- Какой негодяй. Никто его не направлял. Стоит обвинить мошенника в убийстве жены. Кстати, проверьте эту версию - она вполне вероятна… Всё?
- Сэр, - набрался смелости Ватсон. - Вы держите меня на этом задании много лет. И все эти годы я не могу получить ответы на три вопроса. Почему? Как? И зачем?
Великий Майкрофт Холмс посмотрел на подчинённого искоса. Помолчал, собираясь с мыслями.
- Что ж, Ватсон, вы имеете право знать хотя бы часть истины. Вы хотите знать, как я додумался до того, чтобы выдавать своего несчастного брата за гениального сыщика? Как известно, лист следует прятать среди листьев, книгу среди книг, а преступника, пусть невольного - среди других преступников. Однако, не в качестве преступника, потому что в таком случае ему грозит то же, что и им. Но кто ближе всего к преступному миру? Сыщик! Скажу больше: у сыщика - в глазах общества - есть некие исключительные права. Он может появляться в компании самых подозрительных типов, он может совершать странные поступки, и даже мелкие преступления, если только он сможет оправдать их интересами закона и справедливости. Сыщик может прилюдно возиться в грязи - ведь он ищет улики. Он может переодеваться в женское платье - ведь он следит за опасным преступником. Он может безнаказанно истязать животных - ведь он ставит опыты, имеющие большое значение для судебной медицины. При некоторых условиях он может даже нарушать неприкосновенность чужого жилища: вдруг ему показалось, что в запертой комнате томится невинная жертва? Помимо всего прочего, сыщик может быть мизантропом, наркоманом, кем угодно ещё. И чем более знаменит сыщик, тем большие экстравагантности ему прощаются, ибо раскрытие преступлений - слишком важное дело для общества, чтобы проявлять излишнюю щепетильность. Разумеется, для этого преступления нужно всё-таки раскрывать. Но я, как глава самой могущественной секретной службы Империи, могу бросить все её силы и ресурсы на поддержание репутации Шерлока Холмса. Я ответил на ваш вопрос?
- Благодарю, сэр. Но как вам пришла в голову сама идея?
- Элементарно, Ватсон. От отчаяния. Впервые это случилось, - Майкрофт чуть прикрыл глаза, вспоминая, - почти сразу после той катастрофы, которая навеки сломила разум нечастного Шерлока. - Тогда мне казалось, что он поправляется… Мы строили планы его возвращения к театральной жизни, к свету рампы, к славе… А потом была зарезанная белошвейка, и мой брат, ползающий в грязи с окровавленным ланцетом в руке. Полиция должна была прибыть с минуты на минуту. Мы не могли его увезти, не могли спрятать. Я был в отчаянии, но оно же придало моему уму небывалую остроту. Когда прибыли полицейские, я объяснил им, кто я такой, а Шерлока представил сотрудником нашего секретного отдела, изучающим улики. Бобби приняли всё за чистую монету… Как принимают и теперь.
- У меня последний вопрос, сэр. Мы оба знаем, что Шерлок - душевнобольной, к тому же он опасен для общества. Джеком Потрошителем до сих пор пугают детей, а сколько жертв было до и после этого? Почему бы, наконец, не запереть его в Бедламе? Или хотя бы в небольшой частной клинике, с вежливым обхождением, где ему будет покойно…
- Мы уже пробовали, Ватсон. Помните ту маленькую швейцарскую клинику? Сколько он продержался? Год?
- Да, мы тогда дали маху, - вздохнул майор. - Несчастный профессор Мориарти… Такая нелепая смерть.
- Если бы не его уверенность, что он вернёт разум моему брату, я никогда не согласился бы на это, да мне и не было бы это позволено, - сурово сказал Майкрофт Холмс. - А другого такого специалиста по душевным болезням больше нет.
- Но почему? - взмолился Ватсон. - Ведь вы не просто покрываете безумца и убийцу, вы сделали из него кумира публики. Почему это?
- Вы правы. Мой несчастный брат - ненормальный, более того, он преступник, - тихо проговорил великий человек, - Когда-то я его любил всем сердцем, потом столь же сильно ненавидел, теперь же я несу крест вины и преступления, смирившись с волей непостижимого Промысла. Я вынужден продолжать этот гнусный спектакль, потому что на карту поставлено нечто большее, чем моё положение, моя жизнь и даже моя честь. Больше я вам ничего не скажу, Ватсон.
***
- Интересное дельце, - оживлённо рассуждал Шерлок Холмс, поглощая йоркширский пудинг. - Казалось бы, всё очевидно, а на самом деле - двойное дно. Кто бы мог подумать, что этот мерзавец…
- Струццо? - Ватсон отвлёкся от берикса с анчоусами, чтобы взять ещё вина.
- При чём тут Струццо? Доктор Струццо - честнейший человек. Я имею в виду так называемого отца несчастной девушки. Разумеется, он никакой ей не отец. Я навёл справки. От своих верных агентов в самой пучине лондонского дна я узнал, что человек, чрезвычайно похожий на Эммануила Кросса, был известен в Ливерпуле в качестве посредственного живописца. По тем же сведениям, он не имел систематического художественного образования. Он освоил ремесло, работая рисовальщиком на судебных процессах и набив руку на несчастных преступниках…
- И что дальше? - устало спросил Ватсон.
- Сам по себе он был бездарен, - продолжал Холмс, блестя глазами, - но однажды в грязном притоне, который Кросс регулярно посещал - о, разумеется, он был распутником, грязным распутником! - он заметил девочку, в которой почуял искру гения. Она была гениальна… гениальна… Ватсон, я сбиваюсь с мысли. Она рисовала картины, которые этот мерзавец выдавал за свои. Так он стал великим… и знаменитым… и убил её, не в силах выдержать чувства её растущей гениальности… гениальности… он убил её. За что? Он стал великим… она сделала его великим… кровь, ужас, искра гения в порочном сосуде… Дело можно считать раскрытым. Но есть несколько мелочей, которые не дают покоя. Ватсон, мне нужна скрипка. Немедленно. Она помогает мне думать.
Доктор Ватсон встал и подал Холмсу футляр.
- Как вы отлично знаете, Ватсон, звуки музыки настраивают мой мозг, подобно камертону. Сейчас я сыграю… сыграю… сыграю тарантеллу. Итальянский средневековый танец, размер три восьмых, чаще шесть восьмых. Вы видит связь? Итальянская тема, Струццо. Для человека с рационально устроенным умом должно быть ясно как день, что в итальянец в Лондоне может совершить такое же преступление, которое может совершиться в любом другом месте: в Вестминстерском дворце, в трущобах или у нас под окнами. Тарантелла - стремительный танец, исполняется парами. Парами, понимаете? По легенде, танец изображает судороги человека, ужаленного скорпионом. Понимаете, Ватсон, что это означает? Судороги - символ нравственного падения: прыг-скок, прыг-скок! Скорпион - символ похоти и блуда, в астрологии этот знак отвечает за тёмную страсть к плоти, к уязвлению её жалом срамного уда. Это блудные извивания, Ватсон, вы совершенно правы, вы превзошли самого себя! Скрипку, Ватсон, немедленно скрипку, или я сойду с ума!
- Она у вас в руках, - напомнил доктор.
- Итак! - Холмс извлёк из футляра инструмент, прижал его подбородком и взмахнул смычком. - тарантелла собственного сочинения. Не жду от вас похвал, Ватсон, я знаю, вы не любите моего музицирования… но, может быть, на этот раз…
Воздух комнаты разрезал жуткий щемящий звук. Холмс терзал несчастную скрипку, буквально пиля её смычком и извлекая из струн страшные, потусторонние звуки, исполненные боли и ужаса.
- Вот так, вот так… - шептал он, блаженно улыбаясь, - прыг-скок, прыг-скок…
Скрипка выла.
- Сейчас… сейчас…. - бормотал Ватсон, наполняя заранее простерилизованный шприц лекарством.
Одна струна со звоном лопнула.
- А-а-а-а! - закричал Холмс. - Этот мерзавец Струццо подпилил струны! О, как я был слеп! Ватсон, нельзя терять не минуты. Мы должны найти девочку. Анна жива, в этом нет ни малейшего сомнения. Они прячут её в номерах, а на её место положили труп из анатомического театра. Это же ясно как день!
- Лекарство, - сказал Ватсон, приближаясь к Холмсу со шприцом. - Вам нужно лекарство.
- Что? - Холмс недоумённо посмотрел на шприц. - Сейчас, когда мы должны спешить… спешить… мы куда-то едем, Ватсон, я отдал все необходимые распоряжения… Мои верные агенты ждут на своих местах. Мы захватим преступников врасплох. Мне уже донесли, что негодяи скрываются в Рио-де-Жанейро. Рио - главный город Бразилии, укреплён, около шестисот или семисот тысяч жителей, они намерены укрыться за его стенами, которые считают неприступными, и без помех развращать невинных девушек в предместьях. Какое коварство!
- Лекарство, - напомнил доктор.
- Нет, Ватсон, и не уговаривайте меня! Сначала мы помчимся на скоростном поезде до Ливерпуля, а потом возьмём билеты на "Магдалину" и спрячемся в угольном трюме. Это будет погоня, Ватсон! Не забудьте свой револьвер и известите Лейстреда. Немедленно!
Ватсон достал из-под стола "Обсёрвер" и накрыл им остатки пудинга.
- Вы ничего не ели, - сказал Ватсон, глядя в глаза больного, - и нуждаетесь в энергии, иначе упадёте без сил.
Взгляд Холмса метнулся в одну сторону, в другую, пытаясь укрыться от глаз доктора.
- Вы ни-че-го не е-ли, - медленно проговаривая каждое слово, повторил Ватсон.
- В самом деле, - Холмс втянул голову у плечи. - Я запамятовал. Это всё музыка. Когда я играю…
- У нас нет времени, - напомнил Ватсон.
- Да, да, - бормотал Холмс, закатывая рукав. - Давайте своё зелье. У меня исколоты все вены… Ватсон, почему?..
Игла вошла в руку.
Через пару минут Холмс спал, откинувшись в кресле, его острый кадык подрагивал при каждом вздохе.
Ватсон посмотрел на безумца с привычным, притупившимся за долгие годы состраданием, смешанным с таким же усталым отвращением. Тяжело вздохнул и вернулся к недоеденному бериксу.