Зашел к Константинову, которому доложил о выполнении поставленной задачи. Разговор с ним был, как никогда, тяжел. Он ознакомил меня с положением дел группы войск. Они были далеко не так блестящи, как казалось со стороны. Положение группировки с каждым днем становилось хуже. Москва подкреплений в виде боевых соединений не присылала, что было и ежу понятно. Для переброски только одного стрелкового батальона без тяжелого вооружения требовалось не менее 45 транспортных самолетов типа Ю-52. Лишних транспортных бортов нашему командованию взять было неоткуда. Большинство транспортных самолетов ВВС были задействованы на поддержке остатков войск, находящихся в окружении в районе Вязьмы и Смоленска. Нас же поддерживал только транспортный отряд Паршина и часть МОАГ, а это капля в море. Сформированные из бывших пленных части на линии соприкосновения с врагом несли потери не только от врага, но и дезертирства. Все госпитали были "под завязку" забиты больными и ранеными. Не хватало продовольствия, боеприпасов, зимней одежды и медикаментов. Мы-то в Лиде, сидя на трофейных складах, этого не замечали, а в Минске все было очень сложно. Продовольствие, захваченное на складах в Минске, быстро сокращалось. Нужно было кормить не только военных, но и гражданское население. Возникли большие проблемы с обеспечением населения и частей топливом для обогрева домов. Пришлось часть прошедших "фильтр" отправлять на лесо– и торфозаготовки. Туда же отправили и пленных немцев. Город и его окрестности постоянно подвергались налетам авиации врага. Обе авиагруппы Особого назначения не справлялись с потоком эвакуируемых. Положение на фронте было тяжелым. Если на северном и северо-западном участках, где действовали мы, оно было более или менее нормальным, то на остальных участках обстановка была очень сложной. Прорваться к Логойску, Жодино и Осиповичам не удалось. Немецкое командование, маневрируя резервами, сдерживало наше продвижение. Тяжелые бои шли под Столбцами и Несвижем. Ставка же требовала расширения освобожденной территории. На бумаге группировка выглядела сильной, имевшей на вооружении авиацию, танки и артиллерию. На самом деле в строю было не более 32 тыс. человек военнослужащих и около 5 тыс. партизан, тонкой линией растянутых по линии фронта. Главной ударной силой были части, переброшенные из-за линии фронта. Основными проблемами в срыве нашего наступления Константинов считал слабую "сбитость" подразделений, отсутствие надлежащей разведки, "партизанщину", отсутствие необходимого боевого опыта у комсостава, освобожденного из плена (500 командиров скрывалось среди пленных красноармейцев в лагере на Масюковщине, еще около полутора тысяч находилось в "Zweiglager" на Переспе) и в штабах группировки. Тем не менее Михаил Петрович не унывал, говоря, что не все так плохо и есть время все поправить. Нам пока противостояли только тыловые, охранные и вспомогательные части Вермахта и полиции. Из-за этого группировке удается бить врага. В конце того разговора мы с ним обсудили дальнейшие планы действий моего отряда. Выслушав мое предложение об оставлении нами Лиды и отходе на линию "старой границы", генерал в этом отказал, сославшись на необходимость как можно дольше держать линию фронта дальше от Минска. Нужно было выиграть время для формирования новых подразделений и проведения мобилизации местного населения. Нам была поставлена задача – продолжать активные действия на всех направлениях, особенно на Барановичском и Слонимском. Требовалось провести разведку в направлении Гродно и Вильно, изучить возможность нанесения туда удара для освобождения пленных в местных лагерях. При этом подкреплений нам не обещали. Мы своей активностью просто обязаны были уверить немецкое командование, что основной удар группой войск будет наноситься из нашего района на север в тыл ГА "Север". Моего начштаба он так и не вернул, сказав, чтобы выкручивался сам – "не маленький, а он здесь нужен", Алексеева припахали в оперативный отдел штаба группировки…
Через сутки после встречи Нового года Акимов из Молодечно прислал мне около тысячи человек, сведенных в два штрафных батальона. Безоружных, ослабленных пребыванием в лагере и практически раздетых. И еще парочку таких эшелонов обещал. У меня своих прошедших "фильтр" было почти столько же. Хорошо хоть трофеи имелись. Пришлось преобразовывать "истребительный" батальон в полк четырехбатальонного состава. Комсостав для него брать из "старой гвардии" и из освобожденных из плена командиров. Часть "профильтрованных" выделили в подразделения тяжелого вооружения и для экипажей бронепоездов. Наиболее ослабленные были направлены для гарнизонной службы в Ивье, в села, расположенные вдоль автотрассы на Минск, и на железнодорожной станции по пути на Молодечно. Было у меня ощущение, что они нам еще там понадобятся. Не могли немцы не воспользоваться шансом и не попытаться перерезать нам пути отхода. Да и бойцам надо было прийти в себя. Кстати, это дало неожиданный результат – бойцы с помощью местных жителей нашли несколько десятков танков, автомашин и орудий, брошенных нашими войсками в ходе отступления и не найденных немцами, и их срочно потребовалось приводить в порядок.
С техникой вообще проблем было много. Я уже говорил про трофеи, их было очень много. Если с авиацией проблема решалась переброской исправных самолетов в Минск и дальше за линию фронта, то с наземной техникой такой фокус не прокатывал. Требовалось ввести в строй и модернизировать трофейные и найденные танки. Танки, что не смогли поставить в строй, пустили на бронепоезда или использовали в качестве БОТов в обороне города и аэродромов. Из остальных сформировали несколько танковых рот и тяжелую танковую роту на КВ. С модификацией особо ничего сделать не получилось. В основном навесили экраны, у легких танков наварили лобовую броню. На пару Т-34 и КВ с разбитых немцев установили командирские башенки, поменяли радиостанции и оптику. Вот и все…
Срочно требовалось решить вопрос с боеприпасами для КВ. 152-мм снарядов для гаубицы М-10Т было всего несколько сотен штук, а нам их требовалось много, чтобы укомплектовать все машины, да и резерв требовался. Проблему решили авиаторы. Они перебросили с аэродромов в Брянске нужное количество снарядов.
Были проблемы в "сбитии" подразделений, начиная с экипажей и кончая батальонами и полками, снабжении их всем необходимым; в проведении мобилизации местного населения и "зятьков", оставшихся здесь после летних боев; эвакуации раненых и больных и т. д. и т. п. А еще были бесконечные проблемы местного населения, от которых голова к концу дня раскалывалась.
Я уже не говорю о проблеме с пленными. Слишком много их собралось. У меня только в Лиде их было больше 600 человек, в том числе и женщин (Luftnachrichtenhelferinnen), что служили в подразделении связи на аэродроме, а также работали в борделе. Если с военнослужащими все было более или менее понятно, то с женщинами возник вопрос. Они вообще-то не были военными, хоть и носили установленную для них форму, но оружия не имели и по нам не стреляли. Для меня они были обузой, так как приходилось выделять охрану и помещения под размещение; медикаменты для лечения раненых; гонять народ, чтобы не устроили над женщинами насилие, и т. п. Единственное, что я мог сделать, так это отправить пленных, в том числе и женщин, в Минск под крыло Цанавы, под началом которого были лагерь и лазарет для немецких военнопленных в Пушкинских казармах. Мы с ним связались по телеграфу, и он согласился с моим предложением. Чем снял с меня большущий камень.
Кроме всего прочего, с меня никто не снимал руководства остальными подразделениями бригады, раскиданными на огромной территории. С Серегой и Григорьевым мы поддерживали связь по телефону и телеграфу, и я был в курсе их дел.
Акимову пришлось отражать удары со стороны Сморгони и Вилейки. Против него действовали немцы и латыши из гарнизонов Сморгони, Вильно, Вилейки и Докшиц. Бои шли с переменным успехом, его ротам и штрафным батальонам удавалось не только удерживать захваченные позиции, но и потихоньку продвигаться в сторону Сморгони. Пополнение к нему из дулага шло постоянно. Он мне, как и обещал, еще два батальона, сформированных из бывших военнопленных, прислал. В ответку я отправил часть трофеев, захваченных на станции в Лиде: оружие, танки и часть автомашин.
У Григорьева тоже все было в норме. Получив подкрепления из Минска и Молодечно, его боевая группа готовилась к боям. Батальоны занимали позиции на участке от Ивенца до Радошковичей. Боев с врагом у него не было, но с личным составом хватало проблем. Пополнение, прибывшее из лагерей, физически было слишком ослаблено. Практически ежедневно в санчасть приходилось отправлять по несколько десятков человек. Не обошлось и без умерших от болезней. В лучшем положении по сравнению с бывшими военнопленными были "зятьки" – окруженцы, прибывшие по мобилизации из окрестных сел. Именно на них политрук и делал ставку, направляя их на наиболее опасные места.
Вот с чем у меня не было проблем, так это со связью. Прикомандированные к бригаде спецы из наркомата связи во главе с пожилым старлеем сделали все, чтобы хоть в этом облегчить мне жизнь. Чаще всего связь была и с подразделениями бригады, и с городами, и с Минском, и даже с Москвой. Связисты использовали все, что только можно: железнодорожную связь (телефон, телеграф), линии связи, что были проложены до войны (военные и гражданские – интересно, где они только схемы прокладки нашли?), трофейные и наши радиостанции. Строго следили за соблюдением правил переговоров всеми абонентами сети. А уж как они виртуозно курочили неисправные самолеты в поисках запчастей к радиостанциям, можно только позавидовать. И людей для свой службы подбирали из бывших пленных профессионально. Сами проводили проверку кандидатов на техническую грамотность и забирали себе только лучших. Парни так смогли поставить процесс, что на них никто не обижался. Главное, что связь была.