Подушка кажется жесткой, словно я все еще лежу на твердой земле возле клуба. Мне даже кажется, что вещи пропитались запахом сырости, но душ становится чрезмерной роскошью. Тело расслабляется и на минуту приходит облегчение, но назойливая дрожь возвращается вновь, заставляя меня застонать.
04.20
Часы на тумбочке отсчитывают минуты, а я все ворочаюсь в кровати, только усиливая свою агонию. Литровая бутылка воды в изголовье практически пуста, но жажда так и не покидает меня, высушивая горло как безжалостное солнце пустыни. Ко всему этому прибавляется еще и боль в шее. Видимо, я поранилась гораздо сильнее, чем считала, а алкоголь на время притупил ощущения. Позвонки одеревенели, не позволяя повернуть голову в сторону.
Я теряла контроль над своим телом, оно становилось чужим, зажатым, как у статуи. Все сложнее было повернуться или просто поднять руку. Все равно, тем более, что движение не приносило облегчения. Мне хотелось просто заснуть, поэтому я старалась не двигаться, отвлечься на что-то за пределами этой оболочки.
04.34
Таблетки не действовали, рождая ложное желание выпить еще, да хоть целую упаковку, лишь бы забыться на время. Вместо этого я представила, что боль - это огромная анаконда с ядовито-кислотной кожей, которая обвивает меня с ног до головы. Там, где она касалась тела, рождалось невыносимое жжение, когда яд медленно проникал до самой кости. Ее кольца стягивались все туже, обездвиживая меня, делая беспомощной. Раздвоенный язык щекотал висок, вызывая мучительную вибрацию.
Я знала, что могу победить ее. В моем воображении температура вокруг падала все ниже, покрывая змею тонким слоем инея. Она замерла, недовольная происходящим, а потом занервничала, ослабляя свою хватку. В моей руке был острый кинжал. Я выждала, пока не почувствовала, что тело вновь подчиняется мне. Один резкий удар, прямо в голову.
16.27
Мама будила меня, стягивая одеяло и ворочая из стороны в сторону. Я застонала, не желая выныривать из столь спасительного сна. Ее голос над самым ухом строгий и в тоже время обеспокоенный. Он нервирует меня, но проще сделать так, как она хочет, и открыть глаза, чем терпеть ее нравоучения.
- Ты во сколько вернулась? - Мама нависла надо мной грозным коршуном, вглядываясь в мои слегка заплывшие после сна глаза.
- Рано. Рано утром. Дай поспать.
- Ты что, даже не переоделась? В грязной потной одежде улеглась? Мила, ты совсем что ли?
- Мам, сегодня выходной, дай поспать. - Голос звучит хрипло и пропито, и он явно не убедил женщину.
- Да ты напилась до беспамятства, больше никаких клубов.
Именно в тот момент это волновало меня меньше всего. Медленно, но неотвратимо боль занимала покинутые позиции - виски накалялись от постороннего шума, горло сдавливало невидимыми тисками, желудок вертелся юлой, хотя в нем не было ничего кроме воды.
- Спать. - Я отобрала свое одеяло и укрылась с головой, стараясь приглушить мамины крики.
- Уже вечер, а ты все спишь. Встань хоть поешь.
- Хорошо, позже. - Как она не понимала, что в таком состоянии существует единственное желание - просто лечь и умереть? Мне не хотелось спорить, да и сил на это не было, я могла только свернуться калачиком и выжидать, когда иссякнет поток ее обвинений.
Мама что-то говорила про безответственную дочь и распустившуюся молодежь в целом, про свои волшебные восемнадцать и суровую жизнь в Советской России. Я морщилась и вздрагивала при каждом громком слове, чувствуя как каждый звук, словно игла врезается под кожу, застревая в кости. Они усыпают меня словно дикобраза, делая чувствительной к каждому дуновению воздуха.
Наконец мама громко хлопает дверью и уходит, оставляя в относительной тишине. В соседней комнате буянит мой пятилетний брат, а в гостиной отец смотрит футбольный матч. За пределами моей комнаты кипит жизнь, и это раздражает меня еще сильнее.
16.45
Я нахожу в себе силы и тянусь к сотовому. Он сообщает о новом сообщении, пришедшем пару часов назад. Инна волнуется за мое самочувствие, а мне остается только завидовать ее здоровому непьющему организму. Эта девушка радуется каждому дню, а не занавешивает окна плотными шторами после очередного похода в клуб.
Мне хватает мужества набрать "Я ОК" и отправить, пока головная боль не захватывает мою голову целиком, обрушившись беспощадной лавиной. Я сжимаю телефон в руке, зарываясь под гору подушек и одеяло.
17.01
Боль не утихает, и я решаюсь на подвиг - подняться с кровати и выпить обезболивающее. Первая же попытка проваливается - гравитация приковывает меня к матрасу как тяжеловесное тело.
Голова пульсирует, но мне удается перекатиться на живот и медленно сползти на пол, встав на четвереньки. Это уже победа. Можно было бы рассмеяться этому зрелищу - похмелье поставило меня на колени - но веселиться совсем не хочется. Наоборот, я в одном шаге от того, чтобы зарыдать от своей беспомощности.
Опираясь на спинку стула, мне хватает сил встать на ноги, но голова кажется такой тяжелой, что тело сгибает к земле, словно плакучая ива. Шаги даются с трудом, и я чувствую себя как космонавт, делающий первые шаги по Луне. Столик находится на расстояние метра, но кажется непреодолимо далеким.
Руки дрожат, перебирая шуршащие упаковки, пока не хватаются за обезболивающее. Я глотаю сразу три таблетки, запивая водой, которую так услужливо оставила для меня мама. Обратная дорога дается легче, возможно, дело в силе самоубеждения. Мне хочется, чтобы лекарство помогло, и оно должно, тем более в такой дозе.
17.20
Я плыву, но река такая бурная, что меня болтает из стороны в сторону, периодически кидая на острые камни. Но это лучше, чем то, что было раньше. В этом есть своя магия. Сознание затуманивается, боль становится глуше, лишь кругами расходясь по воде, которые практически не достигают меня. Звуки уходят из моего мира, и я ныряю глубже.
19.06
Меня снова бросает из стороны в сторону. Я открываю глаза и вижу маму. В ее карих глазах плещется испуг, рот открывается и закрывается, но до меня не доносится ни звука. В голове стоит шум, как морской прибой во время сильного шторма. Волны вновь и вновь бьются о скалы, то усиливаясь, то отступая.
Я пытаюсь читать по губам, но выходит полная бессмыслица. В дверях стоит братишка, маленькими ручками держась за косяк, рядом с ним возвышается отец, что-то отвечая маме. Стоило бы испугаться, но я впервые за эти сутки счастлива - головная боль растворилась в морской воде, разлетевшись о камни. Пусть я совсем не чувствую своего тела, но это незначительная плата за избавление от агонии.
Мама вновь трясет меня, руки тряпичной куклой болтаются взад-вперед, голова падает на бок. Это даже смешно, но лицевые мышцы уже тоже вышли из игры. В теле невероятная легкость, словно оно сделано из воздуха.
Я падаю обратно в кровать, когда мама резко подскакивает и вылетает из комнаты. Мой рассредоточенный взгляд успевает уловить жалость на лице братишки, в следующее мгновение он стыдливо прячется в коридоре, как будто подсмотрев нечто запретное как фильм для взрослых.
Отец подходит ближе и мне удается разглядеть только его темные брюки. Горячая рука ложится на мой лоб и только в этот момент я понимаю, как сильно замерзла. Его пальцы скользят по моей шее, нащупывая пульс, и на какое-то время замирают.
Кругом царит хаос, но у меня никак не получается разгадать его причину. Я чувствую себя бестелесной - слишком слабой, чтобы пошевелиться, слишком немой, чтобы произнести хоть слово.
Разум понимает, что нужно успокоить родителей, объяснить, что со мной все в порядке, но цель кажется недостижимой. Мы говорим на разных языках. Точнее я им больше не пользуюсь. Эта отрешенность в какой-то мере даже кажется оправданной.
Отец отходит в сторону, и мои глаза блаженно закрываются, возвращаясь в темноту, которая живет и движется. Она танцует для меня, меняя формы и обличия. Это завораживает, полностью выдергивая из реального мира.
19.29
Машина плавно скользит по дороге, слишком резко входя в повороты. Яркий свет режет глаза, обесцвечивая лицо мамы, которая держит меня за руку. Маска на лице ужасно мешает, отчего мне хочется ее убрать, но руки крепко прижаты к носилкам. Я слегка скашиваю взгляд, замечая капельницу, тонкая нить которой скрывается в моей вене. Чувство покоя пропало, оставив после себя неясную тревогу.
Звук спецсигнала давил на уши, сообщая, что сегодня я действительно влипла в большие неприятности. Осознание этого было далеким, но, тем не менее, довольно отчетливым. Меня везли в больницу, а значит, ничего из этого похода в клуб не вышло. Идея смерти ни на миг не проникла в мое сознание, словно такого варианта и не существовало вовсе. Я не могла, да и не хотела понимать всю серьезность ситуации. Мысли путались, не позволяя сосредоточиться на происходящем. Только громкий шум и плавная вибрация автомобиля.
Я чувствую укол в свою левую руку, а потом мир замедляется. В последние минуты меня не терзают ни сомнения, ни тревоги, ни страхи.
02.35, воскресенье
Белая комната угнетает. Никаких сравнений с Небесами, скорее уж с Чистилищем. Я вновь закрываю глаза, пытаясь проверить насколько все плохо. Желудок пульсирует, напоминая оживший вулкан, горло дерет, словно его прочищали ершиком для унитаза, кажется, что вместо головы у меня воздушный шарик, который медленно спускается из-за крошечной дырочки. В остальном, не на что было жаловаться.