Кто же тебя жалеет, понимает?» Ааст дал ей слово не думать о реконструкции неба, держал слово неделю.
«Как сделать эфирные города побольше? – спрашивал он себя. – Не на тысячу жителей, а на сто тысяч, на миллион, на сто миллионов? Тогда отпадут основные возражения».
Расчет говорит: можно делать большие спутники, но только невесомые. У естественных планет тяжесть направлена к центру, тяжесть помогает прочности. Чем планета массивнее, тем прочнее. На эфирных островах тяжесть центробежная, вес направлен наружу, эфирный остров как бы стоит на своем ободе. Вес километровых сооружений обод выдержит, от стокилометровых развалится, потечет, как горные породы текут на стокилометровой глубине.
И Ота прав в своих сомнениях. Нельзя вести единое хозяйство на автобусах, бегающих по разным маршрутам. Связать можно только те, которые идут по одному направлению, по одной орбите, гуськом. И нельзя ли их соединить не только экономически, но и в прямом смысле – жесткой связью: трубой, коридором? Получится как бы ряд из паровозных колес на единой оси, хоровод колес по всей орбите.
Потом еще можно хороводы соединить между собой…
Так постепенно Ааст Ллун пришел к другому старинному проекту – к идее Фримена Джей Дайсона.
Дайсон жил в XX веке, на полвека позже Циолковского, но даже неудобно их сравнивать, ставить рядом. Циолковский был мечтатель, подвижник, зачинатель движения в космос. Дайсон – благополучный американец, профессор, преподаватель квантовой механики, автор учебника по квантовой механике, между делом написал и поместил в журнал «Наука» заметочку («Репорт»), расчетов не привел, допустил ошибки, научные и логические, но идею высказал. Интересно, что ее заметили и оценили раньше советские люди – жители страны, смотрящей в будущее.
Теперь Ааст Ллун представлял себе главу в книге подарков иначе:
Закипела в космосе работа. Строительным материалом стали безжизненные планеты. Сначала в дело пошли астероиды – всякие там Весты, Астреи, Терпсихоры… А потом и большие планеты были раздроблены взрывами. (Вот это были взрывы’) Из камня готовили камнелитовые плиты, из газов – метана и аммиака – пластики. Ведь в больших планетах газов было больше, чем камня. Так возникали в космосе плоские блоки – части будущей небесной тверди.
Затем ракеты-тяжеловозы, громадные, с башню величиной, нахлобучив себе на голову готовый блок, широченный, как мексиканская шляпа, вели его, стреляя огнем, на постоянное местожительство. Там монтажники принимали блок, соединяли с доставленными раньше, и рос, рос, рос твердый пояс вокруг Солнца, к нему добавлялся второй, третий… пока все околосолнечное пространство не оказалось в футляре, в этакой скорлупе в 400 миллионов километров диаметром.
Впрочем, вы сами живете на внутренней поверхности футляра, хорошо знаете его.
Под ногами почва – песок, глина, гумус. Почва земная, и растения на ней растут земные: травы, ароматные цветы, вкусные овощи, тенистые деревья. Под почвой литой камень – трехметровая толща футляра. (Надо бы основательнее, но не хватило материала в планетах.) А с той стороны, всего в четырех метрах от ваших подошв, ребра противометеоритной защиты и космическая пустота: миллионы километров, астрономические единицы, световые годы, парсеки пустоты. На ту сторону выходят только астрономы, ремонтники да механики двигателей вращения. Ведь в то время, когда твердь была построена, пришлось ее привести во вращение. Без вращения люди падали бы на Солнце – там центр тяжести всей системы. Пришлось придать скорость, и немалую – больше тысячи километров в секунду на экваторе.
Вращение породило тяжесть. Значит, можно было создать нормальный мир: реки, текущие по склонам, озера, – удержать воздух и получить голубое небо и тугой ветер.