В результате катастрофы (ядерная война?) многонациональная группа археологов оказалась изолированной в древней башне в центре пустыни. Автор через своих героев поднимает извечный вопрос - для чего вообще живет человек, что он оставит после себя? Робинзонада нашего времени…
Журнал Радуга 1989 №№ 7 стр.15–59 № 8 стр.3-71
Содержание:
ГЛАВА ПЕРВАЯ 1
ГЛАВА ВТОРАЯ 6
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 11
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 16
ГЛАВА ПЯТАЯ 20
ГЛАВА ШЕСТАЯ 24
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 29
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 34
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 38
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 43
Анатолий Домбровский
ЧЕРНАЯ БАШНЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Говорят: человек ко всему привыкает. Привыкает или смиряется? Скорее - последнее. Смиряется, когда есть надежда, что обстоятельства, приведшие его к смирению, временны, что терпение его будет вознаграждено. Иначе - не смирение, а отчаяние, начало которого - усталость, в чьем чреве - уныние, истерика, бунт.
Жанна сказала:
- Я устала, Клинцов. Отправь меня домой. Боже, как я хочу домой!
- Просто тебя напугал этот проклятый скорпион, - ответил Клинцов: он говорило скорпионе, который минувшей ночью забрался Жанне в ботинок и едва не ужалил ее, потому что Жанна, нарушив правила, сунула ногу в ботинок, не осмотрев его.
- И это, - согласилась Жанна. На лице ее появилась гримаса отвращения. - Бр-р-р! - произнесла она и вздрогнула, как обычно вздрагивают впечатлительные люди, вспомнив о какой-нибудь мерзости. - Дома можно ходить босиком и не выискивать в одежде блох, клещей и пауков перед тем, как надеть ее… Отправь меня домой, Клинцов.
- Это невозможно, - сказал Клинцов. - Если тебя отправлю, другие тоже захотят. А нужно продержаться еще три-четыре месяца. И не просто продержаться, а с хорошим тонусом, с верой в успех, - словом, с максимальной работоспособностью. Еще рано сматывать удочки, а твой отъезд настроит многих именно на это. Ты молода, здорова - терпи. Ради общего дела. К тому же сама напросилась…
- Сама, сама, - вздохнула Жанна. Она слезла с кровати, надела халат и вышла в тамбур. Клинцов, не поднимаясь, дотянулся рукой до выключателя и погасил свет: вставать было рано. Да и работы на холме вот уже второй день не велись из-за праздника, объявленного в стране новым правительством. За рабочими - по предварительной договоренности - прилетел огромный вертолет с военной базы, расположенной в трехстах километрах к востоку, и увез всех на побережье, в столицу. Благо, Филиппо, казначей экспедиции, выдал им всем накануне жалованье. В расположении экспедиции остались только трое рабочих: старик-повар и двое его сыновей, тоже повара. По договору у них не было права покидать экспедицию до полного завершения всех работ. С рабочими улетел и Филиппо: экспедиция нуждалась в пополнении продовольственных запасов, бытовых товаров и инвентаря.
- Всем привезу по бутылке рома! - весело обещал Филиппо, прощаясь с археологами. - Говорят, что от здешнего рома дохнут мухи и пауки!
Перед тем, как надеть ботинки, Жанна постучала ими об пол. Потом скрипнула наружная дверь - Жанна вышла из тамбура. Вскоре Клинцов ощутил запах табачного дыма и с горечью подумал о том, что Жанна снова начала курить и что ей, действительно, плохо.
"А кому здесь хорошо? - вдруг заговорило в нем раздражение. - Мне хорошо? Или Владимиру Николаевичу? Или, может быть, американцам?"
Он не вспомнил почему-то студента Колю и студента Толю, которых ему навязал университет, поддержанный Институтом археологии ("Участие в практических исследованиях поможет им определить свой путь в науку", - такова, кажется, была резолюция директора Института на университетской бумаге). А не вспомнил он о них, вероятно, потому, что в последние дни почти не встречался с ними: с его разрешения они начали свой собственный разведывательный раскоп на северном склоне холма. На вопрос Жанны, зачем он им это разрешил, Клинцов ответил:
- А чтоб не путались под ногами.
Жанна иронично усмехнулась: она, разумеется, догадывалась, что студенты раздражают его не тем, что якобы путаются у него под ногами, а тем, что слишком много внимания уделяют ей, Жанне, что называют ее Жанночкой, будто она им ровесница (ей тридцать, а им по двадцати одному), вертятся вокруг нее с утра до вечера, рассказывают ей всякие анекдоты и "ржут" на всю пустыню. И угощают ее сигаретами…
Теперь он о них не вспомнил. Да они и не укладывались в этот ряд: он, Жанна, Владимир Николаевич, американцы, потому что результаты экспедиции, как думал Клинцов, меньше всего волнуют студентов, а также та возможность, которую экспедиция якобы открывает перед ними - возможность "определить свой путь в науку".
Ему пятьдесят два. И если рассуждать трезво - нынешняя экспедиция является для него последним в жизни шансом сделать незаурядное открытие, прославиться, войти в историю археологии заметной величиной. Эту экспедицию он готовил несколько лет, обосновывал ее необходимость, "пробивал" ее, пророча ей громкий успех, подключил к этой нелегкой работе своих американских коллег, придав ей таким образом международный характер, и тем самым спас ее от почти неминуемого провала: когда в здешней стране произошел государственный переворот, с новым правительством договорились обо всем американцы.
На организацию какой-либо другой экспедиции у него уже не хватит ни сил, ни времени, а во всех предыдущих он участвовал в качестве второстепенного лица, да и копали они, как правило, почему-то там, где до них уже копали другие. Словом, если нынешняя экспедиция не принесет ему заметного успеха, можно считать, что его научная песенка, скромная и негромкая, спета. Или почти спета. А это было бы чертовски обидно, потому что человек он работящий, умный, отлично знает свое дело, может, как говорится, горы свернуть, но одного до сих пор не мог сделать - заставить судьбу, чтобы она улыбнулась ему, как улыбалась многим, и подарила открытие: Трою, Ниневию, Вавилон, Ур… В этой золотой цепи должно быть и его звено. Так следует из закона справедливости, если такой закон, конечно, существует. Должен существовать! Как награда за труд, за упорство, за жизнь, которая, в сущности, отдана этому труду… Впрочем, имя его в Лету не канет: написаны сотни статей, есть солидные труды, но все это - по чужим следам, интерпретации, комментарии, гипотезы. И не в том дело, конечно, чтобы обессмертить имя, а в том, чтобы у прожитой жизни был смысл - добыта новая истина для человечества. Ведь это даже не ахти что: таков вообще смысл жизни ученого.
Вот, например, Владимир Николаевич мечтает найти библиотеку - собрание глиняных таблиц, по которым можно было бы прочесть одну из глав Истории, прочесть первому, прочесть нечто необыкновенное и удивить мир. А более всего - удивиться самому, ахнуть от восторга или ужаса перед красотой или уродством Минувшего и обнаружить в человечестве и в себе его следы, прекрасные и уродливые. И что-нибудь объяснить в Будущем, вытекающем из Прошлого, предугадать, предупредить, предотвратить. Это - мечта Владимира Николаевича. Но библиотеки пока нет. Нет ни одной глиняной таблички с письменами. И Владимир Николаевич, который знает английский и почти все восточные языки, выполняет в экспедиции роль переводчика. Впрочем, роль добровольную, потому что официально переводчиком является Филиппо, он же казначей, он же завхоз. Владимир Николаевич не всегда был археологом и языковедом, его первая профессия - врач-терапевт! И если роль переводчика Владимир Николаевич исполняет в экспедиции, как уже было сказано, добровольно, то роль врача - по договору, и не только терапевта, но и дерматолога, и дантиста, и просто, как говорит Жанна, знахаря, потому что Владимир Николаевич порою просто "заговаривает" болезни, то есть врачует в старом понимании этого слова.
Жанна - художник. Она же фотограф, секретарь экспедиции. А еще - жена Клинцова. Владимир Николаевич в разговорах с Клинцовым называет Жанну непременно молодой и красивой женой. Американцы обращаются к Жанне так, как отрекомендовал ее им сам Клинцов: мадам Клинцова, делая при этом ударение на первом слоге фамилии.
Жанна вернулась, стуча по деревянному полу башмаками. Не зажигая света, подошла к окну и отдернула шторку.
- Посмотри, - сказала она Клинцову. - Что это такое? Клинцов уловил в ее голосе тревогу, даже испуг.
- Где? - спросил он, переворачиваясь лицом к окну.
- Там, - ответила Жанна. - Подойди.
Клинцов встал, нащупал ногами тапочки и подошел к Жанне, став у нее за спиной.
- Видишь? - спросила Жанна шепотом.
- Что?
- Жанна вместо ответа отодвинулась на шаг в сторону.
- Ничего не вижу, - с досадой произнес Клинцов, подумав, что Жанна его просто разыграла: за ней это водилось, она считала Клинцова лежебокой и уже не раз обманным путем вытаскивала его из-под одеяла.
- Ты не туда смотришь, - торопливо и зло сказала Жанна. - И вообще, проснись! Посмотри вверх! Верх там, где небо! Видишь теперь?
"Боже, почему она злится? - подумал Клинцов. - Да, я немного медлителен. Но ведь я почти стар, во всяком случае не мальчик, не студентик. Могла бы мне это простить, тем более, что виноват не я, а время, которое старит всех…" В конце этой невеселой мысли должна была появиться Жанна, какой она станет через двадцать лет, но мысль Клинцова осталась незаконченной: он увидел то, что должен был увидеть.