Крепостные стены, окутанные дымом и чадом, оказались довольно далеко в стороне. Изредка там вспыхивало сильное пламя, раздавался гул, и что-то снова рушилось, оставляя на своем месте облако пыли. Женщины было снова всхлипнули в один голос, но Яхья - тут он вполне овладел и собой, и ими всеми - только глянул разок, и все примолкли.
- Сочтем резервы, - предложила Франка. - Еду взял кто? Кладите в одну кучу.
Ее оказалось немного: в последние дни и гарем жил впроголодь. С десяток тонких лепешек, горсть заветренных мясных катышков, мешочек изюма у старухи - она оказалась самой запасливой.
- Не беда, - вздохнула Франка. - Воду найдем авось, орехи, ягоды соберем, кореньев накопаем. Канидей-апа, отец Леонар, понимаете, какие съедобные, какие нет?
Старуха кивнула. Священник тоже, но не так уверенно.
- Далее. Деньги имеются?
Яхья снял с пояса кошель, растянул завязку. Изнутри взблеснуло тонкое кольцо с рубином, золотая цепочка, несколько крупных золотых монет старинной чеканки.
- Молодец, шахский сын! Только вот если мы попытаемся этим расплатиться, нечестный человек наверняка отнимет, а честный еще к тому же и местным властям головой выдаст как воров. Так что спрячь поглубже и не доставай более ни при какой оказии… Идем далее. Оружие у нас имеется для обороны?
Мальчик хлопнул рукой по своему знаменитому клинку. Леонар выразительно пожал плечами. Ноэминь вынула из-за пазухи тряпицу, измаранную чем-то бурым, развернула. То был резец, заточенный до остроты бритвы и весь в темно-бурых брызгах.
- Да-а. Тоже годится в дело. Батюшкин?
- И отца Леонара.
Девушка и священник быстро переглянулись. Франка извлекла из глубины своих одежек лоскут, видимо, от преждебывшего платья, запеленала резец понадежнее и связала концы тряпки узлом.
- На, придержи его пока. Теперь: кто вызовется быть главным? Дамы есть дамы и к тому же гаремные затворницы, я частично не в себе, Леонар - чужак… Яхья, согласен начальствовать?
- Согласен, - ответствовал он с важностью. - А куда мы пойдем, Франка?
- Пока на север, подальше от… всего этого. Потом само собой сообразится, что делать.
И они побрели на север. Главная война осталась позади, здесь было не так много армии, которая вся стянулась к осажденному городу, и тьма беженцев; а среди них было проще простого затеряться, тем более, что их одежда за время скитаний по подвалам сильно потускнела и оборвалась, наперсное распятие отца Леонара уже давно перекочевало за пазуху, а сабля Яхьи, заткнутая за пояс, была украшена небогато, как и любое оружие, не побывавшее в деле.
Стоял разгар лета, но в него не верилось. Дороги были разбиты и смешаны с грязью, из зеленых рощ наносило кислый дух пороха или сладковатый трупный запах. Временами поперек их пути горбатилась раздутая лошадиная туша, валялась груда лохмотьев, откуда белело нечто. Леонар крестился, Франка покусывала губы, отжимая братию к краю.
Еду разделили поровну еще в начале странствий, однако Ноэминь время от времени отлучалась, шарила обочь дороги или по кустам. Притащила два хлеба, подмокших и зачерствелых сразу, для Леонара - штаны военного фасона (рясу ему оттяпали саблей, прежде чем засунуть туда), помятую солдатскую манерку - кипятить воду, варить похлебку, буде найдется из чего. Житейская ухватистость била из нее ключом.
"Добрая девочка, хотя ее доброта, похоже, не всегда воплощается в легальные формы, - размышлял Леонар, укладываясь почивать в заброшенный окоп. - И не так уж красива для еврейки… что там, почти дурнушка. Выровняется разве что, если переживет войну, и свой позор, и первое дело - вот это наше совместное злоключение…"
- Канидей-апа, ты кем была при Саир-шахе - первой женой? - допытывалась тем временем Франка.
- Шутишь всё, девочка. Первой женщиной - это могла быть, пожалуй. И я хорошего рода, достаточно хорошего, чтобы кормить грудью шахских дочерей, свою и от других.
- Вот поэтому я и хочу с тобой посоветоваться. Они, эти другие жены, - собой загляденье, в любви искусны, а ведь ничего более не умеют. Шах, жив он или нет, считай, их от себя отпустил. Трудно будет с ними на земле, по которой прошлась война.
- Трудно, а что придумаешь?
- Не знаю.
- Вот что. Слыхала такое присловье - "воля Большого Базара"? Да? Так на нее и положимся.
На следующий день их скитаний стали попадаться не только нищие, но и солдаты, которые отбились от войска ради того, чтобы отволочь домой свои грошовые трофеи, не только маркитанты, но и дикие торговцы из местных жителей: содрал с убитых кое-какое барахлишко и разложил вдоль торгового пути. Здесь уже меньше смердело войной. Коренное население было мусульманским и христианским вперемешку, война и тем, и другим в равной мере проела печенку, и это порождало терпимость к любому иноверцу, особенно в потрепанной одежде. Мужчины особо сочувствовали Франке, женщины вздыхали, глядючи на Яхью: красивый мальчик и одежда будто бы шелковая под слоем грязи, не иначе как сирота из знатной семьи. Он краснел, злился и смотрел прямо перед собой.
Чем дальше, тем гуще встречались им добротные селения, которые облепляли горные уступы, спускались в низины и рассыпались по ровному месту. На дороге становилось людно, и все чаще наших путников обступала толпа, которая целеустремленно волокла их с собой в некоем непонятном для них направлении.
- Ой, да сегодня же "день отдушины"! - осенило вдруг Ноэминь.
- Ты про что? - покосился на нее Яхья.
- Иначе - пятница, базарный день, - пояснил отец Леонар. - Прозван по еврейской букве, она же цифра пять. Завтра тут совместный праздник Божий: у кого обедня вечером, у кого пасторская проповедь, а кто по второму разу в мечеть отправится. Так хитро подладились, чтобы побороть соблазн сунуть нос в соседскую конфессию. Сплошное соревновательство в вере! А наживой заниматься будет вроде и неуместно.
- Отче, вы долго в Лэне жили? - поинтересовалась Франка.
- Месяца три. А что?
- Да ничего, в общем. Умный вы человек, всё с лету берете.
И вот они вступили в маленький укрепленный городок с церковью посреди довольно обширного ровного места, ратушей и жиденькими торговыми рядами.
Здесь был не просто пятничный рынок: весь город был торжищем. Попадалось всякое. Кто по дешевке сбывал серебряные блюда, кубки, футляры, нечто скрученное и сплющенное: это было добыто честным грабежом или составляло трудовую долю военной десятины. Кто вытащил из дому последний скарб - надбитый горшок, домотканый половик и скамью с хилой ножкой. Стопками лежала одежда, новая и истрепанная, с вотканной золотой нитью или вся в заплатах. Один чудак разложил на рядне фолианты - чуть обгорелые по краям, покоробленные, с дырами в тех местах, где переплет украшали некогда медные уголки. Леонар потянул туда всю компанию, как мощный пес, учуявший лакомый кусок - своего хилого владельца. Было тут и насущное: редко и скудно торговали едой, с чувством собственного достоинства - оружием (сам добыл, с бою!), втихомолку, обиняком предлагали пленных. Эти торговцы бросали на наших путешественников взгляды, от которых Франка поджимала губы, а шахские жены глубже зарывались в покрывала.
- Эй, хозяин! - потянул священника за рукав дородный, богато одетый мужчина, судя по внешности, из тех христиан, кто испросил у Бога позволения давать деньги в рост и наживаться на перекупке. - Не уступишь ли своих баб гуртом?
Леонар хотел было выругаться на эту полушутку и объяснить таким образом, что они не продажные, но как-то непроизвольно ляпнул:
- Посредников просим не беспокоиться!
- И верно, падре, - хитро прошептала Франка. - Почему бы вам самому не заняться… э… работорговлей? Место благоприятствует, голос у вас зычный, а им хуже не сделаем. Чем скорей продадим, тем быстрее наедятся. Большой Базар, я же говорю!
Они переглянулись, нечто друг о друге соображая. Глаза Франки смеялись, но в тоне была властность. Леонар как-то сразу понял все, как здесь говорят, до нитки и лишь вздохнул с сокрушением:
- Вы имеете в виду…
- Имею, имею. Яхья! У тебя сабля, вон, становись на пятачок и охраняй его. Тетушка, соблюдай своих овечек, чтобы на вкус не пробовали, а только на глазок! Падре, валяйте, только нас с Ноэми не заложите с разбегу. Ну, женщины, какая из вас самая храбрая и самая голодная? Покрывало-то распахни, не смущайся - эй, но только не во всю ширь!
- А вот кому Сафию, жену красивую, служанку искусную, - забасил священник, неожиданно для себя поигрывая голосом и шельмовски поводя очами. - Дешево! Везде три сотни монет - у меня одна. Кругом забитые и робкие, у меня веселая. Только чтоб перекупщики - не подходи, у меня на вас нюх!
Народ оборачивался, смеялся, подбирался ближе к бесплатной потехе, так что Яхья шипел и размахивал саблей в ножнах.
Молодой, смазливый христианин-полукровка протолкнулся поближе, спросил:
- А покреститься она захочет?
- Только ин окказио брачного союза, - с важной миной произнес Леонар и подмигнул Сафии. Та стыдливо потупилась, стрельнув глазами навскидку.
- Союза… а? - юноша покачал головой, но вдруг улыбнулся, отцепил кошель от пояса и подал Леонару. - Считай, там даже больше.
Тот подтолкнул к молодцу "покупку" и, не открывая кошелька, сунул ей в руку.
- Вот, держи: это если твой властелин тебя со свадьбой надует или сама уйти захочешь. У меня с гарантией, как в лучших торговых домах!
Все ахнули. А он подтянул к себе другую женщину.
- Это у нас Файруза. Ну смотри, дитя, кого из гяуров для себя хочешь… на тех же условиях? А вот она - Айсулу. Не так молода, но всех умней, благонравней и нежнее, будет заботливой матерью твоим детям. Такой и две сотни дать не грех.