- Надо отпраздновать этот день, - сказал он. - Съездим-ка за город. Уже два года я не выбирался из Парижа. Поедем вон туда… - он показал на зеленый холм вдали, там сквозь утреннюю дымку чуть виднелись несколько хижин и ветряная мельница. - …на Монмартр, а? Говорят, там есть неплохие кабачки.
Их жизнь быстро вошла в покойную колею. Поначалу Барри чувствовал себя неуверенно на людных улицах, но Ленуар отдал ему запасной черный плащ с капюшоном, и в этом одеянии он если и выделялся в толпе, то разве лишь высоким ростом. Во Франции пятнадцатого века он, вероятно, был самый рослый из людей. Условия жизни убогие, вши - неизбежное зло, но Барри и прежде не очень гнался за комфортом; всерьез ему недоставало только чашки кофе к завтраку. Они купили кровать, бритву (свою Барри забыл прихватить), Жеан представил его домовладельцу как мсье Барри, своего родича из Оверни, - и теперь их повседневная жизнь окончательно устроилась. Часы Пенниуизера принесли им баснословное богатство - четыре золотые монеты, довольно, чтобы прокормиться целый год. Продали они эти часы как диковинную новинку, сработанную в Иллирии; покупатель, камергер двора его величества, как раз подыскивал достойную вещицу в подарок королю; он поглядел на марку фирмы: "Братья Гамильтон, Нью-Хейвен, 1881" - и с понимающим видом кивнул. К несчастью, не успев еще вручить свое подношение, он угодил за решетку, в одну из клеток в замке Тур, куда Людовик XI сажал провинившихся придворных, и те часы, быть может, поныне лежат в тайнике за каким-нибудь кирпичом в развалинах Плесси; однако двум ученым мужам это ничуть не повредило.
С утра они разгуливали по городу, любовались Бастилией и парижскими храмами либо навещали разных второстепенных поэтов, которыми интересовался Барри; после завтрака рассуждали об электричестве, о теории атома, о физиологии и прочих материях, коими интересовался Ленуар, производили небольшие химические и анатомические опыты - как правило, неудачные; после ужина просто беседовали. В долгих непринужденных беседах они переносились через века, но под конец неизменно возвращались сюда, в полутемную комнату с окном, настежь открытым весенней ночи, к своей дружбе. Через две недели уже казалось, будто они знают друг друга всю жизнь. Они были совершенно счастливы. Оба понимали - им не удастся применить знания, полученные друг от друга. Как мог бы Пенниуизер в 1961-м доказать истинность своих познаний о старом Париже? Как мог бы Ленуар в 1482-м доказать истинную ценность научного метода познания? Обоих это ничуть не огорчало. Они и прежде всерьез не надеялись, что их хоть кто-то выслушает. Они жаждали только одного - познавать.
Итак, впервые за всю свою жизнь оба они были счастливы; настолько счастливы, что в них стали пробуждаться кое-какие желания, которые прежде задушены были жаждой знаний.
Однажды вечером, сидя за столом напротив Жеана, Барри сказал:
- Я полагаю, ты никогда особенно не помышлял о женитьбе?
- Да нет, - неуверенно ответил друг. - Все же я лицо духовное, хоть сан мой и скромен… да и как-то было не до женитьбы…
- И это удовольствие не из дешевых. Да притом в мое время ни одна уважающая себя женщина не захотела бы жить, как жил я. Американки до дьявола самоуверенны и деловиты, блистательны, но наводят на меня страх…
- А наши женщины маленькие и черные, как жуки, и у них гнилые зубы, - мрачно сказал Ленуар.
В тот вечер о женщинах больше не говорили. Но заговорили назавтра, и на следующий вечер, а на третий друзья удачно препарировали икряную самку лягушки, выделили нервную систему, распили, чтобы отпраздновать такой успех, две бутылки "Монтраше" 1474 года и порядком захмелели.
- Читай-ка заклятие, Жеан, вызовем женщину, - сладострастным басом предложил Барри и ухмыльнулся, точно химера на соборе.
- А вдруг на этот раз я вызову дьявола?
- Пожалуй, разница невелика.
Они неудержимо расхохотались и начертили пентаграмму.
- Haere, haere… - начал Ленуар.
Тут его одолела икота, и за дело взялся Барри. Дочитал до конца. Налетел порыв холодного ветра, запахло болотом - и в пентаграмме возникло совершенно обнаженное существо с длинными черными волосами и дикими от ужаса глазами, оно отчаянно визжало.
- Ей-богу, это женщина, - сказал Барри.
- Разве?
Да, это была женщина.
- На вот тебе мой плащ, - сказал Барри, потому что несчастная вся тряслась, испуганно тараща глаза.
И накинул плащ ей на плечи. Женщина машинально завернулась в плащ, пробормотала:
- Gratios ago, domine.
- Латынь! - вскричал Ленуар. - Женщина - и говорит по-латыни?!
Он был этим столь глубоко потрясен, что даже Бота быстрей оправилась от перенесенного ужаса. Оказалось, она была рабыней в доме супрефекта Северной Галлии, жил супрефект на меньшем из островов затерянного в болоте островного города, называемого Лютеция. По-латыни Бота говорила с сильным кельтским акцентом и даже не знала, кто был римским императором в то время, из которого она явилась. "Истинная дочь варварского племени", - презрительно заметил Ленуар. Да, правда, она была невежественная, молчаливая смиренная дикарка с гривой спутанных волос, белой кожей и ясными серыми глазами. Заклятие вырвало ее из глубины крепчайшего сна. Когда два приятеля наконец убедили ее, что они ей не снятся, она, видно, приписала случившееся какой-то прихоти своего чужеземного всемогущего господина - супрефекта и приняла свою участь, не задаваясь больше никакими вопросами.
- Я должна вам служить, господа мои? - осведомилась она робко, но не хмуро, глядя то на одного, то на другого.
- Мне - нет, - проворчал Ленуар и прибавил по-французски, обращаясь к Барри: - Валяй действуй, я буду спать в чулане.
Он вышел.
Бота подняла глаза на Барри. Никто из галлов и мало кто из римлян отличался таким великолепным высоким ростом, ни один галл и ни один римлянин никогда не говорил с нею так по-доброму.
- Светильник почти догорел, - сказала она (то была свеча, но Бота никогда прежде не видела свеч). - Задуть его?
За добавочную плату - два соля в год - домовладелец разрешил им устроить в чулане вторую спальню, и Ленуар теперь опять спал в большой комнате мансарды один. На идиллию друга он смотрел с хмурым интересом, но без зависти. Профессора и рабыню соединила нежная, восторженная любовь. Их счастье переливалось через край, обдавая и Ленуара волнами радостной заботливости. Горька и жестока была прежняя жизнь Боты, все видели в ней только женщину, но никто не обращался с нею как с человеком. А тут за какую-то неделю она расцвела, воспрянула духом - и оказалось, под кроткой покорностью таилась натура жизнерадостная, быстрый ум. Однажды ночью Жеан услышал (стенки чердака были тонкие), как Барри упрекнул ее:
- Ты становишься заправской парижанкой.
И она ответила:
- Знал бы ты, как я счастлива, что не надо всегда ждать опасности, всего бояться, всегда быть одной…
Ленуар сел на постели и глубоко задумался. К полуночи, когда все кругом затихло, он поднялся, бесшумно приготовил щепотки серы и серебра, начертил пентаграмму, раскрыл драгоценную книгу. И чуть слышно, опасливо прочитал заклятие.
Внутри пентаграммы появилась маленькая белая собачка. Она съежилась, поджав хвостик, потом несмело подошла к Ленуару, понюхала его руку, поглядела в лицо ему влажными ясными глазами и тихонько, просительно заскулила. Щенок, потерявший хозяина… Ленуар ее погладил. Собачонка лизнула ему руки и стала прыгать на него вне себя от радости. На белом кожаном ошейнике, на серебряной пластинке, выгравирована была надпись: "Красотка. Принадлежит Дюпону, улица Сены, 36, Париж, VI округ".
Красотка погрызла хлебную корку и уснула, свернувшись в клубок под стулом Ленуара. Тогда алхимик опять раскрыл книгу и начал читать, все так же тихо, но на сей раз без смущения, без страха, уже зная, что произойдет.
Наутро Барри вышел из чулана-спальни, где проводил он медовый месяц, и на пороге остолбенел. Ленуар сидел на своей постели, гладил белого щенка и увлеченно беседовал с особой, что сидела в изножье кровати, - высокой огненно-рыжей женщиной в серебряном одеянии. Щенок залаял. Ленуар сказал:
- Доброе утро!
Рыжая женщина чарующе улыбнулась.
- Черт меня побери, - пробормотал Барри (по-английски). Потом сказал: - Доброе утро. Откуда вы взялись?
Эта женщина походила на кинозвезду Риту Хейворт, только облагороженную… пожалуй, сочетание Риты Хейворт и Моны Лизы?
- Я с Альтаира, примерно из седьмого тысячелетия после вашего времени, - ответила она и улыбнулась еще очаровательней. По-французски она говорила похуже какого-нибудь первокурсника-футболиста из американского колледжа. - Я археолог, веду раскопки в развалинах Третьего Парижа. Извините мое прескверное произношение, ваш язык мы, понятно, знаем только по надписям.
- С Альтаира? Со звезды? Но вы с виду совсем земная женщина… так мне кажется…
- Люди с Земли поселились на нашей планете примерно четыре тысячи лет назад… то есть через три тысячи лет от вашего времени. - Она засмеялась еще очаровательней и взглянула на Ленуара. - Жеан мне все объяснил, но я еще немного путаюсь.
- Опасно было повторять этот опыт, Жеан! - с упреком сказал Барри. - До сих пор нам, знаешь ли, просто на редкость везло.
- Нет, - возразил француз, - это не просто везение.
- Но, в конце концов, ты шутки шутишь с черной магией… Послушайте… не имею чести знать вашего имени, сударыня…
- Кёслк, - назвалась она.
- Послушайте, Кёслк, - без малейшей запинки продолжал Барри. - В ваше время наука, должно быть, невообразимо ушла вперед… скажите, есть на свете какое-то колдовство? Существует оно? Можно ли и вправду нарушить законы Природы - ведь вот, похоже, мы их нарушаем?