Мы переглянулись. И Укки стукнул себя костяшками пальцев под подбородок. Я этот его жест уже давно понимал, еще с наших космических драк. Это у него значило: "Поубивал бы".
- Авиетка? - говорит.
А то.
- Авиетка, - отвечаю. - Не иначе. Я думал, что мы за сутки обернемся, но, похоже, мы тут чуток увязли. Надо выбираться из пещеры на своих двоих и связываться с крыльями на орбите. Придется побегать.
Укки вцепился в рукоять меча, как в последнюю надежду, вздохнул, как всхлипнул, и говорит:
- Я восхищаюсь вами, Фог. Вы подобны гранитному утесу в жестокий шторм. Ваше спокойствие внушает мне надежду, но я так боюсь… Я же представляю себе путь, который мы проделали на авиетке. Вниз, вниз, вниз, мимо отвесной стены. Как мы на нее поднимемся?
Я хлопнул его по спине, он привалился ко мне плечом на секундочку. Он настолько не терпел все эти телячьи нежности, что я понял - ему совсем худо. Невыносимо. И он не считает нужным это от меня скрывать, мой откровенный Укки.
- Я пройду всюду, где вы пройдете, - говорит. - И страх не помешает мне делать то, что понадобится, аккуратно и точно.
Это меня тронуло.
- Ничего, - говорю, - где наша не пропадала! Выберемся. Надо выбираться из города.
А из-за ближайшей стены начали потихоньку выходить здешние. Выходили и выстраивались полукругом, и мы кожей чувствовали, что они злорадствуют и вусмерть хотят, чтобы нам стало по-настоящему худо.
Укки крутанул перед ними мечом, а я всадил пару зарядов в пол под их ноги, чтобы впечатлились. Они впечатлились и расступились, а мы побежали из города. И гаврики побежали за нами, не приближаясь и не удаляясь. Наблюдали, как стервятники, и определенно ждали, когда мы перестанем рыпаться и попадем к ним в лапы… Ну, в условные лапы, скажем. В волосню.
Они очень там неторопливые и целеустремленные. Я отлично понимал, что они вполне могут и дождаться. У нас воды почти не было, а еды - пара плиток витаминизированного шоколада на брата. И надо было обязательно тащить эту, будь она неладна, культуру, и наш компьютер с базой связи. Без культуры все это теряло смысл, а потеряй мы связь - можно было смело лечь и умереть.
Пилоты без крыльев - ноль без палочки.
А наш собственный биологический ресурс вовсе не беспределен. Нам есть-пить-дышать да и спать иногда надо. Иначе мы отлично превратимся в корм, невзирая на всю человеческую крутость.
Поэтому мы понимали, что особого смысла в этом нет, но все-таки бежали к авиетке. И только когда увидели пустое место и пятно сажи там, где она стояла, до нас по-настоящему дошло, что ловить тут больше нечего.
У них вряд ли было нечто такое, что могло уничтожить нашу авиетку в хлам. Я думаю, что они каким-то сверхъестественным образом замкнули нашу же собственную противоугонку на наш же генератор. Я не знаю, как это делается, но они как-то додумались. И теперь выстроились вокруг и с удовольствием внимали, как мы будем выкручиваться.
Если они нам хотели отомстить за своих, порезанных на ленточки - они не срастаются обратно, так и остаются - то получилось очень здорово. Мы не знали, куда податься. Можно было только тыркаться наугад среди камней, костей, волосни и всякой дряни в поисках пути наверх.
В принципе, климат Бездны в этих широтах довольно теплый, но это на поверхности. Тут, внизу, тепло было только местами - и именно теми местами, где гаврики жили. Они выделяли энергию, вся их техноорганика выделяла энергию, культура тоже, похоже, выделяла какую-никакую энергию, и там было тепло и влажно, как в ванной комнате, когда горячая вода течет. Но чем мы больше удалялись от города, тем становилось холоднее. Темнее, хоть нигде не полная темнота, холоднее и затхло. Заплесневелый погреб.
А в погребе живут слизистые мокрицы длиной с руку, волосатые. И маленькие слепые твари, типа самоходных котлет из красного шевелящегося фарша, тоже волосатые, но не настолько. И тени в светящихся стенах и в колоннах, то ли живые, то ли это не жизнь, а одна видимость. И вся эта нечисть нас очень не залюбила. Весь воздух в подземельях пропитывала сплошная ненависть, капельку разбавленная страхом.
Они все там были симбионты: гусеницы, слизни, мокрицы, ползучий фарш, даже культура. И по своим каналам очень быстро сговорились не давать нам уйти спокойно. Они, я думаю, действительно были в своем роде разумными - понимали, что если нам все будет просто и легко, то мы можем и повадиться к ним сюда ходить за их жратвой. И в конце концов им станет нечего жрать нам на радость. И население Бездны решило, что существование людей на этой территории ни в коем случае не должно казаться малиновым сиропом - чтобы никаких левых искушений у нас не возникало.
Они были ужасно терпеливые и осторожные. Они знали, что это их территория, которую мы, в силу собственного человеческого несовершенства толком освоить не можем и чувствуем себя тут неуютно и тревожно - а поэтому вляпаемся в какую-нибудь дрянь рано или поздно. И выстраивали незаметные ловушки по всему пути нашего следования.
И мы только старались отслеживать малейшие изменения обстановки, а обстановка менялась быстро. Тут же казалось, что кругом ничего живого, только камни - и тут же из трещин вдруг прет волосня, а сверху ползут какие-то светящиеся сопли и вид у них нехороший. И карабкаться вверх по той же стене, с которой они лезут вниз, может только законченный идиот.
Мы бродили часов семь в общей сложности, пока не поняли, что уже с ног валимся от напряжения и усталости. Тогда мы разрешили себе по глоточку воды и разделили плитку шоколада. И я говорю:
- Малек, хочешь - поспи, я покараулю.
- Давайте, - говорит, - сначала вы, Фог. Мне не хочется спать.
А у самого синяки под глазами и физиономия в одночасье осунулась.
- Нет, - говорю. - Первый - ты. Приказ.
Мы выбрали местечко между валунов без трещин, подальше от сплошных стен, с гладким полом. Я сел спиной к стене; Укки помялся и устроился-таки у меня на коленях, в обнимку с мечом.
- И все-таки, - говорит, - вы напрасно приказали мне, Фог. Я в полном порядке, - и отключился.
Я больше присматривал за обстановкой, но и за ним - тоже. Спал он беспокойно, дергался, как щенок, вертелся - и я даже сквозь комбез чувствовал, какой он горячий. Все это выглядело так, будто он болен - а наш диагност из аптечки выдавал "норму данного организма", правда, "экстремальную норму", но все-таки больным его не считал.
Укки проспал часа два. Я думал, дам ему еще часок - но он вдруг проснулся, резко, как пружиной подброшенный. Подскочил - и через миг оказался шагах в трех. И сна - ни в одном глазу, щеки горят, глаза дикие, и эта улыбочка, уже окончательно сумасшедшая.
Я говорю:
- Укки, малек, ты что? Все в порядке, все тихо. Проползла какая-то сикараха, но особенно не приближалась. Успокойся.
А он выслушал, улыбаясь этак нежно, зло и снисходительно, и говорит:
- Прости, Фог, так вышло. Это от меня не зависит, - и тянет меч из ножен.
- Блин, - говорю. - Что "не зависит"?
- Оно пришло, - говорит. - Понимаешь? Время любви. Мое время любви. Прости, - и встает в боевую стойку. Я ее миллион раз видел - он ее еще на Мейне каждый день отрабатывал.
Я тоже встал. И мне уже было крупно не по себе.
- Поздравляю, - говорю, - с началом времени любви, Укки. И дальше что?
Он мотнул головой, откинул челку со лба - и атаковал. Дивная картина - красиво и точно, как учился. Как в балете. Если б не моя пилотская реакция, меч бы прошел насквозь где-то в районе печени.
Я еще не мог взять в толк, в чем дело. Только шарахнулся. И говорю:
- Ну, ты что, псих малолетний? Это же я, Фог, капитан твой! Мы же экипаж, вроде бы! Ты что, забыл?
Он притормозил и снова улыбнулся. Той самой улыбочкой, пьяной какой-то, совершенно лучезарной и абсолютно маниакальной. И говорит:
- Я помню, Фог. Ты - мой капитан. Ты мой товарищ, мой наставник. Мы дружили. Защищайся.
И наступает. А я отступаю. Ну что прикажете делать? Пристрелить тут, в этой Бездне, чтоб ей провалиться, моего Укки, моего драгоценного пилота? У которого худо с головой, но это, может быть, и временно? Но слова-то он понимает, а?
- Послушай, - говорю, - а может, ты ошибся? С чего ты взял, что оно пришло, время любви твое? Не было, не было - и вдруг…
Он меч перехватил поудобнее.
- Я чувствую. Прости, я чувствую, и мне странно, что ты не чувствуешь. Я вырос, я уже не могу стать прежним. Защищайся, Фог, я прошу тебя. Иначе все будет очень плохо, понимаешь?
Делает шаг вперед - а я шаг назад. Он снова вперед, а я снова назад. И соображаю, что он прав - я уже давно чувствую, что с ним что-то не вполне.
- Укки, - говорю, - я все понимаю. Ты вырос, тебе дико срочно понадобилось решить, кто из нас круче, да?
Кивает. И еще шаг вперед. В боевой стойке. А я ему показываю раскрытые ладони.
- Видишь, - говорю, - я с тобой драться не собираюсь.
Он усмехнулся - я бы не поверил, что мой пилот может так. Усмешечка старого циника.
- Не суть, - говорит. - Ты как-то сказал, что можешь сражаться голыми руками. Не обманывай меня. Все должно быть решено. Хватит играть.
Тогда я говорю, ласково, как только могу:
- Укки, дружище, я же не против выяснить отношения, ты не думай. Просто - почему же непременно здесь? Тебе не кажется, что ты немного не вовремя раскипятился?
Он как будто чуточку протрезвел и слегка смутился.
- Ну, я не знаю, - говорит, но отвел глаза. Уже не такая прямая боевая готовность. - Это пришло сейчас, что же делать? Мы с тобой тут вдвоем, из двух мужчин должен уцелеть сильнейший, это закон жизни…