Мою руки, чинно беру поднос и иду на раздачу. Борщ - тридцать копеек, пюре за десять копеек с двумя паровыми котлетами по одиннадцать, винегрет за девять, компот за шесть, сочник за восемь. Итого восемьдесят пять копеек. При моей стипендии в пятьдесят пять рублей - дороговато. У нас в Казани я обычно обедаю за полтинник и там как-то… вкуснее, что ли?
С борщом покончено, берусь за второе. Да-а, а хлеба в московских котлетах поболе будет, чем в наших, казанских…
Потягивая компот, разглядываю людей за столиками. Мое внимание привлекает группа молодых парней с раскосыми глазами. Китайцы? Монголы? Возможно, приехали сюда учиться или какая-то спортивная сборная. Есть ли спортивная сборная в Монголии? От этой мысли становится смешно - я представляю себе мрачных кочевников, плетущихся по тайге на низкорослых лошадях. Из динамиков, висящих на раскрашенных под русские березки столбах, слышится звонкий голос ведущей: "Продолжаем передачу "По заявкам радиослушателей". Сейчас по просьбе бригады буровиков из города Мегиона звучит песня "Надежда" в исполнении Анны Герман.
Смотрю на часы - ого, а времени-то уже без пяти три! Ставлю поднос с грязной посудой на ленту транспортера и спешу к выходу - через час я должен предстать перед своими никогда не виденными родственниками…
Москва живет Олимпийскими играми, хотя до начала соревнований еще целый год. Всюду - в витринах магазинов, на стенах домов, на крышах - символика будущих соревнований. С огромных плакатов улыбчивые строители машут верхонками: "Сдадим олимпийские объекты в срок!"
Мне нравится эмблема игр - над пятью кольцами пять беговых дорожек, устремленных ввысь и увенчанных звездой. Эмблема напоминает и московские здания-высотки, и летящий в небе сверхзвуковой лайнер Ту-144.
Ленинградский проспект оглушает меня ревом машин. Вокруг большие "сталинские" дома, тротуары заполнены людьми. Теперь уже не спеша - до четырех еще целых пятнадцать минут - шагаю вдоль улицы, разглядывая автомобили. Москва - город "Волг" и "Москвичей", а у нас в Казани все больше попадаются "Жигули" и старенькие "Победы".
Возле красивого дома с аркой стоит черный "ЗИМ", сверкающий никелем. Таких машин сейчас уже не делают. Останавливаюсь, чтобы рассмотреть это чудо отечественного автопрома. Из арки вылетает большой оранжево-белый мяч и, подпрыгивая, катится прямо на проезжую часть. За мячом бежит мальчик лет пяти в шортиках и белой рубашке. Мяч ударятся о бордюр. Миг - и он уже там, где несется сплошной поток машин. Мальчик бросается за ним. Я роняю сумку и перемахиваю через покатый капот "ЗИМа", успев схватить пацана за рубашку в самый последний момент.
Огромный автобус, угрожающе гудя сигналом, проносится мимо. Горячий воздух бьет в лицо. Фу-ух, успел!
- Тебе что, жить надоело?! - кричу я, затягивая упирающегося мальчика на тротуар.
Мальчик тяжело дышит, у него трясется подбородок. Понимаю - сейчас заплачет. Я сажусь перед ним на корточки.
- Все, все, успокойся. Как тебя зовут?
Он шмыгает носом, в глазах стоят слезы. Но видно, что парнишка сдерживается, не желая показать свою слабость перед чужим дядей.
- Андрюша… Андрюша Гумилев.
Раздается громкий хлопок - мяч попал под колесо автомобиля.
Губы мальчика кривятся. "Сейчас точно заревет", - понимаю я и быстро говорю:
- Ничего страшного. Я тебе куплю такой же! Только не плач. Мужчины не должны плакать. Ты кем хочешь быть?
Вместо стандартного "космонавта" или "пограничника" слышу в ответ:
- Изобретателем…
- Ну, здорово! А что ты хочешь изобрести?
Мальчик воодушевляется. Слезы мгновенно высыхают и он начинает тараторить:
- Много разного! Роботов, чтобы людям помогали. Машину такую, которая едет по другим планетам и все там переделывает - землю, воздух, деревья садит…
- Сажает, - поправляю я его, но он не слышит, продолжая перечислять:
- …плавать под водой и летать, как самолет. А еще чтобы электричество без проводов можно было передавать в каждый дом!
- Ну, молодец! - хвалю я его. - Давай пять!
Слышу женский крик:
- Андрей!
Высокая, очень эффектная женщина в голубом платье выбегает на тротуар, звонко цокая высокими каблуками.
- Мама, я тут! - кричит мальчик. - Мячик лопнул, а дядя меня спас…
Я выпрямляюсь, с негодованием смотрю на женщину. Она старше меня лет на пять, но сейчас я вправе предъявлять ей претензии - пацана она проворонила.
- Что ж вы, мамаша! Сын ваш прямо под колеса лезет! Следить надо!
Красивое лицо женщины багровеет. Она сердито смотрит на меня, потом на сына, обнимает его, поднимает на руки и волочет к арке.
- До свидания, Андрюша! - кричу я им вслед. - Мячик за мной!
Мальчик машет мне рукой. Мать что-то шипит ему в ухо. Она даже не сказала мне спасибо, а ведь если разобраться, я фактически спас ее сыну жизнь.
- Москвичи, - усмехаюсь я и срываюсь с места - до четырех остается всего пять минут.
Восемнадцатый дом многоэтажной громадиной нависает надо мной. Лепнина, античные вазы, ниши с полукруглыми окнами. Типичный представитель эпохи архитектурных излишеств. У нас в Казани такие тоже есть на площади Восстания. Иду вдоль фасада, читаю таблички с номерами квартир над дверями подъездов. Вот и нужная мне дверь.
Навалившись всем телом, с трудом открываю ее и оказываюсь в прохладном освещенном холле. Из-за стола поднимается мужчина в сером костюме.
- Вы к кому?
- К Чус-саевым… - отвечаю, заикаясь от неожиданности. Я еще никогда не встречал вахтеров в подъездах жилых домов.
- Фамилия?
- Новиков, Артем…
Он открывает журнал, ведет пальцем по строчкам, снова командует:
- Паспорт!
Сличив мое лицо с фотографией, возвращает документ и небрежно кивает в сторону лифта:
- Проходите. Вас ждут…
Квартира у Чусаевых очень большая. Прихожая, коридоры, комнаты - все просто поражает своими размерами. Лепные потолки теряются в полумраке. Обстановка под стать масштабам жилища - огромные шкафы темного дерева, тяжелые бархатные портьеры с кистями, зеркала в человеческий рост, занавешенные сейчас черным тюлем. Паркет под ногами начищен до блеска, в комнатах всюду пушистые ковры.
Людмила Сергеевна, оказавшаяся ухоженной пожилой дамой в черной шляпке с вуалью, встречает меня у дверей. Я здороваюсь, привычно разуваюсь и натыкаюсь на ее укоризненный взгляд.
- Артем, вы же не в японском доме!
Извиняюсь, вешаю сумку на вешалку. Причем тут японский дом? Появляется горничная в черном передничке, ловко снимает мое имущество с бронзового крючка и куда-то уносит.
Хозяйка поправляет ворот строгого черного платья и открывает створку двери, ведущей в гостиную:
- Прошу! Все уже собрались. Через десять минут начнем.
Захожу в очень большую комнату с тремя окнами. Здесь как в музее. Кресла, диваны, импортный телевизор на столике с гнутыми ножками, хрустальная люстра.
В гостиной сидят человек десять, в основном чопорные старухи. Замечаю женщину лет тридцати пяти и пожилого мужчину. Все одеты в черное. Я со своими болгарскими джинсами "Рило" и светлой рубашкой явно не вписываюсь в эту странную кампанию.
- Товарищи, познакомьтесь: это Артем, сын племянника Николая Севостьяновича, - говорит хозяйка.
Я сажусь на стул возле двери. В комнате намного прохладнее, чем на улице. На низеньком столике стоят тарелки с крохотными бутербродиками, рюмки, фужеры, бутылка "Посольской" и "Кагор". Над телевизором висит портрет дяди Коли, черная шелковая лента отсекает нижний правый угол. Траур.
Людмила Сергеевна приглашает в комнату тучного мужчину с усами.
- Это нотариус Лев Наумович. Сейчас он огласит завещание Николая Севостьяновича…
Нотариус, отдуваясь и вытирая платком обширную лысину - видно, что ему трудно переносить жару - достает из портфеля запечатанный конверт. Все начинают шушукаться, переглядываться и ерзать на своих местах.
Вскрыв конверт, Лев Наумович хорошо поставленным голосом начинает читать:
- "Я, Чусаев Николай Севостьянович, находясь в здравом уме и твердой памяти, составил данное завещание, дабы передать часть имеющегося у меня имущества родственникам и близким людям…"
Далее идет долгое и нудное юридическое "…в соответствии со статьей 529 Гражданского кодекса Союза ССР от 1964 года, местом открытия наследства признается последнее постоянное место жительства наследодателя (статья 17), а если оно неизвестно - место нахождения имущества или его основной части…" И так далее минут на десять.
Старухи скучают, я тоже. Наконец, соблюдя все формальности, лысый нотариус переходит к главному. По странному стечению обстоятельств у покойного дяди Коли в родне остались по большей части женщины преклонного возраста, в основном двоюродные и троюродные сестры.
Им он завещал всякую, с моей точки зрения, фигню: одной - облигации государственного займа, другой - сервизы на двенадцать персон, третьей - два персидских ковра. А дальше пошло по накатанной: кофейный набор (старухи тут же зашушукались: "Серебряный, немецкий!"), пять комплектов постельного белья, люстра чешского стекла, лисья шуба и шапка, три копии картин художников-передвижников, телефонный аппарат…
И прочая, прочая, прочая…
Старухи то и дело ахают, по гостиной мечутся, скрещиваясь, завистливые взгляды. Я начал задремывать на своем стуле. Честно говоря, мне всегда казалось, что оглашение завещания - более динамичная процедура.