Вывернув на одну из двух центральных улиц Филькина, чистенькую и даже нарядную, сплошь в приземистых особнячках (свежие пастельные цвета и новые рамы удостоверяли, что особнячки перешли наконец в надёжные руки), Саша чудом не налетел на рыжеватого такого блондина, с коротким прямым носом, совершенно эсэсовского типа. Тот стоял посреди тротуара, опираясь на трость с серебряной ручкой, и говорил по мобильному телефону: нездешний человек в пиджаке, джинсах и высоких сапогах. Из незастёгнутой сумки с ремнём через плечо выглядывал край ноутбука. Помимо сапог, Сашу особенно поразил шоколадно-коричне-вый шарф, без узла замотанный на шее поверх явно хорошего твидового пиджака, и то, что блондин держал телефон, не сняв перчатки – и само наличие перчаток. Чёрные очки, не столь уж необходимые по погоде, идеально довершали облик.
– Иду как вода, на ощупь, – терпеливо и насмешливо говорил блондин. – Что? Ещё нет, осмотреться хотел… Хорошо, схожу. Сыграю зайчика.
"Тебе б офицеров СС играть", – подумал Саша, проходя.
А блондин посмотрел ему вслед, оценил, каталогизировал, на всякий случай запомнил и пошёл своей дорогой. Через пару минут, останавливаясь на перекрёстке, он мягко и ловко уцепил за локоть мимоидущую девушку.
– Как пройти в библиотеку?
– Да никак. Не надо тебе туда идти.
Девушка смотрела в упор, погрузив руки в карманы широченных штанов.
– Мне бы вообще-то Wi-Fi. Может, здесь есть интернет-кафе?
– У нас всё есть. Даже медведи.
– Какие медведи?
– Которые по улицам ходят. Вы, московские, совсем оборзели. В Россию приезжаете как из-за границы.
– Да, – сказал блондин. – Что, так заметно, что с Масквы?
– Ты сам-то как думаешь?
– Думаю, что идёт ассимиляция. Я здесь уже целых два дня.
Пока девушка думает, стоит ли комментировать наглую шутку – шутка ли это вообще, кто знает московских, – из-за поворота без помпы выруливает убитая "копейка". Из "копейки" выскочили и метнулись под вывеску "Алмаз. Ювелирный салон". Резкие парни с их кожаными куртками, тёплыми трениками и ржавым отечественным автопромом были неотличимы от мелкой шпаны, провинциальных налётчиков.
– Опять экс.
– Так, – сказал блондин. – 90-е всегда с нами.
– Ну какие ещё 90-е, говорю тебе, экспроприация. Это не бандиты, а межпартийная БО. Боевая организация.
– Из каких же партий?
– Эсеры, анархисты, максималисты… Я в них не разбираюсь.
"И не одна ты", следовало сказать. При составлении чёрных списков на бумагу полезли не только тайные личные страхи составителей, но и их невежество, подкреплённое непрофессионализмом и ленью недобровольных помощников. Даже референту из президентской администрации достанет смекалки поставить звёздочку рядом с именами Троцкого, Ежова и Л. П. Берии, но сотни и тысячи других имён, безобидная, беспомощная типографская краска – кто ж знал! А как было проверить? – встали людьми, в багаже у которых, помимо наркомовской пули, лежали царские тюрьмы и каторга, подполье, опыт войн и разведработы, умение рисковать и приходить друг другу на помощь. Референты не думали, что это важно: не путать левую оппозицию с правой, Зиновьева с Бухариным или вникать в расцветку эсеров. Слово тем более привычное… ну и получилось, как с пушкой и единорогом: только опыты доказали, что "Справедливая Россия" – это одно, а Партия социалистов-революционеров – совсем другое.
(Но как, вообще говоря, жить референтам? У каждого референта есть своё горе: невыплаченный кредит, неудачные грудь и зубы, старушка-мама. Они не хотят дурного. Они не знают, например, что Агранов до ВКП(б) состоял в ПСР, что Ягода был анархистом-коммунистом и поддерживал контакты с эсерами, что ВЧК на треть состояла из левых эсеров, и даже в 1934-м в высшем руководстве НКВД насчитывалось тридцать человек (31 %) лиц с некоммунистическим прошлым: ПСР, анархисты, левые эсеры, меньшевики. (Ежов и Берия это исправят.) Референты не знают, а если б вдруг и знали, то не умели бы пристроить это знание к жизни… но, возможно, каким-то боком виноват и тот, кто пять или десять лет назад читал им лекции и ставил зачёты? Да. Нет. Тот, кто ставит зачёты, никогда ни в чём не виноват.) Додумались внести в список Савинкова – ну и слава Богу, Бориса Савинкова Россия XXI века не потянула бы, – но проморгали десятки рядовых боевиков: от самых известных, храбрых, удачливых отшатнулась в страхе даже постсоветская реабилитация. Да нужно ли было быть семи пядей во лбу, чтобы предсказать, что они сделают, оказавшись в стране, которую вновь очевидно и отвратительно подмял под себя настоящий, невыдуманный, общий для всех классовый враг.
– Да. Насилие – вещь позитивная.
– Как у тебя всё просто.
– Я и сам простой.
– Это мэра нашего магазин. Деньги с наркотиков через него отмывает. Если повезло ребятам, сейчас на выходе будут в воздух стрелять.
– А если не повезло, то по зевакам.
С этими словами он схватил её за руку и поволок… невесело бежать на хромой ноге, в одной руке палка, в другой – красотка в среднем весе… поволок за угол и прочь, и за их спинами вскоре действительно раздались выстрелы.
Остановились отдышаться.
– Как тебя зовут?
– Марья Петровна.
Блондин, который был чуть не вдвое старше нахальной девчонки, улыбнулся.
– Ты не похожа на Марью Петровну. Ты похожа на Машу. Извини.
– Может быть, назовёшь своё имя?
– Олег Георгиевич.
Он перехватил её смутно озадаченный взгляд и снял перчатку. На левой руке не хватало двух пальцев: мизинца и безымянного.
– И нога повреждена, – сказала Марья Петровна.
– И нога.
– Это был взрыв?
– Нет. Что-то не слышу сирен родной милиции.
– Приедут. Попозже.
– Неужели в доле?
– Не в этом смысле. Много сочувствующих.
– Чему?
– Ну как это "чему"? Делу революции. Ты что же, решил, что эти деньги на водку и яхты пойдут? На сапоги от…
– От Prada. А на что ещё можно потратиться?
– На оружие, типографию, организационную работу.
– На выборá…
– Не нужны таким выборá. Это нелегальные, непарламентские партии.
– Наконец-то.
– …Ладно, Олег Георгиевич. Бывай.
– А телефончик?
– Моей сестре парень назначил свидание на вечер, – сказала Марья Петровна. – А за день они то там, то здесь раз пять столкнулись, знаешь, как бывает: в магазине, на площади… Так что вечером она ни на какое свидание не пошла. Её уже от этого парня реально тошнило. Мораль: здесь Филькин. Хочешь не хочешь, теперь сто раз увидимся.
Филькинское управление ФСБ… ловко, надо сказать, запрятали полторы свои комнатки и вывеску… Филькинское УФСБ по-братски делило с прокуратурой и налоговой трёхэтажный (если мезонин считать за этаж) особняк на набережной (если считать набережной двести метров облицованного берега). Противоположный берег свободно скакал к серой узкой воде природными обрывами, а этот был с газоном по склону, оградкой, фонарями и цивилизованной лесенкой. Светлые палевые и желтоватые присутственные дома смотрели через реку на зады центрального парка, на виднеющийся слева от парка собор, чёрный узкий мост, сплошь тёмную церковь и, вдали, монастырь, в прежнее время бывший тюремным распределителем (всё левее и левее, за пределами рамы, так что из окна увидишь, только высунувшись).
Блондин Олег Георгиевич без спешки поднялся по лестнице, отыскал нужный кабинет и привычно, как пистолетом, махнул удостоверением перед носом развлекавшегося с айфоном толстого майора.
– Управление собственной безопасности.
– А! пресловутый полковник Татев!
– Звучит как титул, – сказал блондин. – Пресловутый… высокородный… досточтимый… Начальство на месте?
– Убыло начальство, – сказал майор. – У нас здесь проблемы покрупнее московского особиста.
– У мэра проблемы?
– У мэра? Тебе не по хер ли, есть проблемы у мэра Филькина или нет? По хер. И мне по хер.
Полковник Татев одобрительно кивнул и подошёл к окну. В окне, как в раме, проступила бесконечная мягкость пейзажа, неяркий свет над водой и землёй.
– Хорошо у вас.
– Ага. Вижу, что сразу с поезда.
– Что, так заметно?
– Ты сам-то как думаешь?
Толстый майор с нескрываемым любопытством… он простодушный, провинциальный, или ему удобнее казаться простодушным, провинциальным; эти толстые майоры такие шутники… с нескрываемым любопытством рассмотрел сапоги, сумку, пиджак и часы столичного гостя. Что-то уяснил. Сказал так:
– С нашим генералом можно порешать.
Можно предположить, что начальник управления ФСБ по Филькину, городку с далеко не миллионным населением, – не генеральская должность; если подумать, хватило бы и майора. Но генералы летят густо, и всё засыпано генералами, как снегом, надо же их куда-то распределять – как молодых специалистов распределяла советская власть на заводы и школы, разве что в случае с генералами совсем с другим размахом приходится давать жилплощадь и ставить на довольствие. Генерал Климов, Виктор Петрович, попал, куда попал. Он и здесь не растерялся – ну, судя по тому, что собственной безопасности пришлось аж из Москвы ехать, – однако Филькин положил свою тень на его гордые погоны.