Несмотря на вечное недоедание, Каттерсон ухитрился вырасти крупным и сильным мужчиной. На него всегда оглядывались. Его поколению ни рост, ни сила свойственны не были: младенцы появлялись на свет сморщенными, похожими на старичков. За физические данные его взяли в армию - редкое везение. По крайней мере, там хорошо кормили.
Подняв голову, Каттерсон пинком отшвырнул кусок оплавленного железа и усмехнулся. Всю свою взрослую жизнь он не снимал военной формы и пользовался привилегиями солдата. Такие вещи слишком хороши, чтобы длиться вечно: два года назад, в две тысячи пятьдесят втором, война окончательно выдохлась. Враждующие вымотали друг друга бесповоротно, и практически вся армия оказалась на улице - в холодном и бесприютном гражданском мире. Каттерсон осел в Нью-Йорке, одинокий и потерянный.
- Отчего бы нам не поохотиться на собак? - улыбаясь, предложил подошедший Мэлори.
- Думай, что говоришь, засранец. Когда проголодаюсь достаточно, то и тебя съесть могу.
- Даже так? Мне показалось, что тебе явно поплохело, когда ты увидел тех, что хотели поймать пса.
- Точно, - согласился Каттерсон. - Хочешь - садись, хочешь - проходи мимо, но не шути так больше, - проворчал он.
- Невеселые дела, - Мэлори опустился на ржавое, перекрученное железо рядом.
- Заткнись. Я целый день не ел.
- А что так? Вчера выдавали довольствие - и сегодня будут.
- Надеяться не запретишь, - пожал плечами Пол.
День шел к концу; вечерние тени густели быстро. В сумерках руины Нью-Йорка казались призраками гигантов, давным-давно отошедших в мир иной.
- Завтра ты будешь еще голоднее, - сказал Мэлори. - Довольствия больше нет.
- Не напоминай…
- Видишь ли, я как раз и занимаюсь торговлей продовольствием…
- Опять вздумал шутки шутить? - вскинул голову бывший солдат.
- Боже сохрани! - Торопливо нацарапав адрес на клочке бумаги, коротышка протянул его Полу. - Вот. Проголодаешься как следует, жду. Ты ведь парень крепкий, правда? Говоришь, одинок? Вполне может найтись для тебя работа.
В голове у Каттерсона зашевелилась смутная мысль. Глядя коротышке прямо в глаза, он спросил:
- И что за работа?
- Мне нужны сильные мужчины… добывать продовольствие, - засуетился Мэлори, заметно бледнея.
Вытянув руку, Каттерсон ухватил Мэлори за плечо.
- Что ты мне предлагаешь, карлик?..
Тот поморщился.
- Ну-ка, объясни еще раз, какого рода продовольствие ты продаешь?
- Что так смотришь?.. Я просто хотел помочь. Послушай…
- Достаточно. - Каттерсон встал, не расслабляя хватки. Мэлори повис в его руке, не доставая ногами до земли. - Мясо, не так ли? И какого же сорта мясом ты торгуешь?
Бывший солдат не стал его бить. Просто толкнул Мэлори в лицо, опрокинув на кучу мусора. Коротышка поспешно перевернулся и проворно отполз в сторону, затем встал на ноги и скоро растворился в полумраке, опустившемся на Тринадцатую улицу.
Часом позже Катгерсон приложил большой палец к пластинке у двери в свою квартиру на Сорок седьмой улице, где его ждала Барбара.
- Слышал, думаю, последние новости? К нам лейтенант приезжал, форма с иголочки. Все объяснил, ни разу не сбился, как по бумаге читал. Я уже получила наше пособие - больше не будет. Эй? Что случилось?
Барбара с тревогой смотрела на Катгерсона, молча опустившегося в кресло.
- Ничего, маленькая. Просто есть хочется… и немного тошнит.
- На Юнион-сквер ходил, наверное?
- Как всегда. Обычная прогулка. Дивная экскурсия получилась. Сначала двое собаку ловили - кожа да кости. А сами вряд ли голоднее меня. Потом твой лейтенант сделал объявление насчет продовольствия. А потом - потом мне предложили купить мяса. И еще - работу.
- Работу? Мясо? - поразилась Барбара. - Откуда? Что ты такое говоришь, Пол…
- Довольно об этом. Я просто сбил его с ног. Удрал, поджав хвост. Как ты думаешь, каким мясом он хотел меня угостить?
Барбара молчала, опустив глаза.
- Я показался ему достаточно сильным. По вечерам, наверное, ходил бы на охоту… Ударить по голове одинокого прохожего - вот и бифштекс назавтра.
- Но ведь есть хочется, Пол. Когда ты голоден, нет ничего важнее.
- И ты туда же! - Каттерсон взревел, как рассерженный бык. - Не понимаешь, что говоришь… Съела бы чего-нибудь, пока не выжила из ума окончательно. Мы не умрем с голоду: я что-нибудь придумаю. А пока… пока Пол Каттерсон обойдется без миссионерского рагу.
В ответ Барбара ничего не сказала. В тишине дважды мигнул одинокий светильник на потолке.
- Сейчас выключат. Доставай свечи, если только спать не хочешь, - проворчал Каттерсон.
Часов у него не было, но порядок давно один и тот же: сначала свет мигает, а в восемь тридцать отключат всем, кроме тех, у кого особое разрешение.
- Отец Кеннон вернулся. - Женщина зажгла свечу.
- Я предупреждал, чтобы он больше не являлся сюда!
- Он считает, мы должны пожениться.
- Знаю. Но я так не думаю.
- Пол, ну почему ты…
- Давай не начинать - одно и то же! Я уже говорил, и неоднократно: отвечать за два голодных рта, когда самому жрать нечего, - это не для меня.
- Но дети, Пол!..
- Ты сегодня точно не в себе. Ты что, осмелишься привести в этот мир ребенка? И это сейчас, когда оазис Трентон отказывается нас снабжать? Будешь смотреть с удовольствием, как он умирает от голода в грязи и мерзости - или живет чахлым скелетиком со впалыми щеками? А я вот не хочу.
Барбара некоторое время молчала, тихонько всхлипывая.
- Мы оба уже мертвые, - наконец сказала она. - На первый взгляд этого не так, но только на первый взгляд. Весь мир мертвый: последние тридцать лет - сплошное общее самоубийство. Я моложе тебя и ничего не помню, но я читала книжки, каким этот город был до войны - сверкающим и чистым. Война, всю жизнь война! Всю мою жизнь мы с кем-то воюем, только непонятно с кем и за что. Дали крысам сожрать наш мир, неизвестно ради чего.
- Довольно! - проворчал Каттерсон.
Однако женщина не унималась:
- Говорят, Америка лежала от побережья до побережья; говорят, она не была нарезана на узкие полоски между зонами радиоактивного заражения. Говорят, были реки и озера, фермы и еда - сколько хочешь! Захотел куда-нибудь - садишься на самолет и летишь. Почему это случилось? Почему мы - мертвые? И куда нам идти сейчас, Пол?
- Не знаю. И никто не знает, по-моему.
Каттерсон задул свечу, и стало темно.
Ноги сами вынесли его обратно на Юнион-сквер. Каттерсон стоял на Четырнадцатой улице, рассеянно перенося вес тела с носков на пятки и обратно. Голова слегка кружилась: так приближается голодная смерть. Немногочисленные прохожие безрадостно шли по своим делам; солнце ярко сияло в небе над головой.
От собственных ощущений Каттерсона отвлек топот бегущих ног и крики. Не размышляя, он спрятался за обломком стены: сказалась армейская подготовка. Подождав немного, осторожно выглянул. Четыре человека, крепких, не хуже самого Каттерсона, рыскали вдоль опустевшей улицы; один размахивал мешком.
- Ага! Вот! - крикнул тот, что с мешком.
Не веря своим глазам, Каттерсон смотрел, как четверо мужчин окружают девушку, укрывавшуюся, как и он, в развалинах неподалеку.
Бледная, тощая, оборванная, лет двадцати, не больше - в другом месте и другом мире она могла быть хорошенькой. Но здесь кожа ее огрубела, тусклые глаза ввалились, костлявые руки дрожали.
Девушка отступала, ругаясь; она явно не собиралась сдаваться.
"Не понимает. Не того они хотят…"
Каттерсон заставил себя смотреть, не покидая убежища. Лоб покрылся испариной.
Четверо мародеров подошли к девушке вплотную; фыркая, как кошка, она попыталась достать скрюченными пальцами ближайшего.
В ответ раздался смех. За руку ее вытащили на середину улицы. Блеснул нож, раздался визг; Каттерсон заскрипел зубами, морщась.
- В мешок ее, Чарли!..
Каттерсон с трудом сдерживал бешенство. Вот и мясники Мэлори в деле - то есть, надо полагать, это его мясники… Нащупав нож в чехле, Каттерсон приподнялся, готовясь напасть… но передумал.
Так скоро? Недолго пришлось ждать. Каннибализм в голодающем Нью-Йорке не новость: не так много трупов за последние годы опускаются в могилу нетронутыми. Но чтобы живого человека средь бела дня убивали, как скотину, на мясо? О таком Каттерсон пока не слышал. Что ж, гонка за жизнь пошла всерьез. Он поежился.
Четверо убийц растворились в глубине Третьей авеню, и Каттерсон осторожно покинул убежище, не переставая оглядываться. Отныне придется быть осторожным вдвойне: таким крупным мужчиной, как он, можно накормить несколько голодных ртов.
Покидая полуразрушенные здания, на улице появились другие свидетели происшедшего, с одним и тем же выражением ужаса на лицах. Некоторые плакали, но большинство уже не имело слез. Сжимая кулаки, Каттерсон боролся с не желавшей отступать слабостью - зная, что поединок с голодом выиграть нельзя.
Неожиданно заговорил мужчина с изможденным, но выразительным лицом. Речь его пылала негодованием: