Сколько мальчик себя помнил, они с дедом жили в Мушанке, хотя… Иногда, пожалуй, в голову приходили какие-то смутные образы - широкие чистые горницы. Не деревенские, с высокими сводами. И было там почему-то очень светло. Странно, в общем, все это было - и помнишь, и не помнишь одновременно… А в Мушанке их с дедом звали "чужинцами" - за глаза, когда дед Прокша не слыхал.
Волхв в ответ кивнул:
- Значит, точно со мной пойдешь… - и в упор посмотрел на Гриньшу. Глаза Волхва были тоже птичьи, желтые. Бесчувственные глаза. - Суров был Прохор Еремеевич, всегда суров и к себе, и ко всем прочим… Стало быть, с самого начала он так решил… о тебе решил, Григорий. И обратного пути у тебя уж нет. Поел? Отдохни, а потом я разбужу, да и в путь.
- Так куда идем-то, дяденька Волхв? - повторил Гриньша.
- В Завеев. Слышал о городе Завееве?
- Как не слыхать… Да ведь разрушили его шканы? Нет боле города?
- Города нет. Черная башня шканская есть. Туда и лежит наш путь.
- А потом?
Волхв опустил глаза и почти неслышно бросил:
- Поспи. Скоро дальше пойдем…
Когда Волхв разбудил Гриньшу, светать еще не начало. Задув крошечный огонек, путники завернулись в плащи и покинули убогое пристанище. Гриньша, шагнув из затхлого уютного тепла под зябкую лесную капель, невольно вздохнул. Что впереди? С каким странным человеком свела его судьбинушка… Словно в ответ на этот вздох, Волхв промолвил, как будто ни к кому не обращаясь:
- Вечная лесная капель… Теперь до самого полудня не иссякнет… - затем, обернувшись к Гриньше: - А ты, поди, и не помнишь, что все было иначе?
- Как иначе, дяденька?
- Дед тебе не рассказывал, что было прежде, до Завоевания?
- Дед Прокша о прежних днях мало говорил. А он боярин?
- Боярин. Прохор Еремеевич твоего деда зовут. Звали… Прежде, Григорий, был твой дед боярином и в самом Завееве при князе в палатах жил. И ты там родился. И тогда были дни и были ночи… не то что теперь…
Гриньша смолчал. Что такое "день" и "ночь", он знал. Это когда светло и когда темно. И сейчас тоже есть день и ночь. Вот теперь темно, и небесная влага садится на остывшие ветви, стекает по стволам и листьям наземь… Это ночь. Потом развиднеется, посветлеет - тепло станет, вода поднимется паром, уйдет в небо… Это, стало быть, день. И будет дымка над головой все плотней, и небо - все темнее. Когда совсем темно будет - станет ночь. Дома, трава и деревья остынут, а влага осядет вновь… И так вечно. Вот сейчас, пока шли, уже порядком развиднелось…
- …А потом пришли шканы, - словно продолжая прерванную сказку, снова заговорил Волхв. - Приходили они и прежде, да князь с дружиной им всегда от ворот поворот давал.
- При Яриле? - несмело спросил Гриньша.
Что такое "Ярило" мальчик не знал, но мальчишки в Мушанке так говорили, имея в виду прежнюю - до Завоевания - жизнь: "при Яриле". Это слово олицетворяло прежний, добрый уклад, по которому украдкой вздыхали старшие.
- При Яриле? Да, пожалуй, так, - согласился Волхв. - Когда Ярило мало не каждый день нам свой лик казал, другая жизнь была… От Ярилы шла силушка, ее волхвы могли в пользу людям обращать… И боялись шканы той Ярилиной силы. Но однажды напали они в ночь и было их много… Неужто не рассказывал Прохор-то Еремеевич?..
Гриньша покачал головой и спросил:
- А дальше что было?
- Дальше… Дальше князь Вольга и его дружина бились со шканами всю ночь и ждали лишь рассвета, чтобы показался Ярило, дал светлую свою силу… Но рассвет не пришел. Эх, не поймешь ты… До проклятого часа за ночью всегда шел день и являлся Ярило… Но вслед за той ночью рассвета не было… И бились мы… Бился, говорю, князь и дружина против шканов еще день. Отступали, вырывались с боем из черного кольца шканских мечей и снова нападали… И снова ночь была… И снова не пришел за ночью рассвет. Если бы знал князь, что всему виной черное шканское колдовство, то не ждал бы Ярилиных лучей понапрасну… А как понял - поздно было. Пали все кони под дружинниками и пешими приняли мы… они… приняли они последний бой. И почти все полегли на том поле окаянном.
- Почти все? - переспросил Гриньша. - А дед? Дед же спасся, да? А князь Вольга? Тоже спасся?
- Князя мертвым никто не видел… И не увидит никто. Никогда. Для людей - князь живой. И вернется когда-нибудь, прогонит шканов. И разрушит черную башню в Завееве, тогда падут вражьи чары, и снова за ночью день настанет. Люди ждут.
Гриньша подумал было, что в Мушанке никто князя Вольгу не ждет, но потом решил - все же ждут. Ждут, просто вслух не говорят о таком, неровен час - прослышат шканы, несдобровать тогда княжему ожидальщику… Вслух же спросил:
- А что за черная башня такая?
Вместо ответа Волхв поднял руку - нишкни, мол. И, согнувшись, нырнул в кусты. Гриньша, ступая неслышно, как дед учил, сунулся следом… Теперь и он разобрал сквозь шепот капель и первые птичьи невеселые трели топот, звяканье…
Десяток шагов - и за кустами открылся тракт. Тяжелая рука спутника легла на Гриньшино плечо, придавила к земле, вжала в мокрющие лопухи. Странники замерли, вслушиваясь, а звуки, чужие лесу, доносились все ясней да ближе. Вот из-за поворота показались шканы. Сперва - всадники на низеньких мохнатых лошадках. Кожаные латы с медными и костяными накладками, украшенные полосками черного меха… круглые щиты с тусклыми ржавыми бляхами… увенчанные вороньими перьями шлемы… Над колонной нестройно качались копья - бунчуки под жалами наконечников тоже черны. Кривые мечи в черных ножнах… Следом за всадниками - пехота. Лучники с меховыми футлярами за спиной. Щитоносцы. В хвосте - кибитки обоза и снова конный конвой.
Затаившиеся в кустах путники проводили шканский отряд взглядами и, когда скрылись из глаз черные всадники, поднялись на ноги.
- Далеко идут, - определил Гриньша, - луки не распакованы.
- Да, берегут от сырости, - кивнул Волхв. - А ты молодец, примечаешь. Они идут к Светихе, там сейчас большой бой начинается.
- А с кем бой-то?
- Княжич Горислав из лесу с дружиной вышел. Теперь шканы постараются его от лесов отрезать, оттеснить на равнину, со всех сторон окружить - потому и спешат сейчас отряды отовсюду к Светихе.
- Чай, не окружат, - буркнул Гриньша, - не поспеют. Княжич Горислав никогда…
- В этот раз - поспеют, - странным голосом ответил Волхв. - Да и нам торопиться надо. Идем пока по тракту, а за мостом снова в лес свернем.
Шли часа два - Волхв не проронил ни слова, Гриньша тоже помалкивал, берег дыхание. По битому тракту прошагали совсем недолго, только до речушки, а как мост миновали - снова увлек молчаливый проводник в лес. Теперь, днем, лес выглядел поприветливей. Гомонили птахи, с шорохом сновала мелкая живность по кустам и папоротникам. И капель смолкла - зато из падей потянул туман. Вокруг глянешь - вроде ничего, а уж в двух десятках шагов будто кисея между стволов натянута. Туман. И небо в просветах среди древесных крон, тоже как туман - белесое, мутное, низкое. К середине дня глаза поднять стало невмочь. И нет света большого над головой, а глазам больно, слепит мутное небо…
Еще раз попадался по пути шканский отряд - поменьше первого, душ тридцать. Эти спешили, лугом шли, без дороги, да не колонной - рассыпным строем.
- Торопятся, - пояснил Волхв, - потому с дороги ушли. Хотят угол срезать, чтобы поспеть.
- А куда так спешат, дяденька?
- Все туда ж, к Светихе. Горислав прежде никогда такого случая им не давал, вот они и торопятся нынче у Светихи его окружить… И из Завеева небось тоже почти вся стража к Светихе ушла… А мы с тобой хорошо уж отмахали. Не устал?
- Дык мне привычно… - В самом деле, дед Прокша приучил внука сызмальства к дальним концам.
- Вот и славно, - одобрил Волхв. - Сейчас маленько переждем, чтобы шканы подальше убрались, потом вон тот лесок пройдем - и на дневку станем. До Завеева уж рукой подать…
Дневку Волхв определил опять же в лесу - опасался, видать, шканов. Леса черные воины не жалуют, без причины не сунутся…
Путники присели за поваленным стволом, удобно прислонились к сырой поросшей лишайником древесине - с той стороны, откуда света небесного больше. Гриньша сбросил накидку, ткань почти совсем просохла, паром исходить перестала. Тепло, хорошо. Влага в небо, считай, вся поднялась - благодать. Небеса белые, как молоко парное, свет с теплом широко льются на землю-то… Только вверх глядеть - глаза режет, так вверх-то можно и не глядеть… Волхв достал припасы, разложил хлеб и сыр на расстеленном плаще, кивнул:
- Давай, Григорий. Ешь, потом поспишь маленько. Вечером дальше двинем…
- А зачем идем-то, дяденька? Зачем торопимся?
- Нынче шканы к Светихе соберутся, но боя большого не будет, потому что они захотят роздых дать и коням, и людям… Ночью, пожалуй, на приступ пойдут…
Гриньша молчал, а странный его вожатый, похоже, не отвечал на вопрос, а сам с собой, размышляя, беседовал. Да и не глядел он на паренька, в сторону косился.
- …Первый приступ слабым будет, пробным. Горислав отобьется играючи. А с утра начнется… Волна за волной, приступ за приступом… Ну да уж до полудня-то простоит дружина, выдержит… А там и мы поспеем дело сладить.
Тут только Волхв глянул в упор на мальчика немигающими желтыми глазами:
- Поел? Тогда - спать! Нам еще полночи шагать до Завеева.