В этих местах английский щедро, до самозабвения, смешивался с местными наречиями, что перенимались мужьями от жен, детьми - от нянек. Ибо смешанные браки были не только неизбежны, но и выгодны. Они обеспечивали поддержку новых родичей, зачастую влиятельных, в междоусобных стычках и пограничных столкновениях, Были и внутренние неурядицы: так отломился Гэдойн, вместе с католической верой перенявший от соседей и веротерпимость, свойственную лучшим представителям этой религии. Он объявил себя вольным, выкупленным городом и стал торговать на равных со всеми, невзирая ни на вероисповедание, ни на цвет кожи. Однако клин англо-протестантских земель неуклонно продвигался к югу и вбирал в себя Низкие Горы, Высокие Горы и предгорья, действуя где деньгами, где оружием, где браками.
И всё же земля Великого Динана впитала бы пришельцев и растворила, как всех, кто селился на ней до того, если бы не пограничная крепостца Далия-Геурарх. Она была частью приданого, которое Алпамут-хан отдавал в некоем недалеком будущем за своей дочерью сыну Ричарда Аргалита, Первого Лорда-Защитника протестантской земли. На свою и чужую беду, Алпамут чем-то вызвал гнев своего сюзерена, престарелого Саир-шаха Лэнского. Тот изгнал неугодного вассала с его земель и забрал Далию себе, нимало не смущаясь чьими-то невыполненными брачными обязательствами.
Сам же Саир осмелился противостоять своему собственному сюзерену, кагану эроскому и гябрскому, и должен был - коль скоро он возжелал для себя новой хартии вольностей - справляться со своими бедами и войнами в одиночку.
Всё это, вместе взятое, спустило крючок арбалета, удерживающего на тетиве английскую стрелу. И началось вторжение.
Войска северян не только оттеснили шахских воинов от границы и из Далии, но и, не теряя ни скорости, ни боевого пыла, прокатились по всем землям Саира, пока не уперлись в мощные стены горной столицы шаха под названием Лэн-Дархан. Допотопные тараны, окованные железом, денно и нощно били в ворота наружной, самой низкой стены, а искусные мастера "англов" скрытно, минуя ряд более высоких укреплений, вели подкоп под самое сердце города - высокую старинную башню, которую в Европе называют донжон, а в Лэне - "Голова Дракона".
Часть I
ИСХОД
Саир-шах со свитой и наследником престола объезжал внешние укрепления, когда глухо вздрогнула земля и покачнулась небольшая надвратная башенка. Всё же она устояла, хотя и накренилась, обрушив со своей зубчатой короны с полдесятка крупных камней. Шахская лошадь прянула в сторону, прижав уши, - старик еле удержал ее. Мальчик остался невозмутим, лишь крепче натянул повод и послал своего аргамака вперед, чтобы превратить его испуг в движение. Отец догнал его, стал вровень, мельком оглядывая: гладкая, почти девичья кожа, длинные ресницы, насурмленные брови, серые глаза подведены так сильно, что кажутся черными. И наряжен в самое драгоценное, что нашлось в его сундуке, право слово!
"Слишком горд, чтобы бояться, слишком красив, чтобы быть воином, слишком… слишком жесток, чтобы править", - припомнил шах ходкое присловье, что можно было услышать не только на улицах, но и в зале для дворцовых приемов. Ибо сплетничать в равной мере горазды и простолюдины, и советники шахского дивана.
"А кроме него, одни дочери, и те уже в летах, - подумал Саир. - Я бы взял ребенка из дальней родни или усыновил хорошего мальчика, закон позволяет; но теперь поздно. Наверное, теперь всё для меня уже поздно".
- Эй, идите посмотрите, что там произошло! - крикнул он воинам, составлявшим его свиту. - Те, кто подорвал башню, верно, уже давно бежали через свой подкоп, но, может быть, найдут их следы.
"Если эти англы сумели пройти скальную породу, на которой стоит крепость, значит, они наткнулись на сеть подземелий и теперь смогут продолжить свое дело в следующий раз, только куда успешней", - подумал он про себя.
Вскоре охранники возвратились вместе с двумя простыми воинами.
- Шах! Чужаки и в самом деле исчезли, но среди обломков отыскали троих, - доложил начальник шахских "кешиков" Шайнхор. - Двое мужчин были мертвы, но вот она…
Один из пришедших выступил вперед. В его плащ была завернута женщина. Положил свою ношу наземь, откинул полы. Девушка с натугой села.
Она была невелика ростом и совсем еще юна. Это было видно даже сквозь белесую пыль и грязь, которая покрывала тонким слоем и красно-бурое платье, и округлое лицо, затуманенное беспамятством, но не страхом, и залитое кровью из неглубокой ссадиной на виске. Одежда порвана как раз над левым соском, и видна грудь, изумительная по красоте и безупречности линий. Поймав на себе взгляды пышных всадников, девушка попыталась соединить края ткани, но как-то рассеянно, без смущения, или гнева, или стыда.
- Кто она? Монахиня-франка из монастыря?
- Не может того быть, повелитель. Их прогнали еще до начала осады. И потом - смотри, - Шайнхор приподнял за кончик толстую светлую косу. - Клары же все стриженые!
- И позволь еще сказать, шах, - это один из тех, кто нес трупы. - Мужчин убило потому, что они спускались в подкоп изнутри крепости, сразу перед тем, как загорелся пороховой заряд, и не успели далеко отбежать. Обеспокоились, почему долго не взрывается?
"Или закладывали контрмину. Иначе большая мина взорвалась бы уже под самой "Головой Дракона", - сказал себе Саир-шах. - Впрочем, не знаю. Вряд ли".
- Значит, лазутчица, - продолжил он вслух. - Я верно говорю, франка?
- Не знаю, господин, - невозмутимо ответила она. - Я не помню ничего - до того, как твои люди вытащили меня из-под камня.
- Не помнишь - тогда почему бы тебе не оправдаться? Скажи, что ты послушница или ученица клариссинок, но отстала от них. Придумай что-нибудь.
- Правду нельзя выдумать, господин, - голос был звучный и мерный, как звон колокольца, а выговор странный - более четкий, чем у лэнок, и не такой отрывистый, как у эркени-варангов. - И трудно угадать.
- А кто те мертвецы, что лежали рядом с тобой? Поднесите их ближе.
- Не знаю, - она с состраданием вглядывалась в размозженные, неловко вывернутые тела, кровь, что запеклась под коркой пыли. - Не помню, милостивый шах.
- Я, и верно, милостив, что соглашаюсь так долго беседовать с тобой. Ты что, хочешь, чтобы с тобой поговорили иные люди, специально обученные для такого дела?
- Ну, если ты уверен, что я благодаря их стараниям обрету память…
- Она дерзка, шах-отец! - мальчик выехал вперед, чуть не раздавив девушке руку лошадиным копытом. - От нее не будет никакого проку. Разреши мне испробовать на ней мою саблю, которая еще девственна и не пила крови.
Девушка пристально и с удивительным добродушием разглядывала его:
- Этим ты не улучшишь закалку, шахский сын, и только опорочишь свою девственницу. Сабля освящается в бою или состязании.
- Да ты умна на редкость, франка, как я посмотрю. И отважна.
Отойди от нее, сын!
Саир-шах подозвал к себе воина, который нес девушку.
- Я дам тебе письмо к начальнику стражи "Головы Дракона". Пусть ее поместят в темницу, что под полом старого тронного зала. Я не любитель попирать ногами головы побежденных, в отличие от моих предков, но там она скорее уцелеет. Да, передай на словах, пусть ее вымоют, перевяжут рану и нарядят во что-либо попристойней этой тряпки.
- И еще добавь, - сказал он на ухо воину, - что ключ от решетки в полу никак не должен попасть в руки сынку моему Яхье.
- Эй, франка! - кричит сверху Яхья, наклонившись к решетке: три ржавых прута, которые открываются, если вынешь плиту из пола. - Шах-отец пообещал мне тебя в наложницы.
- Вот как? Я надеюсь, хоть некоторый опыт по этой части у тебя имеется.
- Тебя здесь удобно устроили?
- Ну а как же! И свет есть - когда ты или мой страж плиту отваливаете. И вода: ручеек по стене бежит и вниз уходит. И ложе: то мое платьишко, что сменили на муслимский наряд. И общество.
- Какое, я?
- Не только. Сам понимаешь, мыши там, крыски… Ужонок приползал, жаль, молока нету. Еду мне бросают сухим пайком. А таких, как ты, надоед и кровососов несчетно: тараканы, блохи, подвальные комары…
- Слушай, почему бы тебе не подойти ко мне поближе?
- Да мне ничего от тебя не надобно, шахский сын. А побеседовать и издали можно с приятностью.
Дни идут за днями, неотличимые от ночей. Франка спит или грезит в холодной полутьме, дожидаясь прихода Яхьи. Полутьме, а не кромешном сумраке - потому что привычный глаз улавливает слабое свечение через одну из щелей в кладке. Подвалы стары, еще старее, чем башня, а при жизни теперешнего повелителя, наверное, и не использовались как тюрьма.
Плиту поддевают крюком, и мощная струя света льется вниз.
- Франка, ты здесь?
- А то где же?
- Радуйся. Твои скоро будут в Дархане. Внешнюю стену они уже в трех местах обрушили, бьют во вторую.
- Кто - мои? Прости, я же безмозглая.
- Христиане-англы. Пуританы.
- Вот как. А почем ты знаешь, что они мои? Крест мой видел?
- Нет, а что? Ты же обликом, как они.
- Вот они и заподозрят, что я христианка, да не на их покрой. Крест же не простой, а с распятием. Понимаешь?
- Нет.
- Тебе придется учить все здешние веры, когда ты начнешь править.
- Я не начну править.
- Что так?
- Они тяжело поранили отца, и его увезли куда-то. Помрет, наверное. А меня скоро убьют, если уж одного бросили.
- Как то есть одного? Совсем?
- Все на стенах, кроме тюремщиков. Они не любят выходить на люди. И кроме шахских жен.
- Их не боятся оставить без евнухов? Ну, бывших мужчин?