Проблема выбора рубашки в жару приобретает воистину планетарные масштабы. Нейлоновую не оденешь - сразу же истечешь потом, с длинным рукавом не пойдет - будешь выглядеть дебил дебилом. Тенниска с тремя пуговками на воротнике какая-то линялая - тоже мимо. В итоге останавливаю свой выбор на цветастой футболке, сплошь покрытой надписями на разных языках "Олимпида-80". Вот, это как раз то, что нужно.
Краем уха я прислушиваюсь к происходящему в прихожей. Мать с кем-то разговаривает, но это явно не Надя. Голос глуховатый, мужской.
"Кого там принесло? А нож-то сработал, вот и не верь после этого в приметы", - я застегиваю свои парадные болгарские джинсы и выхожу из комнаты. Мать запирает дверь. На тумбочке под зеркалом лежит какой-то конверт.
- Новикову Артему Владимировичу. Тебе, - кивает мать. - Заказное, с доставкой. Я расписалась.
- Откуда? - я беру письмо, верчу его в руках, разглядывая марки с космонавтами. "Союз-Аполлон, 1975 г. Почта СССР". Года три назад я бы непременно отклеил их над паром - для коллекции.
- Обратный адрес посмотри, - говорит мать.
Я читаю вслух:
- "Москва, Ленинградский проспект, дом номер восемнадцать, квартира… Чусаева Людмила Сергеевна". Чего-то я таких не знаю…
- Чусаева Людмила… Чусаева… - бормочет мать. - Погоди-ка! А это не жена ли Николая Севостьяновича?
- Какого еще… - ворчу я, вскрывая письмо, и вспоминаю: точно, есть у нас в Москве родственники по отцу, именно что Чусаевы! И Николай Севостьянович - большая шишка, в семье его называют "дядя Коля из ЦК".
В конверте оказывается напечатанный на машинке лист бумаги.
- Читай! - требует мать.
- "Здравствуйте, уважаемый Артем…"
Мое имя вписано в пустой строчке от руки красивым, каллиграфическим почерком. Весь остальной текст печатный.
- "С прискорбием сообщаю Вам, что Ваш родственник, а мой муж, Николай Севостьянович Чусаев, 10 июня сего года скоропостижно скончался. Согласно последней воле покойного, на сороковой со дня смерти день в присутствие нотариуса и всех родственников будет оглашено завещание Николая Севостьяновича. Так как Вы входите в их число, убедительно прошу Вас прибыть в Москву не позднее 20 июля и связаться со мной по телефону 234-42-31.
С уважением, Л. С. Чусаева".
- Двадцатое - это же завтра… - растеряно говорит мать.
Это было как выстрел. Хороший, результативный выстрел. Пуля угодила точно в центр кружка диаметром в десять и четыре десятых миллиметра.
Встретивший мертвеца к мертвецу и отправится…
Глава вторая
Наследство
Колеса поезда выбивают по рельсам бесконечный ритм: тадах-тадах, тадах-тадах. Вагон чуть раскачивается, на столике позвякивают в пустых стаканах ложечки. Я лежу в темноте с открытыми глазами. Спать не хочется. Я вообще плохо сплю в поездах, а сейчас, когда в голове бродят разнообразные мысли, мне не удалось бы уснуть даже дома.
В кино мы с Надей, конечно же, не попали. Сборы были короткими - до ночного поезда оставалось полтора часа. Пока мать на кухне вздыхала и резала мне в дорогу бутерброды, я в прихожей объяснялся с Надей. Девушка завороженно смотрела на свое отражение в зеркале и все повторяла:
- Завещание, наследство… Как в романах Дюма!
Надю я знаю, что называется, всю жизнь. Мы живем в одном подъезде, она на пятом этаже, я - на третьем. В детстве ходили в одну школу, гуляли в одном дворе, но до прошлого года практически не общались. Надя была на два года младше и я ее просто-напросто не замечал. Не замечал до тех пор, пока она не выросла в красивую, стройную девушку с длинными пепельными волосами.
Помню наш первый разговор:
Я (как можно равнодушнее): "Привет! Че седня делаешь?"
Она (улыбаясь): "Да ниче".
Я (еще более равнодушно): "Тут вот билеты у меня образовались в Дом офицеров. Пойдешь?"
Она (уже без улыбки): "Да…"
С того времени прошло больше года. Наши отношения развивались по традиционной колее - конфетно-букетный период мягко перешел в скамеечно-поцелуйный и дворовые старушки заговорили о скорой свадьбе.
Хотел я жениться на Наде? Наверное, да. Любил ли я ее? Опять же, наверное, да. Она была хорошей. Простой, хорошей девушкой без закидонов. Но…
Мать как-то сказала мне:
- Артем, ты главное - не торопись.
- В каком смысле?
- Во всех. В семейных делах ошибка иногда стоит очень дорого…
Я тогда не сразу понял, что она имела в виду. А потом догадался. Мама намекала мне, что нужно получше приглядеться к Наде, чтобы у нас не получилось так, как вышло у матери с отцом.
Отец… Я его совсем не помню. Он ушел от нас, когда мне едва исполнилось два года. Взял и просто ушел. А спустя три дня прислал матери телеграмму: "Прости тчк Я люблю другую женщину тчк Мы уехали Кустанай тчк Деньги Теме буду присылать регулярно тчк Владимир".
Родители отца безоговорочно взяли сторону мамы и до сих пор поддерживают с нами хорошие отношения. Видится с сыном и "этой шалавой", как называет вторую жену отца бабушка, они отказались. По общему согласию мне до 14 лет говорили, что отец находится в долгосрочной антарктической экспедиции, показывали письма, якобы пришедшие от него. Я все эти годы "болел" Антарктидой, изучил этот континент и историю его освоения, что называется, от и до. А потом выяснилось, что письма писал дедушка, отец живет в Кустанае, а моя мать - брошенка.
Несмотря на ранний час, Москва встречает меня духотой. Солнце немилосердно палит с небес, воздух тяжелый и плотный - хоть ножом режь. Казанский вокзал полон народу. Июль, разгар курортного сезона; по перронам, обливаясь потом, волокутся отцы семейств, нагруженные чемоданами, сумками и узлами. Галдят дети, зычно покрикивают "Па-а-аберегись!" носильщики, кто-то смеется, кто-то плачет.
У стены багажного отделения, в тени, на груде рюкзаков живописно расположилась пестрая компания - парни с длинными волосами, девчонки в джинсе. Звенит гитара.
Поодаль прохаживается милиционер в светлой рубашке и фуражке с белым чехлом. Он косится на певца и его слушателей, но не подходит.
Вместе с толпой гостей столицы ныряю в здание вокзала. На больших часах половина восьмого утра. Первым делом мне надо найти телефон и позвонить. Номер я помню наизусть. Как добраться до нужного дома, мы с мамой выяснили по старой, десятилетней давности, карте Москвы. Ленинградский проспект начинается от Белорусского вокзала.
- А уж до восемнадцатого дома ты и пешком дойдешь, - сказала мать. - По правой стороне номера четные - не ошибешься.
В общем, надо позвонить - и можно ехать на станцию метро Белорусскую.
Телефоны, обычные автоматы, упрятанные под невиданные мною футуристические колпаки из толстой пластмассы, обнаружились в фойе вокзала. Поверху шла непонятная надпись: "таксофон". Я с минуту потоптался рядом, пытаясь понять, чем этот самый таксофон отличается от обычного городского телефона, но никаких отличий не заметил. Подходит человек, опускает "двушку", набирает номер, говорит: "Алло!".
И я делаю так же. Трубку берет мужчина:
- Да.
- Здравствуйте! Это Артем Новиков из Казани. Мы только вчера получили ваше письмо…
- Одну минуточку, - перебивает меня мужчина. В трубке слышится шуршание, какие-то щелчки, потом женский голос тихо, но твердо произносит:
- Да, говорите!
Снова представляюсь.
- Здравствуйте, Артем. Это Людмила Сергеевна. Очень хорошо, что вы приехали. Ждем вас к шестнадцати часам дня. Адрес знаете? Всего доброго…
"Вот это номер! - думаю я, вешая трубку. - Сейчас семь пятьдесят, до шестнадцати - восемь часов. И где мне шататься все это время? Тоже мне, родственнички… Могли бы и в гости пригласить…"
Тут я вспоминаю, что мать заказывала купить в магазине "Балатон" французскую тушь "Ланком", которая не течет и венгерский крем для рук. Под это дело мне выдано двадцать пять рублей, зашитых в носовой платок и прикрепленных булавкой к майке. Я до последнего отбивался от этого "старушачьего сейфа", но мать была непреклонной: "Знаешь, сколько в поездах жулья? Оглянуться не успеешь - без штанов останешься!".
День проходит, что называется, в бегах. В "Балатоне" туши не оказывается, но добрые люди в длинной очереди за кремом подсказывают, что "Ланком" можно купить во "Власте" на Ленинском проспекте. Загрузив в сумку две ароматно пахнущие детством баночки крема, мчусь в эту самую "Власту", оказавшуюся в конце широченного проспекта. Жара в Москве переносится еще хуже, чем в Казани. Я обливаюсь потом и дышу открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег.
За тушью приходится стоять почти два часа. В магазине очень душно. Мне жутко хочется пить. Я то и дело бегаю в соседний гастроном за лимонадом. Четыре бутылки "Золотого ключика" проявляют себя, когда до вожделенного прилавка остается человек десять. Тут уж отлучаться нельзя - пропустишь очередь, никто тебя потом не пустит. Мужественно терплю, мысленно проклиная всех тех эстетов, что придумали косметику и научили женщин ею пользоваться.
Из магазина я буквально выбегаю - терпеть нет никаких сил. Затравленно озираясь, вижу на другой стороне проспекта вывеску "Диетическая столовая". Благодарю всех богов на свете и мчусь туда. Народу в столовой мало, туалет свободен.