- К такому, как Грейс? - спросила Сильвия. - Господи, ну и слизняк. Мне пришлось пообщаться с ним после того, как я швырнула чернильницу в эту старую каргу Грин. Он так и норовил заглянуть мне под юбку и хотел, чтобы я рассказала ему о своей половой жизни.
- Как будто она у тебя есть, - пустил шпильку Пэт Фицджеральд, вызвав громкий смех.
- Есть или нет, не твоего ума дело, - отрезала Сильвия, бросила окурок на пол, растерла ногой.
- Так что же нам делать? - спросил Джек Голдман.
- Пока будем плыть по течению, - ответил я. - И все.
По ту сторону лужайки появилась вторая городская патрульная машина. Я догадался, что третья стоит сейчас у закусочной Джуниора, загружаясь кофе и пончиками. Денвер разговаривал с патрульным из полицейского управления штата, в синих штанах и неизменном стетсоне. У выезда на шоссе Кессерлинг пропустил несколько легковушек, чтобы забрать детей, которые не уехали на автобусах. Дети залезли в машины, и те торопливо уехали. Мистер Грейс разговаривал с мужчиной в деловом костюме, которого я видел впервые. Пожарники стояли на лужайке и курили, ожидая, пока кто-то скажет им, что делать: тушить пожар или разъезжаться по домам.
- Все это имеет отношение к избиению Карлсона? - спросил Корки.
- Откуда мне знать? - раздраженно ответил я. - Если б я знал, почему это делаю, то, возможно, без этого бы обошелся.
- Это твои родители, - неожиданно подала голос Сюзан Брукс. - Должно быть, твои родители.
Я в удивлении воззрился на нее. Сюзан Брукс относилась к тем девушкам, которые никогда не проявляли инициативы, отвечали на вопрос только в том случае, если учитель обращался к ним. Очень трудолюбивая, очень серьезная девушка. Симпатичная, но не блещущая умом. У таких обычно бывают очень способные старший брат или сестра, вот учителя и от них ждут чего-то подобного и многого требуют. А они никогда не жалуются и изо всех сил тянут лямку. А потом выходят замуж за водителей-дальнобойщиков и переезжают на Западное побережье, где хозяйничают на собственных кухнях с обитыми пластиком столами и полками и как можно реже пишут письма оставшимся на Востоке родственникам. Живут тихо, спокойно, сами по себе, расцветая вдали от талантливых брата или сестры.
- Мои родители, - повторил я, подумав о том, чтобы рассказать им, как в девять лет я охотился вместе с отцом. "Моя первая охота". Автор - Чарлз Декер. Подзаголовок: "Как я подслушал рассказ отца о некоторых традициях чероки". Противно.
Я искоса глянул на Теда Джонса и разом внутренне подобрался. Его лицо перекосило от ярости, словно кто-то сунул ему в рот лимон, а затем с силой сжал челюсти. Или бросил в его мозг глубинную бомбу, вызвавшую зловещие психовибрации.
- Об этом пишут во всех книгах по психологии, - продолжала Сюзан, не замечая, что творится с Тедом. - Фактически… - Она замолчала, внезапно осознав, что говорит (во-первых, нормальным тоном, словно ничего и не произошло, во-вторых, перед всем классом), и густо покраснела. Я видел бретельки бюстгальтера, проглядывающие сквозь светло-зеленую ткань ее блузки.
- Мои родители, - вновь произнес я и опять замолчал. Снова на память пришла охота с отцом, но тут я вспомнил, как, проснувшись, увидел тени ветвей, движущиеся по туго натянутому брезенту палатки. (Брезент натянули туго? Будьте уверены. Палатку ставил отец, а у него всегда все было туго, без единой складочки.) Глядя на движущиеся ветви, с переполненным мочевым пузырем, чувствуя себя совсем маленьким… я тогда вспомнил другой эпизод моей жизни, совсем уж из детства. Мне не хотелось говорить о нем. Я не рассказал об этом мистеру Грейсу. Может, от него действительно тянулась ниточка к нынешним событиям. И потом, Тед. Тед плевать на все это хотел. А может, зря. Может, эпизод важен и для него. Может, еще не поздно… помочь Теду. Я подозревал, что для меня-то все кончено, но не зря же говорят, что учение - свет. В любой ситуации. И трудно с этим не согласиться.
Снаружи ничего особенного не происходило. Подъехала последняя городская патрульная машина. Как я и ожидал, доверху загруженная кофе и жратвой. Пожар там, заложники, а есть-то хочется.
- Мои родители… - начал я…
Глава 14
…Мои родители познакомились на свадьбе, и, хотя никакой связи тут скорее всего нет, если вы не верите в знамения, невеста годом позже сгорела заживо. Звали ее Джесси Декер Ханнафорд. Будучи Джесси Декер, она жила с моей матерью в одной комнате студенческого общежития университета Мэна, где они обе писали дипломы по политологии. Произошло следующее: муж Джесси отправился на внеочередное городское собрание, а Джесси пошла в ванную, чтобы принять душ. Упала, ударилась головой и потеряла сознание. А на кухне посудное полотенце лежало рядом с зажженной горелкой. Сначала вспыхнуло оно, потом весь дом. К счастью, Джесси ничего не почувствовала.
Короче, ничего хорошего из этой свадьбы не вышло, за исключением встречи моей мамы и брата Джесси Декер Ханнафорд. Он тогда служил энсином во флоте. После церемонии бракосочетания он спросил мою мать, не потанцует ли она с ним. Она согласилась. Женихались они шесть месяцев, после чего пошли под венец. Еще через четырнадцать месяцев появился на свет я. И по моим расчетам, получилось, что зачали меня то ли перед тем, то ли сразу после того, как сестра моего отца сгорела в ванной комнате. Она была свидетельницей на родительской свадьбе. Я часто смотрел на свадебные фотографии, и всегда они вызывали у меня какие-то странные чувства. Джесси держит шлейф белоснежного маминого платья. Джесси и ее муж, Брайан Ханнафорд, улыбающиеся на заднем плане, а на переднем мама и отец режут свадебный торт. Джесси, танцующая со священником. И на всех фотографиях только пять месяцев отделяло ее от душа и посудного полотенца, положенного слишком близко к зажженной горелке. Так и хотелось войти в один из глянцевых прямоугольников, чтобы сказать ей: "Тебе никогда не стать моей тетей Джесси, если ты и дальше будешь принимать душ в отсутствие мужа. Будь осторожна, тетя Джесси". Но прошлого не изменишь. Чему быть, того не миновать, и все такое.
Джесси и Брайан поженились, мама и отец встретились, и в итоге родился я. Единственный ребенок, второго мама уже не захотела. Она интеллектуалка, моя мама. Читает английские детективы, но не Агату Кристи. Ее любимцы - Виктор Каннинг и Хэммонд Иннес. Из периодики отдает предпочтение "Манчестер гардиан", "Моноклю", "Книжному обозрению", которое выпускает "Нью-Йорк таймс". Мой отец, сделавший карьеру во флоте и теперь ответственный за вербовку новобранцев, отдает предпочтение всему американскому. Он любит "Детройтских тигров" и "Детройтские красные крылья", он ходил с черной лентой на рукаве, когда умер Винс Ломбарди. Ей-богу. И он читает романы Ричарда Старка о Паркете, воре. Маму это всегда забавляло. В конце концов она не выдержала и сказала ему, что Ричард Старк - псевдоним Дональда Уэстлейка, который под своим именем издает иронические детективы. Отец попытался прочитать один и с отвращением отбросил в сторону. Потом он воспринимал Старка/Уэстлейка как домашнего пса, который вдруг зарычал на хозяина и попытался вцепиться ему в горло.
Мое самое первое детское воспоминание: я просыпаюсь ночью и думаю, что умер. До того момента, как замечаю движущиеся по стенам и потолку тени: за моим окном растет большой старый вяз, и ветер шевелит ветвями. В эту ночь, первую ночь, которую я запомнил, в небе, должно быть, светила полная луна (охотничья луна, так ее называют, не правда ли?), потому что тени очень четко выделялись на стенах. Напоминали они длинные двигающиеся пальцы. Теперь, когда я думаю об этом, они кажутся мне пальцами трупа. Но тогда я таковыми воспринимать их не мог. Мне было только три года. В этом возрасте ребенок не может знать, что такое труп.
А потом послышались шаги. В коридоре. Что-то ужасное шевелилось в темноте. Шло ко мне. Я слышал, как скрипит, скрипит, скрипит пол.
Шевельнуться я не мог. Может, и не хотел. Не помню. Просто лежал и наблюдал пальцы-ветви, движущиеся по стенам и потолку, ждал, когда же Скрипящее Чудище доберется до моей комнаты и распахнет дверь.
Прошло много времени (может, час, а может - несколько секунд), прежде чем я понял, что Скрипящее Чудище заявилось не за мной. Во всяком случае, пока я его не интересовал. Оно заявилось за мамой и папой. И сейчас обреталось в их спальне, дальше по коридору.
Я лежал, наблюдая за пальцами-ветвями, и слушал. Пусть теперь я помню все довольно смутно, что-то забылось, но я ничего не выдумываю. Я помню, как от порывов ветра дребезжало стекло. Помню, как обдулся и, очень довольный, лежал в теплой мокроте. И я помню Скрипящее Чудище.
И еще, много позже, вспоминаю мамин голос, запыхавшийся, раздраженный, чуть испуганный: "Хватит, Карл! - Вновь поскрипывание. - Хватит!"
Бормотание отца.
И снова голос матери: "Мне все равно! Не можешь так не можешь! Хватит, я хочу спать!"
Так я все узнал. Я заснул, но все узнал: Скрипящее Чудище - мой отец.