Первый роман о Фу Манчу вышел в свет в 1913 году, всего же Ромер посвятил этому уголовному титану более десятка романов и повестей, включая посмертно изданные. В промежутках он бойко сочинял детективные и приключенческие романы и рассказы, создал целую толпу сыщиков - Гастона Макса, Пола Харли, майора Бернарда де Тревиля (Морису Клау посвящены лишь десять рассказов, которые и составили цикл "Спящий детектив", впервые выпущенный отдельным изданием в 1920 г.). Если прибавить к этому многочисленные радиопостановки и экранизации романов о Фу Ман- чу, можно понять, почему в 1920–1930‑х гг. Ромер стал одним из самых успешных и высокооплачиваемых авторов англоязычного мира. Вместе с женой он побывал на Ямайке, в любимом Египте, путешествовал по Ближнему Востоку, но через некоторое время потерял большую часть состояния по причине неосмотрительных финансовых вложений и неодолимой тяги к зеленым столам Монте-Карло.
После Второй Мировой войны Ромер с женой перебрался из Англии в США. В пятидесятые годы его ждал новый успех: удачно продав права на экранизации своих произведений, Ромер написал вдобавок серию романов о Сумуру, женской вариации Фу Манчу.
Умер Сакс Ромер от инфлюэнцы в 1959 году; Фу Манчу продолжает жить - в популярной культуре, в музыке, кинофильмах и романах продолжателей, написанных уже в нашем, XXI веке. Живы и многочисленные потомки Мориса Клау: с легкой руки Сакса Ромера и его соратников детективы, наделенные необычными психическими способностями, давно стали общим местом книг и телевизионных сериалов.
А. Ш.
Эпизод первый
ТРАГЕДИИ В ГРЕЧЕСКОМ ЗАЛЕ
I
Когда же Морис Клау появился в Лондоне? Время от времени мне задают этот вопрос, на что я неизменно отвечаю:
- Насколько мне известно, незадолго до начала странных событий в музее Мензье.
То, что я знаю о нем, я почерпнул из различных источников. В этих записках я попытаюсь истолковать методы Мориса Клау, которого часто обвиняют в пристрастии к безумным теориям, и я намерен строго изложить все факты, ставшие мне известными. В ряде расследований я сам играл некоторую, хотя и не слишком значительную роль; но считайте меня всего–навсего хронистом, и ни в коем случае не главным или даже второстепенным героем рассказа.
Итак, благодаря дружбе с Мартином Корамом я впервые встретился с Морисом Клау - и после этой встречи стал его биографом, пусть мои сведения, к сожалению, и остаются неполными.
Спустя месяца три после назначения Корама куратором музея Мензье там произошло первое из череды необычайных событий.
Это происшествие случилось августовской ночью; рассказал мне о нем сам Корам на следующее утро. Помню, я как раз сел за стол и собирался позавтракать, когда он вошел и рухнул в кресло. Его смуглое, чисто выбритое лицо выглядело изможденным. Я протянул ему сигарету, он закурил и я заметил, что руки его нервно дрожат.
- В музее беда! - резко сказал он. - Вы нужны мне, пойдемте!
- Что–либо пропало? - спросил я.
- Нет; хуже! - был ответ.
- О чем вы, Корам?
Он швырнул недокуренную сигарету в камин.
- Помните Конвея? - спросил он. - Конвея, ночного сторожа? Он - он мертв!
Я поднялся из–за стола, забыв о завтраке, и непонимающе уставился на него.
- Вы хотите сказать, что ночью он внезапно скончался?
- Да. С беднягой расправились.
- Как! убит?
- Вне всякого сомнения, Сирльз! У него сломана шея!
Не дожидаясь дальнейших объяснений, я поспешно оделся и отправился с Корамом в музей. Стоит упомянуть, что музей состоит из четырех длинных прямоугольных комнат. Окна двух из них выходят на Саут Графтон–сквер, окна третьей смотрят на внутренний двор, откуда можно пройти в личные помещения куратора, а четвертая примыкает к огороженному саду рядом со зданием. Эта последняя, четвертая комната находится на первом этаже, войти в нее можно через вестибюль, имеющий выход на площадь, тогда как первые три зала с основной и наиболее ценной частью коллекции расположены на втором этаже, куда из вестибюля ведет лестница. Оставшаяся часть здания отведена под служебный кабинет и квартиру куратора и полностью отделена от залов, открытых для публики, причем единственная дверь между этими комнатами - железная и тяжелая - всегда заперта.
Сценой трагедии оказалась комната, названная в музейном каталоге "Греческим залом". Это одна из комнат, чьи окна выходят на площадь, и здесь выставлены едва ли не лучшие экспонаты из музейного собрания. Музей открывается для посетителей в десять утра; в Греческом зале я нашел только дежурного охранника, двух констеблей, полицейского сыщика в штатском и инспектора - не считая, конечно, тела бедного Конвея.
К телу не прикасались, Конвей лежал там же, где увидел его Бейль, охранник, заступавший на работу в верхних комнатах в дневные часы. С первого взгляда было ясно, что медицинская помощь Конвею уже не понадобится. По правде говоря, положение тела было таким странным, что казалось совершенно необъяснимым.
В Греческом зале три окна, между ними стенные витрины для экспонатов, а в нише напротив восточного окна, рядом с дверью в соседний зал, стоит стул охранника. Конвей лежал лицом вниз на натертом до блеска полу - ноги частично скрыты под стулом, сжатые в кулаки руки выброшены вперед. Его голова была свернута набок и придавлена туловищем, что несомненно указывало на сломанную шею, фуражка лежала поодаль, под столом, служившим основанием тяжелого стенда с греческими вазами.
Окинув глазами эту картину, я растерянно обернулся к Конвею.
- Что вы обо всем этом думаете? - спросил он.
Я молча покачал головой. Мне не верилось, что такое могло случиться на самом деле, и я все стоял и глядел на скорченное тело, пока не прибыл врач. По его просьбе мы перевернули тело и положили его на пол плашмя, чтобы дать доктору возможность осмотреть жертву; при этом мы заметили множество порезов и царапин на голове и лице Конвея. Лицо несчастного искажала судорожная гримаса, словно перед смертью он напрасно пытался вдохнуть.
Доктор не преминул отметить эту гримасу.
- Отчаянно боролся за свою жизнь! - сказал он. - Должно быть, совсем ослабел к тому моменту, как ему сломали шею.
- Но послушайте! - раздраженно вскричал Корам, - почему вы говорите, что он боролся? И с кем? Минувшей ночью, кроме него, здесь никого не было.
- Простите, сэр! - вмешался инспектор, - тут явно что–то нечисто. Вы успели заметить стеклянную витрину в соседнем зале?
- Стеклянную витрину? - пробормотал Корам, в смятении взъерошивая свои густые черные волосы. - Нет; а что с нею?
- Сюда, сэр, - сказал инспектор, направляясь впереди нас в соседнюю комнату.
Мы последовали за инспектором. Речь шла о стенной витрине, где располагались статуэтки и изображения древнеегипетских божеств. Передняя стеклянная дверца была разбита вдребезги, осколки стекла усеивали полки витрины и пол вокруг.
- Похоже, здесь была схватка, не так ли, сэр? - спросил инспектор.
- Господи помилуй! Что это все означает? - застонал бедный Корам. - Кто мог забраться в здание ночью, а после выбраться из него, в то время как все двери оставались запертыми?
- Это мы и должны установить, - сказал инспектор. - Между прочим, найдены ключи убитого. Лежали на полу в углу Греческого зала.
Корам машинально взял у инспектора ключи.
- Бейль, - велел он охраннику, - проверьте, все ли стенды заперты.
Охранник начал обход комнат, но продвинулся не дальше Греческого зала.
- Глядите, верхняя крышка снята, сэр! - вдруг в волнении закричал он.
Мы поспешили в Греческий зал и увидели, что охранник застыл перед мраморным постаментом, увенчанным витриной с толстыми стеклами, где была выставлена, как нередко уверял меня Корам, жемчужина коллекции - так называемая арфа Афины.
Арфу, сделанную из чистого золота и инкрустированную самоцветами, считали образчиком весьма древней греческой работы. Корпус ее был выполнен в форме двух лежащих женских фигур с воздетыми руками, которые сходились над головами женщин; сохранилось несколько струн, изготовленных из тончайшей золотой проволоки.
В незапамятные времена этот золотой инструмент, предположительно, украшал храм Паллады. Когда арфу выставили в музее, разгорелись жаркие споры о ее подлинности, и некоторые знатоки объявили арфу искусной подделкой, созданной одним знаменитым ювелиром в средневековой Флоренции. Но будь она греческой или флорентийской, невообразимо древней или сравнительно современной, то было превосходное и само по себе чрезвычайно ценное произведение, не говоря уж о его художественных достоинствах и уникальности.
- Так я и думал! - воскликнул сыщик в штатском. - Ловкий музейный грабитель!
Корам тяжело вздохнул.
- Любезный, - возразил он, - можете ли вы предложить хоть одно разумное объяснение того, каким образом человек ночью пробрался в эти помещения и затем их благополучно покинул?
- По этому поводу, сэр, - заметил детектив, - я как раз хотел задать вам несколько вопросов. Прежде всего, в котором часу закрывается музей?
- Летом - в шесть.
- И что происходит после ухода последнего посетителя?