* * *
Полуденное солнце позолотило седину осеннего поля, стелившегося между бойкой рекой и желто-зелеными всполохами рощиц. Издалека Ладимир с Бориславом завидели целую армию ловчих сокольников. Их ярко-красные свитки с золотыми нашивками и синие мятли мерцали, словно россыпи самоцветов. Люди сокольничего пути, кто верхом на лошадях в сверкающей сбруе, кто на своих двоих, суетились в ожидании охотников. У многих из них на парчовых рукавицах восседали хищные пернатые государевы слуги - соколы, кречеты и челиги.
- Княжич, ты уж не взыщи, прости дружка своего. Вспылил я утром, лишку дал. Но ты же сам разумеешь, как нам сейчас надобно не дать петуха, - наконец решился объясниться тысяцкий.
- В кой-то веки ты, Борислав, прощения просишь? Видать, и впрямь испужался, что я батюшке скажу. Не робей, захочу тебя осадить, сам поколочу. Похмельного-то кого угодно легко в корыто бросить, в другой раз с трезвым попробуй сладь, - ответил княжич с остатком обиды в голосе.
Борислав ухмыльнулся и ехидно прищурил свои болотные глаза, как бы говоря: "поглядим, поглядим еще".
Великий князь с сыном в сопровождении старших дружинников прибыли с небольшим опозданием. Конь под Невером был под стать седоку: белоснежный исполин, под копытом которого содрогалась земля за версту. Голову боевого скакуна опоясали красные ремни оголовья, скрепленные золотыми бляшками; лоб и нос животного украшали бронзовые решмы в виде листьев лавра.
Сняв шапки, Ладимир и тысяцкий поклонились сеяжскому князю.
- Здрав будь, Всеволодович! - приветливо прогремел Невер. - Как живется тебе в гостевых хоромах? Всем ли доволен ты?
- Благодарствую, государь! - отвечал Ладимир. - Хоромы воистину царские. Радушию твоему, княже, нет предела.
Через мгновение и сын Невера подъехал к ним на своем молодом гнедом жеребце. Лишь сейчас строгий отец простил ему летнюю выходку с Буяном и начал снова брать с собой на охоту. Худощавый, с вытянутым лицом и удлиненной тонкой шеей, двенадцатилетний Яромир все еще напоминал несуразного олененка. От Невера ему достались волнистые каштановые волосы и небесная синева глаз, но главным сходством сына с отцом был нрав, непокорный, как тот самый Буян, которого опасались даже бывалые конюхи. Княжичи учтиво поприветствовали друг друга.
- Государь, в пору ли зачинать веселье? - спросил главный ловчий, подойдя с огромным соколом на рукавице.
Получив в ответ утвердительный кивок, он чинно посадил гордую птицу на руку великому князю.
Старинная забава началась.
Армия ловчих, пеших и конных, разлетелась по полю, будто осколки цветного витража. Вскоре всю округу наполнили их дикие крики, невыносимый скрежет трещоток и лай борзых. Подобно бесноватым, сокольники и охотничьи собаки будоражили природу, возмущали поросшие камышом берега реки, окрестные березняки и рощи.
Тучи диких уток повсюду судорожно взмывали ввысь, взрываясь скрипучим гвалтом. Охотники пустили хищных птиц. Соколы, кречеты и челиги пронзали небесную синеву и серыми вихрями разили свою добычу. Как искусные дружинники меньшим числом обращают в бегство тысячи плохо обученных ополченцев, так и пернатые убийцы рассеивали обильные стаи.
- Давааааай, родимый, ээээээээээйй! - задорно прокричал Невер, снова вскинув вверх руку в парчовой рукавице и отправив в небо своего любимца Кургана. Могучий сапсан взмыл к облакам, описал широкий круг и по крикам сокольников начал преследовать свою жертву. Как ни старалась утка, петляя, запутать хищника, Курган в который раз обрушился на добычу, и очередная бездыханная тушка полетела на землю.
Седла охотников и ловчих уже были увешаны, как бахромой, тороками с дичью. Вдруг у Ладимира все пошло наперекосяк. Его кречет Ререг, войдя во вкус, продолжал кружить под облаками, не реагируя ни на зов княжича с ловчими, ни на приманку - голубиные крылья на алом бархате. Кречет перестал различать добычу и хищных "братьев"; первым под предательский удар попал пролетавший мимо ястребок Килей. Сцепившиеся птицы зависли серым клубком, потом ястреб обмяк и рухнул вниз, беспомощно кувыркаясь в потоках ветра. Он с такой силой ударился оземь, что с его головы даже слетел клобучок.
- Ты это нарочно! - раздался визгливый возглас Яромира. - Ты, ты, я видел!
Мальчик стремительно подъехал к Ладимиру, вперил в него свои синие глаза, в которых блестели слезы обиды. Щеки его пылали горячим румянцем, а губы дрожали.
- Кем ты себя возомнил, что изволишь со мной такие шутки шутить? Думаешь это смешно? По что Килеюшку моего погубил? Думаешь, тебе все дозволено, коли ты Аленушки жених?
- Окстись, друже! О чем толкуешь? Кречет мой белены объелся, своих кромсать вздумал. Только я тут причем? Сдался мне больно твой ястреб, - с усмешкой ответил Ладимир.
- Врешь, врешь собака! Видел я, как ты кречета на Килея натравил!
- Осторожней, княжич! С равным говоришь! Я не посмотрю, чей ты сын. Уймись, не то придется ответ за наговор свой нести! Ты мал еще и глуп, посему на этот раз прощу тебя, но впредь думай, прежде чем говорить! - предостерег Ладимир, с трудом сдерживая гнев.
- Ты еще пугать меня будешь? Да я, да я ….
- Что, ТЫ? - боевым рогом протрубил голос Невера.
Оглядевшись по сторонам, Яромир увидел, что охота остановилась; ссора привлекла всеобщее внимание и привела всех в замешательство.
Под веселый звон колокольцев на конской сбруе Невер степенно приблизился к сыну. Солнце лениво перекатывалось в складках его фиолетовой шелковой свитки, воспламеняло золотое круглое оплечье у него на груди и витые обручи-запястья на рукавах. Нахмуренные брови великого князя сливались с собольей опушкой его шапки.
- Ежели ты грозишь кому, так изволь свою угрозу выполнять, - сказал он с недоброй ухмылкой. - А то ни враги, ни друзья тебя бояться не будут. А каков князь, ежели его никто не боится? То не князь - то пугало огородное. А ну ка, слезайте оба с коней!
- Государь, к чему … - начал было Ладимир. Но Невер резко прервал его взмахом руки.
- Не противься! Как иначе решить, кто прав, кто виноват? Яромир одно твердит, ты - другое. Иного пути нет - только поединок!
Оба спешились и уставились на князя: сын - со страхом и ожиданием, а будущий зять - с явным недовольством.
- Ну что стоите-то? Вперед, кто верх возьмет - того и правда.
- Государь сеяжский, не гневайся! Но не буду я с княжичем биться. Мал он еще, пострадать может, - снова возразил Ладимир.
Слова эти хватили топором прямо по самолюбию Яромира. Наклонившись вперед, словно молодой бычок, и вытащив из ножен меч, пока что испытанный лишь на тренировках, с диким воплем он ринулся на обидчика. Гривноградский княжич искусно увернулся от широкого взмаха, затем - от еще и еще одного. Ловко уйдя от очередной атаки, он поймал и вывернул разящую руку Яромира ему за спину; клинок плашмя шлепнулся на траву. Вполсилы Ладимир оттолкнул обезоруженного противника - тот упал на землю.
- Довольно! - снова протрубил голос Невера. - Ну, Яромир, посему выходит, не твоя правда. Проси прощения за наговор свой и оскорбление!
Вскочив на ноги, мальчишка умоляющим взором вцепился в отца, попытался возразить, но слова иссохли и превратились в пыль у него во рту. Он здорово запыхался от гнева и хаотичной рубки воздуха. Его парчовое, убранное жемчугом одеяние помялось и замаралось пятнами травы, шапка осталась валяться где-то под ногами, а волны волос захлестнули половину лица.
- Не смей отцу перечить, маленький наглец! Мало тебе досталось? Еще желаешь? Сказал - проси прощения! - заорал Невер.
- П-п-прости, Ладимир! Виновен пред тобой, каюсь! - выдавил из себя Яромир, осознав безысходность своего жалкого положения.
- Ну, ежели тебя и это ничему не научит, уже и не знаю, что с тобой делать, - с досадой сказал великий князь, возвышаясь на своем боевом скакуне, подобно громадному изваянию. - Драгомир, Протас! - позвал он своих дружинников. - Проводите княжича во дворец, пусть сидит в своих покоях и никуда не выходит, покуда я не позволю!
Глава 6. Месть
Пыхтя и ероша свои волосы, Яромир выцарапывал костяным писалом на вощеной дощечке корявые буквы, напоминавшие покосившийся частокол. Мысли княжича путались. Чем старательнее он копался в памяти, тем сильнее сгущалась дымка в его сознании. Все, о чем он мог сейчас думать, - это недавнее унижение на охоте. И как тут было сосредоточиться на житии очередного седобородого праведника, что задал ему вызубрить строгий учитель, дьякон Феофан?
Оторвавшись от письма, он обреченно взглянул в распахнутое резное окно. Отсюда, из высокой светлицы дворцового терема, весь княжий двор стелился как на ладони, и даже вдалеке виднелись улицы посада, ползущие к берегу Ладнора.
Но отрывистый стук резко прервал его задумчивость. Спрятанным за темно-синим сукном подрясника кулачком Феофан продолжал колотить по дубовому столу, обильно закапанному воском.
- Ты рот не разевай, а ученье познавай! Опять леность свою лелеешь, опять не готов, невежда? - заблеял диакон. Невер строго-настрого наказал ему ни в чем не давать княжичу спуску, и учитель муштровал наследника жестче, чем простого мальчишку-послушника.