— Я говорил, что не твое хорошенькое личико и не твоя изящная фигурка заставят дона Клементе вернуться к нашему соглашению, и даже не золото, которое он получит в приданое, а то, что твои непритязательные манеры и непосредственное поведение понравились королеве.
— Королеве? Она помнит меня! — воскликнула Мария, открыв рот от удивления.
— Для меня это тоже было неожиданностью, хотя, с другой стороны, ничего странного в этом нет, ведь мы — Дельгато. Нашим положением и богатством нельзя пренебрегать. Но, думаю, здесь дело в другом. Весной ты частенько появлялась при дворе, и королева обратила на тебя внимание благодаря твоим деревенским манерам, она сочла их занятными, — губы Диего растянулись в усмешке. — Она называла тебя своей испанской розой. Помнишь, ты подарила ей розу, когда тебя представляли ко двору?
Слова Диего очень удивили Марию. Неужели королева Испании Марианна Австрийская действительно помнила ее? Она без удовольствия вспоминала последние два месяца, проведенные при мрачном, погрязшем в интригах и долгах дворе Филиппа IV, но, услышав о том, что доставила несколько приятных минут молодой и некрасивой королеве, к которой испытывала искреннюю симпатию, оживилась. Разве легко быть женой старого, грубого, известного своей распущенностью человека, о котором ходили слухи, что он — отец тридцати двух незаконнорожденных детей, хотя до рождения два года назад сына Карлоса у короля не было законного наследника. Увидев грустные глаза бедной королевы, Мария захотела сделать для нее что-нибудь приятное и, смущаясь, подарила ей благоухающую алую розу. Надо же, королева запомнила ее! Громкий окрик Диего вновь вернул ее к действительности.
— Боже мой! Мария! Ты когда-нибудь спустишься на землю и будешь слушать, что я тебе говорю?!
Мария кротко посмотрела на брата и тихо сказала:
— Прости, Диего, я внимательно слушаю.
— Всю жизнь тебя портили, — глубоко вздохнув, сказал Диего; на его красивом смуглом лице читалось явное раздражение. — Твоя мать совершенно не занималась тобой, и ты одичала в этих отвратительных джунглях, которые называешь своим домом. Да и отец не лучше. Ему бы следовало время от времени давать тебе взбучку, но это дело прошлое. Сейчас ты находишься под моей опекой и должна во всем мне повиноваться.
При этих словах с лица Марии исчезло выражение смирения и покорности, а в ярко-синих глазах сверкнуло негодование. Увидев это, Диего сурово прикрикнул на нее:
— Не смей так смотреть на меня, иначе мне придется тебя побить!
Но выражение лица Марии не изменилось, и, чтобы не усугублять и без того сложную ситуацию, он продолжал более спокойным и ровным голосом:
— Я знаю, что с тех пор, как умер наш отец, у тебя была нелегкая жизнь. Но виной тому твое упрямство. Ты должна научиться вести себя, как подобает молодой женщине. Я ведь для тебя стараюсь! Забудь о возвращении на Эспаньолу. Твоим домом теперь станет Испания. Ты выйдешь замуж и будешь жить здесь до конца своих дней. Ты должна с этим смириться.
Слова Диего звучали для Марии смертным приговором. Вся ее воинственность моментально куда-то исчезла, и, схватив брата за руки, она принялась умолять его:
— Пожалуйста, Диего, не говори так. — В ее глазах застыла мольба. — Позволь мне вернуться домой. На Эспаньоле я выйду замуж, за кого только ты пожелаешь, — униженно просила она. — Пусть только он будет с Эспаньолы, чтобы я могла остаться там. Я ненавижу Испанию! Я умру, если ты заставишь меня жить здесь!
— Не смеши меня, — грубо оборвал ее брат. — Ты родилась здесь и здесь твой дом, а не в том провинциальном поместье, где ты выросла. Но я вижу, что спорить с тобой бессмысленно. Надеюсь, через год, когда я снова вернусь сюда, ты наконец-то образумишься. — И прежде чем Мария успела ответить, он развернулся и вышел из кельи.
Поведение брата потрясло Марию, и она долго сидела неподвижно, бессмысленно уставившись в одну точку. Решение пришло неожиданно. Надо любым путем пробраться на “Санто Кристо”. Стряхнув с себя оцепенение, она начала обдумывать план побега из монастыря. Мария хорошо понимала, что необходимо соблюдать осторожность. Если ее исчезновение из монастыря обнаружится слишком быстро, то Диего сразу поймет, куда она сбежала, и переворошит корабль от носа до кормы, пока не найдет ее. Нет! Она подождет и покинет монастырь в последний момент, перед самым отплытием “Санто Кристо”.
Вечером Мария незаметно пробралась на монастырскую кухню и, прислушиваясь к ночным шорохам, торопливо положила в холщовую сумку маслины, сыр, хлеб и маленькую бутылочку вина, затем, не замеченная никем, вернулась к себе в келью.
Весь следующий день Мария провела в страшном возбуждении, ожидая наступления ночи. Наконец прочитали последнюю молитву, и когда монахини и послушницы разошлись по своим кельям, она, тихо проскользнув под тяжелыми каменными сводами пустынных коридоров, покинула монастырь.
Из кучи вещей, пожертвованных монастырю в благотворительных целях, ей удалось стащить пару поношенных брюк и рубашку из грубой холстины. Маленькая и худенькая, с лицом, наполовину прикрытым бесформенной шляпой, какие носят многие крестьяне, она в этом наряде смахивала на деревенского мальчишку, что и помогло ей без приключений добраться до Севильи и пройти к гавани по темным и не всегда безопасным улицам ночного города. Она уже была готова поздравить себя со счастливым избавлением, когда ее внезапно напугал громкий раскат пьяного хохота, донесшийся из таверны.
Еще один взрыв смеха долетел до Марии, но на этот раз она даже не обратила на него внимания. Все ее мысли были сосредоточены на могучем галеоне, который стоял так близко, но был почти недосягаем. При слабом свете горящих на палубе фонарей она с трудом различала двух матросов, слонявшихся, как ей казалось, без дела около спущенного с корабля трапа, а движение на верхней палубе говорило о том, что на борту галеона что-то происходит.