Мария ненавидела Испанию. Все было ей здесь чуждо, кроме языка. Гораздо уютнее она чувствовала себя на Эспаньоле, где вела простой и беззаботный образ жизни. Высокомерие и холодность аристократов, чопорное, рассчитанное до мельчайших движении поведение и до смешного жеманные манеры придворных отталкивали ее от мрачного и скучного королевского двора в Мадриде. Да и ее простые манеры и непосредственность не укладывались в рамки придворных канонов. Она часто спорила с Диего — ее совершенно не устраивала жизнь в Испании и полная зависимость от непредсказуемых решений брата, но последнее слово всегда оставалось за ним. Так было…
Мария не смогла сдержаться и тихо засмеялась, вспомнив, как зол был Диего и как смешно выглядел фатоватый дон Клементе с серебряным горшочком меда на голове. С тем самым горшочком, который Мария собственноручно нахлобучила на его надушенные и тщательно уложенные кудри. Поведение ее было, по меньшей мере, возмутительным, и в нормальной обстановке она сама ужаснулась бы своей выходке, но в сложившейся ситуации она не могла поступить иначе. Накануне вечером она умоляла Диего не объявлять о ее помолвке с доном Клементе. Обуздав гордыню, она униженно молила брата отменить свое решение. Но ничто не могло поколебать Диего. И вот во время официального завтрака, на котором должно было быть объявлено о ее помолвке, Мария совершила немыслимое — отказалась повиноваться своему опекуну и публично унизила надменного дона Клементе. Сдавленное хихиканье и возмущенный шепот послышались за столом при виде вязкого золотистого меда, медленно стекающего по лицу и затылку вскочившего в испуге придворного щеголя. Если бы случившееся не было так важно для Марии, она бы, наверное, весело рассмеялась, но в тот момент ей было не до смеха — она, как могла, боролась за свое будущее.
Ни о какой помолвке, конечно, и разговора быть уже не могло. Она никогда не видела Диего таким разгневанным и впервые в жизни почувствовала, что значит разозлить человека, в полной зависимости от которого ты находишься. После ухода гостей, а ушли они, естественно, очень скоро, Диего приказал ей подняться к себе в комнату, где они остались наедине. Красивое лицо Диего было искажено от злости, шрам над левой бровью — память о том самом поединке, который свел их отца в могилу, — побагровел от напряжения. В руке он сжимал длинный тонкий хлыст. Так они молча стояли друг против друга какое-то время, и Мария прекрасно понимала, что собирался сделать Диего, но до последнего момента не верила, что он сможет на это решиться.
— Я не собираюсь тебя бить, — сказал он наконец ледяным тоном, — хотя некоторые считают, что ты вполне это заслужила. — Со злостью отшвырнув хлыст в сторону, Диего повернулся и вышел из комнаты. На следующий день он отвез ее в расположенный неподалеку монастырь, где она и жила все это время, не имея от него никаких вестей и ничего не зная о своей дальнейшей судьбе, пока два дня назад он не приехал туда, чтобы попрощаться с ней.
Слава Богу, что Диего решил сам сообщить о своем отплытии на Эспаньолу, иначе бы она узнала об этом слишком поздно, чтобы попытаться как-то нарушить его планы. Твердое намерение Диего заточить ее в монастырь до тех пор, пока он не вернется в Севилью, ошеломило Марию.
— И когда же ты вернешься? — спросила она через силу, еле слышным от волнения голосом. — Что же со мной тогда будет?
— Я надеюсь, что к тому времени, — немного смягчившись, спокойно сказал Диего, — дон Клементе оправится от удара, который ты нанесла его самолюбию, и снова будет рад породниться с нашей семьей.
— Не хочешь ли ты сказать, что все останется по-прежнему? Неужели это возможно? Мне казалось, что после всего, что я сделала, уже ничто не сможет заставить дона Клементе согласиться на этот брак.
— Ты недооцениваешь собственного обаяния, сестричка. — Легкая улыбка тронула губы Диего. — Даже несмотря на то что тебе достались в наследство эти проклятые ланкастерские глаза, ты стала очаровательным маленьким созданием, и дон Клементе прекрасно это понимает.
Проклятые ланкастерские глаза! Как часто мужчины в их семье произносили эти слова с ненавистью и сожалением, и каждый раз она чувствовала себя уязвленной. Разве это ее вина? Что она могла поделать, если ее прадед, фон Франциско, похитил ее прабабушку, леди Фейс Ланкастер, фрейлину английской королевы Елизаветы I, и силой увез ее в Испанию. И вот через несколько поколений сапфировая синева глаз Фейс Ланкастер перешла по наследству к ее правнучке Марии. Похищение Фейс было причиной давней вражды между испанским родом Дельгато и английским — Ланкастеров. Ланкастеры так и не простили нанесенного им оскорбления, несмотря на то что дон Франциско в конце концов женился на леди Фейс. Десять лет спустя, когда испанская армада выступила против английского флота, родной брат леди Фейс в честном бою убил брата дона Франциско на борту своего корабля точно так же, как два года назад отец Марии убил на своем корабле Уильяма Ланкастера. Прошло уже много лет, и сменилось несколько поколений, с сожалением подумала Мария, а кровная вражда, начавшаяся с похищения Фейс Ланкастер, по-прежнему продолжается, и ее ярко-синие глаза являются постоянным напоминанием об этом, как и о причине многих смертей в их семье.
Неожиданно громкий голос Диего вернул ее к действительности. Увлеченная своими мыслями и воспоминаниями, Мария не слушала его и, смутившись, тихо спросила:
— О чем ты только что говорил? Боюсь, что я не расслышала.
Диего бросил на нее недовольный взгляд и, четко выговаривая каждое слово, язвительно заметил: