- И что привело его сюда?
- Есть некоторые признаки гастрита, панкреатита и цирроза печени, - ответил доктор. Последнее и я заметил.
- Пил?
- В числе прочего. Налицо сильнейшая анемия, что может быть связано с заболеваниями печени, но, на мой взгляд, это скорее вызвано нехваткой витамина В12.
Несколько секунд я молча смотрел на труп.
- Он вполне себе в тонусе, - заметил я.
- Он поддерживал спортивную форму, - сказал доктор Валид, - но в последнее время несколько распустился.
- Наркотики?
- Я сделал все общие анализы и не обнаружил ничего похожего, - ответил доктор. - Через пару дней придут результаты по образцам волос, тогда можно будет сказать точнее.
- Но какова причина смерти?
- Остановка сердца. Я обнаружил следы обширной кардиомиопатии. Это когда сердце расширяется и не может работать как положено - но, думаю, в ту ночь погубило его не это, а острый инфаркт миокарда.
Еще один термин, который я выучил в Хендоне применительно к ситуации "Что делать, если у вас подозреваемый рухнул в обморок в камере предварительного заключения". Проще говоря, у него случился сердечный приступ.
- Естественная смерть, хотите сказать?
- На первый взгляд - да. В действительности же он отнюдь не был настолько болен, чтобы вот так в одночасье умереть. Хотя, не буду отрицать, такое иногда случается.
- А почему вы решили, что это по нашей части?
Доктор Валид похлопал труп по плечу и подмигнул мне.
- Чтобы получить ответ на этот вопрос, вам надо подойти ближе.
Я очень не люблю подходить к трупам близко - даже к таким благообразным, как тело Сайреса Уилкинсона. Поэтому попросил у доктора Валида респиратор и защитные очки. Экипировавшись так, чтобы никоим образом не коснуться мертвого тела, я осторожно склонился над ним, и наши лица оказались совсем рядом.
Тот едва уловимый отпечаток, который магия оставляет на физических телах, называется "вестигий". Это, безусловно, относится к чувственному восприятию: так человек помнит запахи, которые ощущал когда-то, и звуки, которые слышал. Нечто подобное чувствуешь по многу раз на дню, но эти ощущения перемешиваются с воспоминаниями, мыслями, запахами и звуками окружающего мира. Некоторые физические объекты - например камни - впитывают все, что происходит вокруг, если в этом есть хоть малая крупица магии. Вот почему у каждого старинного каменного дома свой характер. Но некоторые предметы, вроде человеческих тел, ужасно плохо держат вестигии - чтобы хоть что-то отпечаталось, необходим импульс, сравнимый по силе со взрывом гранаты.
Именно поэтому я был несколько удивлен, услышав мелодию саксофона, исходящую от тела Сайреса Уилкинсона. Она словно выплывала из той эпохи, когда радиоприемники делали из бакелита и стекла. А вместе с ней повеяло запахом стройплощадки, бетона и пиленого дерева. Я не шевелился, пока не узнал мелодию, потом шагнул назад.
- Как вы узнали? - спросил я.
- Я проверяю все случаи внезапной смерти, - ответил доктор. - Просто так, а вдруг что. От него вроде как слышится какая-то джазовая мелодия.
- Вы можете сказать, какая именно?
- О, это не ко мне. Я поклонник рока и романсов девятнадцатого века. А вы ее узнали?
- Это "Body and Soul" - "Тело и душа", - ответил я, - написана в тридцатые годы.
- Кто ее исполнял?
- Да кто только не исполнял, - сказал я. - Это же классика джаза, известнейшая вещь.
- Но от джаза не умирают, - заметил доктор, - верно?
Я вспомнил Фэтса Наварро, Билли Холидей и Чарли Паркера - когда последнего нашли мертвым, решили, что покойник вдвое старше, чем был на самом деле.
- Знаете что, - сказал я, - вообще, по-моему, это вполне возможно.
Во всяком случае, все, что случилось с моим отцом, случилось из-за джаза.
Вестигий такого уровня не может отпечататься на теле без серьезного магического импульса. Соответственно, либо что-то магически воздействовало на Сайреса Уилкинсона, либо он сам был адептом магии. Найтингейл называл адептами тех, кто практикует магию, и утверждал, что дома у них всегда остаются следы магии, даже если адепт абсолютный новичок. И вот я отправился на ту сторону Темзы, по адресу, указанному в водительском удостоверении Уилкинсона, чтобы проверить, нет ли там кого-то, кто так его любил, что мог убить.
Жил покойный, как оказалось, в двухэтажном коттедже в эдвардианском стиле, на "правильной" стороне Тутинг-Бекроуд. Это было царство "Фольксвагенов Гольф", изредка ради разнообразия перемежавшихся "Ауди" и "БМВ". Оставив машину в желтой зоне, я направился вверх по улице. В глаза сразу бросилась ярко-оранжевая "Хонда Сивик". У нее был хиленький двигатель 1,4 VTEC, а женщина за рулем не сводила глаз с нужного мне дома. Затвердив номер машины, я открыл кованые ворота, прошел по недлинной дорожке к дому и позвонил в дверь. Несколько секунд я чувствовал запахи цемента и ломаного дерева, но затем дверь открылась, и все вокруг для меня потеряло всякий смысл.
Пухленькая сексапильная фигурка со старомодно пышными формами. Ярко-голубой свитер из шотландской шерсти. Лицо красивое, но бледное, а каштановые волосы, если бы не были стянуты на затылке в неряшливый узел, наверняка укрыли бы спину до лопаток. Глаза карие, а рот большой и яркий. Уголки полных губ печально опускались вниз. Она спросила, кто я, и я представился.
- Чем могу помочь вам, констебль? - спросила она.
У нее был очень ярко выраженный английский выговор, почти пародийный. Когда она заговорила, мне показалось, что вот сейчас над нами пронесется истребитель "Спитфайр".
- Это дом Сайреса Уилкинсона? - спросил я.
- К сожалению, да, был, - ответила девушка.
Я очень вежливо поинтересовался, кто она.
- Симона Фитцуильям, - назвалась она и протянула руку.
Я машинально пожал ее; ладонь у Симоны была мягкой и теплой. Я почувствовал запах цветущей жимолости. Спросил, можно ли войти в дом, и Симона посторонилась в дверях и пропустила меня.
Дом явно был построен для представителей низшей части среднего класса, но с претензиями. Коридор узкий, однако пропорции его соразмерны и гармоничны. Черно-белая плитка на полу сохранилась со времен постройки, и обшарпанный антикварный буфет из мореного дуба явно стоял в коридоре с тех же пор. Симона провела меня в гостиную. Мой взгляд задержался на ее крепких, но стройных ногах, обтянутых черными леггинсами.
Дом явно был из тех, что подверглись обычной перепланировке с целью облагораживания: стену между гостиной и прихожей снесли, дубовые половицы отшлифовали, покрыли лаком и застелили паласом. Мебель, похоже, была от Джона Льюиса - дорогая, удобная, но очень унылая. К традиционно большому плазменному телевизору подключили спутниковую тарелку и блюрэй-плеер. На ближайших полках вместо книг стояли DVD-диски. Над камином - то есть над тем местом, где был бы камин, если бы его в прошлом веке не заложили случайно кирпичом, - висела репродукция Моне.
- В каких отношениях вы были с мистером Уилкинсоном? - спросил я.
- Он был моим любовником, - ответила она.
Магнитофон марки "Хитачи" был дорогой, но бестолковый: транзисторный и читал исключительно CD-диски, никакого МРЗ-плеера. Рядом стояла пара стеллажей с дисками - Уэс Монтгомери, Дэви Редмен, Стэн Гете и разные хиты девяностых.
- Сочувствую вашему горю, - сказал я. - Но, если можно, я задам вам несколько вопросов.
- Это так необходимо, констебль?
- Мы всегда ведем расследование, если обстоятельства и причина смерти неясны, - сказал я.
По правде говоря, мы, то есть полиция, обычно начинаем расследование только в том случае, если налицо явное правонарушение или же если Министерство внутренних дел внезапно дает установку заострить внимание на каком-нибудь громком преступлении в ущерб текущим делам.
- А разве они неясны? - спросила Симона. - Я так поняла, у бедного Сайреса случился сердечный приступ. - Она опустилась на пастельно-голубой диван и жестом пригласила меня сесть в такое же кресло напротив. - Разве не это называют естественной смертью? - Ее глаза заблестели от слез, и она вытерла их тыльной стороной руки. - Извините, констебль.
Я попросил ее называть меня по имени - чего ни в коем случае не следует делать на данной стадии расследования. Я прямо-таки слышал, как Лесли на побережье Уэссекса ругает меня на чем свет стоит. Впрочем, чаю мне Симона не предложила - должно быть, сегодня не мой день, подумал я.
- Спасибо, Питер, - улыбнулась она. - Можете спрашивать.
- Сайрес был музыкантом?
- Он играл на альт-саксофоне.
- Джаз?
Снова слабая улыбка.
- А что, существует какая-то другая музыка?
- Ладовый, би-боп или мейнстрим? - уточнил я, слегка кичась своими познаниями.
- Кул Западного побережья, - ответила она, - но, впрочем, мог поиграть и хард-боп, когда было надо.
- А вы тоже играете?
- О господи, конечно, нет, - сказала она. - Я ни за что не стану мучить публику своей абсолютной бездарностью. Всегда надо понимать, что ты можешь, а что - нет. Но я хороший слушатель, Сайрес это очень ценил.
- А в тот вечер вы слушали его выступление?
- Разумеется, - ответила она. - Сидела в первом ряду, "Вкус к жизни" - совсем маленький клуб, в таких нетрудно найти место рядом со сценой. Они играли "Полуночное солнце", потом Сайрес закончил свое соло и вдруг сел за пульт. Я подумала, ему стало жарко, но потом он стал заваливаться набок, и мы поняли, что что-то с ним не так.