему спиной, чтобы уйти, Блинов рванулся из ванны, как волк из капкана. Вода плеснула во все стороны, словно упитанного депутата уронили с высоты нескольких метров.
- Умка! - заорал Блинов. - Не уходи! Меня же пристрелят как собаку! Я тебя прошу!
- Раш? - сказал Сергеев через плечо.
- Блядь, - сказал Блинов в сердцах. - Оружие. Оружие - основной бизнес Раша. Ну что, полегчало?
- Ага. Куда?
- Что куда?
- Оружие - куда?
- Хер его знает, Умка! Я-то тут при чем?
- Мне таки уйти?
- Нет. Я точно не знаю, Миша.
- Скажи неточно.
- В Азербайджан, это я знаю.
- Ну, это только ленивый не знает. Еще?
Сергеев прислушался. Шаги звучали пролета на два ниже. Лифты уже стояли в вестибюле на этаже, но шагов тех, кто должен был из них уже выйти, не было слышно. Значит, увидели тела и выжидают.
- Говорят, что талибам. И чеченцам. Ливия. Палестина. Но это говорят. Я не знаю.
- На кого паспорт конечного покупателя?
- Я его не оформлял.
- Ты тянешь время.
- Миша, я решаю вопросы - это правда. Но я не занимаюсь бумагами.
("Не более минуты, - подумал Сергеев, - ну две. Давай, колись, партийный лидер, как большевик в царских застенках! Времени нет!")
- Зачем я Рашу? Только не плети, что просто хотел увидеть.
- Он действительно тебя хотел увидеть. Но...
- Живее, - сказал Сергеев как можно более равнодушно. - Я слышу шаги в холле.