Принцесса Греза - Лада Лузина

Три молодые женщины-киевлянки неожиданно приняли от умирающей ведьмы Кылыны ее дар. Как же они сумеют распорядиться им? Ведь они такие разные: студентка исторического факультета Маша Ковалева, железная бизнес-леди Катерина Дображанская и уволенная из ночного клуба безбашенная певица Даша Чуб, по прозвищу Землепотрясная.

Лада Лузина
Принцесса Греза

Любимому Шоколадному домику, над реставрацией которого я работала в прошлом веке, - посвящается.

Автор

Да, это правда, лилии прекрасны,

Горды, чисты… Но лилии опасны.

Э. Ростан

- Можно я полетаю?

- Только без "мертвых петель"…

- Тогда зачем вообще летать? - спросила Даша Чуб, опуская одновременно метлу, нос и голову вниз, а уже взлетевшую со ступенек музея попу на прежнее - нагретое место.

Такое резкое падение духа и тела одной из двух дежурных Киевиц показалось второй подозрительным.

- Что-то случилось? - спросила Маша. И на всякий случай огляделась вокруг - на безлюдный Музей Истории, Андреевский спуск, Пейзажную аллею и опоясанный цепью-забором яр под приютившей их Старокиевской горой, - но не обнаружила ничего, что могло послужить причиной внезапного расстройства.

- Ничего, - подтвердила Даша. - В том-то и дело… ничего не происходит! Так и сижу без работы, без парня, без удачи… Я - безудачница.

- Неудачница.

- Безудачница лучше звучит. Еще лучше - обезудаченная. Типа обездоленная. Потому что кто-то спер твою долю. Кстати, - на миг оживилась она, - как думаешь, мою удачу мог кто-то спереть? - и продолжила, не дав Маше секунды ответить. - В общем, сама не знаю, зачем я подписалась на этот конкурс. Хотя у меня и песня есть. Даже трогательная… Но ни идеи, ни танца, ни костюма, ни желания. Может, лучше совсем не ходить? Я же все равно проиграю? А проиграть - еще хуже, чем вообще не участвовать. Тогда я окончательно в себе разуверюсь. Хо-отя, - тоскливо протянула она, - чего я тебе вешаю. Тебе, наверное, еще хуже. Тоже мне радость - ребенка родить без отца от какого-то гения, который умер сто лет назад и на этом основании считает себя свободным. А ты теперь должна сама покупать его дитю памперсы…

- Да нет, не в этом дело, - сказала Маша, глядя на небо. - А в том, что он никогда меня не любил, - ее голос был даже чересчур равнодушно-бесстрастным - так говорят о чем-то решенном, забытом, окончательно признанном неважным, хотя и печальным. - Он видел меня два раза в жизни. И оба раза я была - кстати. И была слишком глупой, чтоб это понять. Что поделать, я никогда мужчинам не нравилась. Но это неважно. Теперь у меня есть Мир, и он любит меня не за красивую внешность. И Миша - всегда будет нашим сыном. Все кончено…

- Все - в смысле жизнь? - изумленно возмутилась Чуб. - То есть, в 22 года ты себя похоронила как женщину? Ты б хоть предупредила, я б на поминки пришла, скандал там устроить.

- Как женщина, во всяком случае как роковая, я и не рождалась, - примирительно улыбнулась Ковалева.

- Нелогично выходит, - опротестовала Чуб. - Роковая женщина - та, что обладает природным магнетизмом. И ведьма им обладает. Значит, если бы ты была бездарна как женщина, ты бы не стала ведьмой.

- Мы не ведьмы, мы - Киевицы. А когда твой конкурс? - неприкрыто сменила тему студентка.

- Завтра вечером… А я даже не высплюсь. Ведь я Ки-е-ви-ца, - произнесла Даша Чуб по слогам. - Ночами я сижу на горе, караулю, вдруг в Киеве что-то случится, где-то и с кем-то. А что со мной происходит, во-още никого не волнует. Ведь да?

"Нет!" - хотела сказать Ковалева. Но не смогла. Поскольку, во-первых, то была хоть не чистая, но все-таки правда, а, во-вторых, в тот же миг она стала сияющей явью. Небо над безлюдной Старокиевской горой загорелось триллионом звезд, но лишь одна из них была предупредительно красной. И, вцепившись в нее взглядом, Маша, как обычно, увидела, что тревожная точка разрастается, а небо меняется местами с землей…

С бесконечной высоты Маша Ковалева летела на залитый солнцем, перерезанный Днепром двукрылый град-Киев. Он приближался, разрастался. Вначале она увидела россыпь золотых куполов, затем крыши двух маленьких домиков и белую стену с почти примкнувшим к ней высоким жилым зданием, стремительно пронеслась мимо окон и двери на первом-втором этаже и приземлилась на асфальт между двух мусорных баков. С шумом втянула воздух, выдохнула так и не преодоленный ею страх иллюзии падения вниз и, наконец, с облегчением вновь отыскала себя на Старокиевской. Видение рассеялось.

- Купола, стена, дом. Ты то же самое видела? - спросила Даша.

- Да.

- Нужно вычислить, где это…

- Не нужно, - сказала студентка-историчка. - Это Софийский собор. Но не с центрального входа. Где-то со стороны Рейтарской или Стрелецкой. Нужно бежать…

- Не нужно, - парировала Даша. - Ты че, ничего не заметила?

- Не-ет, - попыталась припомнить Маша. - Я вообще мало заметила. Только Софию, два окна, дверь и двор…

- …и дневной свет! Сейчас час ночи, а там, в видении, солнце сияло. В первый раз у нас такое. Хотя логично вообще. Преступления ж не только ночью, во время дежурства, случаются.

- Значит завтра, при первых лучах солнца мы должны быть в том дворе, - подвела итог Маша и добавила: - Видишь, как здорово, Киев словно услышал тебя. Ты сможешь выспаться.

- Поспать четыре часа - это, по-твоему, выспаться? - выпятила нижнюю губу Даша Чуб. - Я и не знала, Маша, что ты у нас оптимистка.

Себя Даша, напротив, причисляла к оптимистам всегда… но только не в пять тридцать утра. Жестокий, немилосердно-яркий свет, взрезавший веки хирургическим скальпелем, был электрическим. Кривясь, Чуб приоткрыла глаза. На груди у нее сидела шарообразная толстая рыжая кошка. Даша привычно вытянула пухлые губы в трубочку - кошка немедленно ткнулась в них носом и громогласно промурчала:

- Mon amour!

- И я тебя, доця, давай поаморкаю. - Чуб цемнула "дочку" в ответ и растянула губы в улыбке - рыже-пушистая любимица заменила ей солнце. - Маш, не помнишь, кто это сказал? Кошка - мохнатый будильник. Вот прямо про нашу Изиду Пуфик…

Маше будильник был и вовсе не нужен - она уже стояла посреди круглой комнаты Башни Киевиц - одетая, собранная, с чашкой свежесваренного, дивнопахнущего кофе в руках:

- На, пей. Нам через пять минут выходить.

- А что случится, если мы выйдем через шесть с половиной? - Даша всегда недолюбливала чрезмерную точность и страдала непреодолимой любовью к спорам по поводу и без оного.

- Пей. Я добавила туда алун-травы, против уныния, - Маша же Ковалева, напротив, спорить ужасно не любила, считая, что спорщицкий азарт слишком часто берет верх над желаньем сыскать беспристрастную истину.

Даша Чуб села, рыжая кошка плюхнулась на пол и вдруг выгнула спину и издала ряд резких, противных и требовательных звуков.

- Что с тобой, Пуфик?

- Можете считать, что сегодня весна, - сообщил им размеренный голос. Растянувшаяся на каминной полке белоснежная кошка Белладонна перевернулась на спину, сладко вытянула все четыре лапы и промурлыкала чуть теплее: - Сердечно поздравляю Вас, Ясная Пани Мария.

- С чем? - смутилась Маша. - И откуда весна? Сентябрь на улице…

- 7 число, - уточнила белая кошка. - День Рыжих. А это для Изиды - похуже весны.

- Спасибо тогда, - Маша с сомнением потрогала свои рыжие волосы.

- Еще хуже весны? - сделала всепонимающее лицо Даша Чуб. - Так ты не мамку сегодня амор? - склонилась она над Изидой. - Тебе, доця, кота подавай?

- Partie de plaisir, - изрекла та, как обычно, по-французски. - Sans facon.

- В День Рыжих, - пояснила Белладонна, - у Изиды всегда просыпается любовь к приключениям. А еще каждый год в сентябре она собирается похудеть… Но пока еще не собралась. Лучше возьмите ее с собой. Иначе сама увяжется.