Так что когда я постучал и массивная дверь огромного старого дома наконец открылась, я уже знал, что именно скажу. Я продумал все, направляясь к дому по подъездной аллее, окруженной мрачными дубами и яркими кленами. Листья шуршали под ногами, ветер забирался под ворот и холодил свежевыбритую шею. Аромат лосьона смешивался с затхлым запахом гниющей листвы, исходившим от увитых плющом старых кирпичных стен. Ощущения чего-то знакомого не было. Раньше я явно здесь никогда не бывал.
Я постучал в дверь, и из глубины дома ответило гулкое эхо. Я сунул руки в карманы и стал ждать.
Дверь отворилась, и я улыбнулся возникшей на пороге горничной. Она была смуглая, вся в родинках и говорила с пуэрториканским акцентом.
- Что вам угодно?
- Я бы хотел видеть миссис Эвелин Фломель.
- Как мне о вас доложить?
- Скажите, что это ее брат Карл.
- Пожалуйста, войдите, - пригласила горничная.
Я вошел в холл. На полу - мозаика из мелких плиток кремового и бирюзового цвета, стены отделаны красным деревом, слева - огромное кашпо, откуда свисали пышные побеги какого-то растения с огромными зелеными листьями. Под потолком - куб из стекла и эмали, из которого вниз лился желтый водопад света.
Горничная удалилась, а я оглядывался по сторонам в поисках хоть чего-нибудь знакомого. Пусто.
Что ж, подождем.
Вскоре горничная вернулась, улыбаясь мне и кивая головой:
- Пожалуйста, прошу. Вас ждут в библиотеке.
Я пошел за нею, миновал три лестничных марша, коридор и две закрытые двери. Наконец третья дверь по левую руку от меня оказалась открытой. Горничная указала мне на эту дверь, я вошел и остановился на пороге.
Это была библиотека, и она, разумеется, была полна книг. Еще там висели три картины: два в высшей степени мирных пейзажа и одна, тоже в высшей степени мирная, марина. На полу - тяжелый зеленый ковер. Рядом с огромным письменным столом стоял гигантский глобус, с которого на меня смотрела Африка. За глобусом - окно во всю стену, восемь прозрачных стеклянных панелей. Но не это остановило меня.
У стола сидела женщина в платье цвета морской волны, с узким глубоким вырезом и широким воротником. Длинные волосы и пышная челка были цвета облаков на закате или, может быть, напоминали тот ореол, что окружает пламя свечи в темной комнате; я почему-то знал, что это их естественный цвет. Глаза за стеклами очков, которые ей, по-моему, совершенно не требовались, были пронзительно-голубыми, как воды озера Эри безоблачным летним днем. На губах, вполне подходящих под цвет волос, играла сдержанная улыбка. Но не это остановило меня.
Я знал ее! Откуда-то я ее, безусловно, знал, вот только не мог вспомнить откуда.
Я подошел ближе, улыбаясь в ответ на ее улыбку.
- Привет, - сказал я.
- Садись, - сказала она. - Пожалуйста.
И указала мне на огромное оранжевое кресло с высокой спинкой, изогнутой как раз под таким углом, чтобы мне приятно было бы плюхнуться.
Я сел. Она внимательно смотрела на меня.
- Рада, что ты выздоровел и в порядке.
- Я тоже рад. А ты как поживаешь?
- Спасибо, все в порядке. Признаться, не ожидала увидеть тебя здесь.
- Ясное дело, - соврал я. - Но вот видишь, я здесь и хочу поблагодарить тебя, сестра, за доброту и ласку. - Мне хотелось быть чуть ироничным: интересно, как она прореагирует на это.
И тут в комнату ввалился огромный пес, ирландский волкодав, и шлепнулся на пол возле стола. Потом появился еще один, обошел пару раз вокруг глобуса и улегся под ним.
- Ну, - сказала "сестра", тоже стараясь быть ироничной, - это самое меньшее, что я могла для тебя сделать. Ты бы все-таки ездил поосторожнее.
- Непременно, - ответил я. - Я непременно буду осторожнее, обещаю тебе. - Черт знает что за игру мы с ней затеяли, но поскольку она явно не понимает, что именно я помню, а что забыл, я решил продолжать в том же духе, чтобы вытянуть из нее всю информацию, какую она могла дать. - Мне показалось, что ты не прочь узнать, в каком я состоянии, вот я и приехал.
- Да, конечно. Меня это беспокоило и продолжает беспокоить, - откликнулась Эвелин. - Ты не голоден?
- Перекусил слегка часа два-три назад.
Она позвонила горничной и велела принести поесть. Потом сказала:
- Вообще я предполагала, что ты выберешься из "Гринвуда", как только сумеешь. Правда, я не ожидала, что это случится так скоро. И уж тем более - что заявишься прямо ко мне.
- Знаю, - кивнул я. - Именно поэтому я здесь.
Она протянула мне сигареты и сама взяла одну.
Я дал ей прикурить, затем прикурил сам.
- Ты всегда был непредсказуем, - сообщила она мне наконец. - В прошлом такое свойство не раз тебя выручало, но сейчас я бы на это не поставила.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Сейчас ставки слишком высоки для блефа, а ты, по-моему, как раз блефуешь. Явился прямо сюда, надо же!.. Меня всегда восхищало твое мужество, Корвин, но ведь ты не дурак и прекрасно знаешь, каков расклад.
Корвин? Что ж, запомним и это, вместе с "Кори".
- А может быть, я ничего не знаю? Не забывай, я ведь довольно долго был вне игры.
- Ты хочешь сказать, что с тех пор ни с кем не общался?
- Как-то возможности не представлялось. Во всяком случае, с тех пор как очнулся.
Она склонила голову набок, прищурив свои прелестные глаза.
- Сомнительно… Хотя вполне возможно. Видимо, это действительно так. Видимо. Хорошо, предположим, я тебе поверила. Пока что. В таком случае ты весьма разумно поступил, приехав сюда. Хорошо, я подумаю.
Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она молчала. Тогда я решил воспользоваться тем преимуществом, которого, похоже, добился в этой загадочной игре с неведомыми мне игроками и слишком высокими ставками, о которых не имел ни малейшего понятия.
- Уже одно то, что я приехал сюда, о чем-то говорит, - заявил я.
- Разумеется, - ответила она. - Это я понимаю. Но ведь ты же хитрец, так что говорить твой приезд может о чем угодно. Поживем - увидим.
Поживем? Увидим? Что увидим?
Горничная принесла бифштексы и кувшин с пивом, так что я на время был избавлен от необходимости делать общемногозначительные заявления, которые моей собеседнице казались хитроумными и уклончивыми. Бифштекс был превосходный, розовый внутри и истекающий соком. Я впился зубами в кусок свежего, хрустящего хлеба, жадно запивая еду пивом. Она, смеясь, наблюдала за мной, отрезая маленькие кусочки от своей порции.
- Мне нравится смотреть, с каким аппетитом ты относишься к жизни, Корвин. Мне будет крайне неприятно, если тебе придется ее утратить.
- Мне тоже, - пробормотал я.
Пожирая мясо, я размышлял. Она вдруг вспомнилась мне совсем в иной одежде: в бальном платье зеленого цвета - такого, каким бывает море на глубине, - с длинной пышной юбкой, с обнаженными плечами. Звучала музыка, вокруг танцевали, слышались голоса… Сам я был в черном с серебром…
Видение исчезло. Но это явно было воспоминание из реального прошлого. Я знал это, я был в этом уверен. Проклятие! Я никак не мог восстановить картину во всей полноте. Что она в том зеленом бальном платье говорила тогда мне, одетому в черное и серебряное, ночью, полной музыки, танца и голосов?..
Я налил ей и себе еще пива и решил проверить себя.
- Помнится, однажды ночью. Ты еще была в зеленом платье, а я, как всегда, в своих цветах… Все тогда казалось прекрасным, и музыка играла…
Ее взгляд вдруг стал задумчивым, щеки порозовели.
- Да, - промолвила "сестра". - То были дни… Так ты действительно ни с кем не встречался?
- Слово чести, - произнес я торжественно, к чему бы это ни относилось.
- Положение значительно ухудшилось, - сказала она. - Из Теней появляется столько ужасного, что и представить себе было невозможно.
- И?..
- И у него по-прежнему множество проблем, - договорила Эвелин.
- Неужели?
- Ну конечно! И он, разумеется, захочет узнать, на чьей ты стороне.
- Да на той же!
- Ты хочешь сказать?..
- Во всяком случае, пока, - быстро добавил я. Может быть, слишком быстро, потому что глаза ее вдруг изумленно расширились. - Я ведь все еще не полностью представляю себе расстановку сил.
Что бы это ни значило, пусть думает.
- Ах вот как.
Мы наконец покончили с бифштексами, остатки кинули псам.
Потом мы пили кофе, и во мне вдруг проснулись братские чувства. Но я подавил их.
- А как остальные? - спросил я. Это могло означать все, что угодно, но звучало вполне безобидно.
На секунду у меня, правда, возникло опасение, что она спросит, кого конкретно я имею в виду. Но она ничего не спросила, а откинулась на спинку кресла и проговорила, глядя в потолок:
- Как обычно. Ни от кого никаких известий. Ты, вероятно, поступил умнее всех. Мне, во всяком случае, это нравится. Но разве можно забыть?! Честь, славу?..
Я опустил глаза, так как не знал, что они должны в такой момент выражать.
- Невозможно, - сказал я. - Забыть об этом невозможно.
Последовало долгое и какое-то напряженное молчание. Потом она спросила:
- Ты меня ненавидишь?
- Конечно же, нет, - ответил я. - Как же я могу, памятуя обо всем, что ты для меня сделала?
Это, казалось, ее успокоило. Она опять улыбнулась, показав очень белые зубы.
- Спасибо тебе. Что бы ни случилось, ты всегда джентльмен.
Я с улыбкой поклонился:
- Ты мне льстишь.
- Едва ли, - сказала она. - Памятуя обо всем, что ты для меня сделал.
Тут я почувствовал себя неуютно.