Яромир нехотя вернулся к невыученному заданию, то и дело украдкой поглядывая на Феофана в ожидании момента, когда тот даст слабину. Диакон был еще молод, но тщедушен, как птенец. Когда усталость брала верх над его худосочным телом, он начинал клевать носом, словно древний старец. И сейчас как раз наступал такой момент. Полдня - заутреня и всякие хлопоты - остались позади, солнце наполняло светлицу теплом и уютом, а птицы ласково щебетали за окном свои колыбельные.
Действительно, долго ждать Яромиру не пришлось. Развалившись на резной лавке, убранной бархатным налавочником, Феофан растекся по стене и сладко засопел. Княжич встал, тихо скользнул по пестрым восточным коврам, что устилали пол светлицы. Могучая дубовая дверь отворилась с предательским скрипом, но диакон лишь причмокнул и тряхнул козлиной бородкой. Сафьяновые сапожки мальчика бодро забарабанили по лестнице.
"Слава Богу! Батюшки нет во дворце, кажись! Пронесло", - подумал он, выйдя на крыльцо. Лучи солнца сквозили между резными Сиринами, Алконостами, единорогами и русалками под перилами крыльца, и казалось, что сказочные существа то резко снимаются с места, то вновь застывают как вкопанные. Кроны деревьев и кустов только начали переодеваться в золото и охру, но летний дух сена и медвяного цветения уже сменился прелыми осенними нотками. Вдалеке Яромир услышал заунывные бабьи причитания и устремился сквозь сад на голоса.
Во последней во астаточке,
Открасовалась Аленушка, мила мамынька,
Ты во красных девушках,
Во белых ты лебёдушках…
Причитания становились все громче. Наконец княжич увидел стайку сенных девиц, рассевшихся на длинной дерновой скамье вдоль высокой зубчатой ограды сада. А среди этих шумных голубок томилась настоящая жар-птица, которой вскоре предстояло перепорхнуть из одной драгоценной клетки в другую.
- Братец! Неужто отец смилостивился уже над тобой? Он же вроде как велел тебе из дворца не выходить и лишь книжным ученьем заниматься? - спросила Алена, прервав стенания девиц.
- Ладно, Бог с тобой, я не скажу, и девицы - могилы, правда?
- Да, что ты, чтобы мы, да княжича заложить? Да не в жизни!
- Ладно, попричитали и будет, - сказала княжна. - Теперь, девоньки, ступайте по своим делам. Хочу с братцем по душам потолковать, покуда батюшка не воротился.
Лебединой поступью подойдя к брату, княжна взяла его под руку.
Алена была всего на год старше Яромира. Хотя под всеми румянами и белилами по-прежнему скрывалась круглощекая девчонка, стать матушки уже отчетливо читалась в ее облике. Лазурь игривых глаз спорила с блеском синего яхонта в серебряной диадеме у нее на голове, а тугая русая коса едва не заметала за ней след. Ее бледно-голубое, отороченное жемчугом муаровое платье прямого покроя словно было соткано из лепестков незабудок и ландышей.
- Слыхала я, что обидел тебя давеча женишок мой, - начала она подначивать брата.
- Что? Да я ему обижу! Ежели бы батюшка нас не остановил…, - завелся Яромир, как боевой петушок.
- Да, да, Ярик, ты у меня тот еще воин, кого угодно сразишь! - она мило улыбнулась. - Но только пристало ли мне выходить за того, кто на любимого братца руку поднял?
Алена резко остановилась посреди дорожки, пролегавшей между рядами вековых лип, и топнула каблуком своего сапожка.
- Не хочу за него замуж! Не хочу в Гривноград, чтобы провалиться ему под землю сырую! - капризно воскликнула княжна. - Ярик, ну как же так? Мне ведь матушка всегда говорила, что выдаст за сына императора вирейского, что буду я жить у моря-окияна теплого, в палатах мраморных да златоверхих.
- Да, сестрица, не позавидуешь тебе - за такого чурбана под венец пойти! - согласился Яромир. - Вот только пустое это все, знаешь же: коли батюшка наш что замыслил, так по сему и быть. Да и к венчанию уже готово все, так что не трави себе душу, смирись, сестра. Но коли он, не приведи Господь, тебя обидеть вздумает, ты сразу мне весточку шли! Уж я его…
- Эх, братец, на тебя надёжа вся. Но, может, есть еще способ спасти меня от этой напасти! Ты должен сестрице подсобить, Ярик, миленький.
- Но что я могу, Алёнушка? Отец и так на меня гневается, запер во дворце, того гляди стражу приставит. Рад бы помочь, да не в силах я, да и никто, даже матушка наша. Смирись, не грызи себя!
- Ну подумаешь, гневается! Он на то и отец нам. Ты же говорил, что он того и гляди тебе удел даст во княжение, - Яромир недовольно поджал губы, и Алена сама поняла, что перестаралась и наступила ему на больную мозоль.
- Слушай, братец! - продолжила она как ни в чем не бывало. - Говорят в бору, недалече от Ладнорского острога где-то, живет ведунья одна, Далемирой звать ее. И прабабка, и бабка, и матушка ее ведуньями были. Моя мамка Никифоровна сказывала, что к ней ходила как-то, и та … Уж не скажу, что та сделала, негоже такие секреты выдавать. Но многие про нее ведают, все говорят: мертвеца поднимет, слепцу взор воротит, клинок так заговорит, что сам врагов сечь будет, кого хочешь приворожит, аль наоборот - отворотит.
- Сестра, брось это! Все эти ведуны, ведуньи, ворожеи - сказки дедушкины! - возмущенно воскликнул Яромир. - А ежели и нет, это же слуги идолов языческих, и ходить к ним - дело скаредное, богомерзкое!
- Ничего не сказки! Я Никифоровне верю, как себе, не обманет та, кто выкормила! И нет ничего богомерзкого в том, чтобы несчастную душу от погубления спасти. Братец, миленький, не оставь в беде, подсоби! А я вовек тебе не забуду, долг сполна отплачу, как черед придет.
- Ну, пускай ведунья и впрямь твоя так всесильна, пускай - дело не богомерзкое, во благо. Но я-то тут причем, как тебе подсобить могу? - удивленно спросил княжич.
- Как причем? Эти ведуны да ведуньи, как псы, страх за версту чуют. А я, ты же знаешь, та еще трусиха. Самой мне к ней идти никак нельзя. Да и кто меня отпустит? А дело важное, да не приведи Господь, кто проведает! - она сложила бархатные ручки на подбородке и покачала головой. - Ну сам рассуди: кому, кроме тебя, братец мой, соколик, могу я душу свою несчастную доверить? Ты храбр, будто барс, честен и сестру во век никому не сдашь.
Она взяла Яромира за руку так пылко, что по его телу прокатилась странная дрожь, и прошептала на ухо:
- Помоги, молю, Яромир!
Отпрянув от брата, княжна поймала его взгляд, и тут Яромир дрогнул.
- Ладно, так и быть, твоя взяла. Схожу я к твоей ведунье, ежели батюшка с меня опалу и заточение снимет…
- За это не переживай, - перебила сестра. - Забыл, кто в прошлый раз за тебя упросил? Батюшку беру на себя. Завтра же с тебя наказание снимут. А как к ведунье пойдешь, бери наставника своего по ратному делу, пестуна Богдана. Попроси его тебе Ладнорский острог показать. А опосля, как бы невзначай, скажи, что я просила к знахарке зайти за травами целебными, что только одна она готовит. Мол, все равно по пути. Ежели что, я все подтвержу. Хотя Богдан вроде человек не худой и супротив тебя говорить не будет. Но в избу к ведунье ратника не пускай - пущай снаружи дожидается.
- Ну сестрица! Да ты хитрее лисы Патрикеевны! - усмехнулся княжич.
- Только вот что, для отворота нужны будут вещицы две - его и моя. Вот, держи, - она протянула брату шелковый плат, расшитый серебром. - А потом еще дам тебе его перстень, что он мне в дар прислал. И еще: я лишь хочу Ладимира от себя отворотить, чтобы стала я ему противнее жабы, да отца его, князя гривноградского, чтобы разорвал он помолвку эту злосчастную. Ничего худого ни Ладимиру, ни Всеволоду желать не надобно! Грех на душу брать не будем. Пущай живут и здравствуют, но поодаль от нас. Правда, братец?
- Как твоей душеньке угодно, - ответил Яромир. Но недобрая мысль украдкой проскользнула к нему в голову, словно подлая кикимора, тихонько засевшая под половицами в ожидании своего часа.