За воротами раскинулась Панцирная слобода, где жили и трудились почти все кузнецы столицы: кольчужники, панцирники, оружейники, златокузнецы. На весь мир славился Сеяжск своими искусными мастерами. Легкие клинки, что можно было согнуть в дугу, не сломав, удивительные ларцы, серебряная и золотая утварь - травленая, зерненая и черненая - перстни, мониста и аламы, надежные дощатые брони. За всем этим в столицу стекались гости со всех сторон света, даже из Вирейской империи, которая когда-то считалась непревзойденной в кузнечном ремесле.
- Да разве же по-людски это, по чести? - после долгого молчания, не выдержав, воскликнул Вышата. - Мужа сеяжского, правоверного, что по укладу живет, зла никому не чинит, в жертву поганым отдать! Князь люд свой от кархарна стеречь, оборонять должен, а он им неповинную душу на растерзание отдает! Так выходит, никто не может спать покойно на земле Сеяжской, коли князь такое с людом своим творит!
- Затвори свой рот поганый, покуда я тебе башку не снес! - обрушился на него Драгомир. - Да что ты вообще разумеешь, щенок ты желторотый, чтобы князя хулить и решения его оспаривать? Или не ведаешь ты, что сам каан Тюхтяй кузнеца во служение себе хочет? А коли не отведет он войска, налетит вихрем на град, об этом подумал ты, заступник, человеколюб? Сколько тогда народу поляжет?
- Да откуда же ведомо каану про Фоку-то? Обычно кархарны всех без разбору в полон берут, имен не спрашивают. А уж потом смотрят, кто на что горазд: кого саблей по горлу или волкам на трапезу, кого в ремесло, а кого на копи или еще куды.
- Да говорят, подарили дочери его брошь такую, что глаз не отвесть. Вот и прознал каан, что Фока брошь ту выковал, и захотел его к себе, чтоб векилю его служил, украшения дивные ковал, - смягчив тон, ответил Драгомир.
- Семью жаль кузнеца, - сказал гридин, вздыхая. - На кого останутся?
- Не боись, с глада не издохнут. Княже их довольствием на всю жизнь обеспечит. А срок пройдет - Фоку убитым назовут. Все одно, в Сеяжу ему уже не воротиться. Тогда супружница его себе нового мужа и найдет. Люди говорят, красотой она дюже лепа. Коль так за них трясешься, вот и возьмешь ее в жены. Не пропадать же девке. Или не хочешь порченую?
Юный ратник люто взглянул на старшего товарища, но промолчал.
- Кузнец, здрав будь! - грянул Драгомир, перекрикивая стук молота и шипение горна, когда дружинники вошли в кузницу.
На мгновение Фока замер, затем расправил могучие плечи, отложил в сторону молот и повернулся лицом к незваным гостям.
- Мы по поручению князя Невера пришли за тобой. Государю снова служба твоя надобна, - продолжил рыжебородый.
- Что же, это честь для меня - государю послужить. Моя кузня всегда к его услугам. Что надобно выковать, сколько да к какому сроку? - спросил кузнец, окуная щипцами раскаленную заготовку подковы в кадку с ледяной водой.
- Да нет, Фока, не князю ты теперь будешь мечи да зерцала ковать. Вот уж повезло тебе, впрямь как утопленнику. Каан Орды поганой, Тюхтяй, хочет тебя во служение к себе, в Орду забрать. В грамоте своей требует от князя, чтобы выдал ему сына, Белту-хана царевича, поминки богатые да тебя, Фоку кузнеца. Иначе не пойдет от Сеяжска прочь, город пожжет и разграбит. Уж не ведаю, как прознал про тебя басурманский царь, каким ветром ему в лапы безделицу, тобою выкованную, занесло. Да только не взыщи, кузнец! Князь милостив. Но для спасенья многих одним жертвует. Придется тебе в Орду отправиться.
- Да как же так, дружинные? Как же кровинушки мои, супружница с доченькой? Ведь пропадут без меня! Ладно меня - их-то пожалейте! - взмолился Фока.
- Не страшись, княже им богатое довольствие назначил, нужды им ни в чем не будет! И в обиду тоже не дадим. Ежели кто на них худое замыслит - обороним, не сомневайся.
- Батюшка! - прозвенел тонкий детский голосок.
Худенькая девочка лет семи вихрем ворвалась в закопченную кузницу и мертвой хваткой вцепилась в отца. Она так крепко обняла Фоку за талию тонкими ручками, что у могучего кузнеца перехватило дыхание. От слез ее зеленые глаза искрились изумрудным блеском.
Варя пыталась что-то сказать, но все ее слова разбивались о ком в горле, как волны о скалы, вырываясь невнятными всхлипами.
- Ну что же ты, кровинушка? Ну не плачь, не плачь, никуда твой батька от тебя не денется! Вот службу князю сослужу и вернусь тут же! Вы же у меня - свет в оконце. Все сладится, дочка, вот увидишь, - шептал кузнец, поглаживая огромной мозолистой рукой золотистые кудри дочери, в которых пылали языки алых вкосников.
Фока поднял глаза и увидел молодую жену. Застыв в дверях, она беспомощно наблюдала за тем, как в один миг рушилась вся ее жизнь. Кузнец не проронил ни слова, но во взгляде мужа она прочитала все, что он хотел ей сказать.
"Прощай, жизнь моя, любовь моя! Себя береги и Варечку нашу! Да прибудет с вами милость Божья!"
Изо всех сил стараясь сдержать слезы, чтобы еще больше не смутить и без того напуганную Варю, красавица Лебедь едва заметно кивнула мужу в ответ.
* * *
Владимир смирился со своей участью и, тихо нашептывая молитву, ожидал смерти. Идти дальше сил не осталось, да и не было никакого смысла. Позади - враг, впереди на десятки, а возможно, и сотни поприщ зловещим темным морем разросся непроходимый бор. Юноша лежал на влажной, усыпанной хвоей и листьями земле и смотрел наверх. Кроны и ветви деревьев смыкались куполом, усеянным светлыми брешами, словно золотыми звездами.
Он даже не помнил, как ему удалось в таком плачевном состоянии уйти далеко в лес. Последнее, что осталось в памяти, - как земля ушла у него из-под ног, и он камнем полетел вниз с крепостной стены. Упади Владимир не в воду, а чуть правее, на валуны, - и его мучения уже бы закончились. Но судьба решила напоследок еще немного над ним поглумиться. Нога нестерпимо ныла; при каждом движении будто в очередной раз кто-то вонзал в его рану острое лезвие. Его пылающим от жара телом овладела дрожь, а зубы упрямо чеканил друг о друга ритмичную дробь.
Неожиданно ближайшие кусты зашуршали, послышались тихие, почти невесомые шаги - это явно был человек.
- Люди доб-доб-доб-рые! - проревел он из последних сил. - Подсобите! Изб-бавьте от мук - убейте м-мменя, а что есть у меня - все б-берите, на том свете не надобно!
Ветви малинника медленно раздвинулись. Но вместо какого-нибудь босяка, лесовика или ватажника из зарослей вышла совсем юная девица.
- Т-ты ведь не человек? Ты ведь ангел, д-да, пришла забрать меня?
Владимир и впрямь принял ее либо за ангела, либо за предсмертный бред. Льняная сорочица, расшитая красными нитями и подпоясанная на осиной талии пенькой, подчеркивала стройность ее стана. Длинные белокурые локоны на языческий лад свободно обтекали лицо и нежную шею; на лбу желтел берестяной обруч.
Подойдя к раненному, она наклонилась так близко, что Владимир смог разглядеть ее во всей красе, несмотря на полумрак. Девичье личико вдруг засияло улыбкой, и на щеках, румяных как наливное яблоко, задорно заиграли ямочки. Глаза цвета васильков смотрели на него весело и приветливо, как на желанного гостя.
- Краса, коли ангел ты, забирай скорей мою несчастную душу. Коли человек, убей, молю! - прохрипел он из последних сил.
Взгляд красавицы скользнул с его бледного влажного лица на стальную броню; брови ее осуждающе сдвинулись.
- Убить, говоришь? - ответила она. - Вам все мало? Смертушки все ищете себе и другим. Почто люди на людей смертным боем идут? Не друг с другом людям биться надо. Есть ворог, что не будет разуметь, какого ты роду-племени.
Девица потянулась к его поясу и достала из сафьянных ножен острый кинжал. Ловким движением она рассекла окровавленные перевязки у него на бедре и суконную ткань портов. Страшная рана уже давно загноилась, а кожа вокруг зловеще почернела.
Она приложила свою мягкую ладонь прямо к его ране, но вместо боли Владимир вдруг почувствовал облегчение. Красавица тихо шептала какие-то странные, неведомые слова, и с каждым мгновением ему становилось все лучше. Владимир заметил, как деревянный оберег у нее на шее - квадрат с множеством ломаных линий внутри - вдруг задымился, а вскоре и вовсе раскалился и покраснел, словно горячий уголь.
Резко отдернув руку, она повалилась на землю без чувств.
- Краса, краса! Что ты, девица? - окликнул ее Владимир без малейшего намека на заикание.
Он вскочил на ноги - рана все еще ныла. Однако от начавшейся гангрены и жара не осталось и следа. Юнец аккуратно взял незнакомку на руки, но, взглянув на нее вблизи, ужаснулся. Только что юное лицо было изрыто глубокими старческими морщинами, а белокурые локоны стали белее снега. Она открыла глаза, и кожа ее вмиг разгладилась и зарумянилась, точно от молодильных яблок, волосы тут же вернули золотой блеск.
Уронив свою спасительницу, что есть прыти он бросился наутек. Пробежав всего пару аршин, Владимир споткнулся о корни деревьев, вздувшиеся на земле, точно вены на жилистой руке, и рухнул.
- Я гляжу, совсем твоя ноженька прошла, молодец. Быстрее косого деру дал. Вот только под ноги смотреть надобно, а то придется еще буйну головушку тебе врачевать.
Он поднял голову. Девица стояла прямо перед ним, свежая и прекрасная.
- Чур меня! Ты, верно, ведьма! Сгинь! - заорал он и перекрестился.
- А ежели и так, что с того? - спросила она и усмехнулась. - Хоть бы спасибо сказал, невежа, что тебя у костлявой Мары из рук выцарапала. А ты что? Ни слова доброго, да еще и оземь шмякнул. Если я ведьма, так вот возьму сейчас и превращу тебя в жабу с головой ежа! Будешь знать. Ладно, не робей! Коли была бы я злая, стала бы тебя врачевать? Деваться тебе некуда, княжич, один ты здесь остался. Не хочешь сгинуть в этом сыром бору, пошли со мной!