Вы, Сенфорд, - ответил Клинцов. - У вас будет прекрасная возможность, чувствуя себя богом, подумать о нас, грешных.
- Я не умею пользоваться оружием, - нахмурился Сенфорд. - Я никогда не держал в руках пистолет.
- Мы вас научим. Это очень просто, - сказал Холланд. - Здесь многие не умеют пользоваться оружием.
- А вы, конечно, умеете?
- Да, умею. Я служил в армии.
- И Вальтер, конечно, умеет? - вспомнил о Шмидте Сенфорд. - Нет такого немца, который не любил бы оружие: война - в немецкой крови. Не так ли, Вальтер? По-моему, даже есть такой пистолет - вальтер. Я где-то об этом читал. А?
Вальтер даже не взглянул на Сенфорда: ему не хотелось затевать с ним ссору снова.
Они не расходились: ждали Омара и Саида. Хотя их можно было дождаться и в башне. Но кто-то высказал опасение, что в башне они могут не заметить возвращения Омара - задремлют или отвлекутся, - и тогда вооруженный и потрясенный гибелью сына Омар натворит бед. И первой его жертвой - пророчество Сенфорда уже не казалось таким абсурдным - может стать Селлвуд.
Ждали недолго. Омар и Саид возвратились тихие и печальные. По первой же просьбе Клинцова Омар отдал ему пистолет. Сказал, обращаясь к Глебову:
- Я никого там не видел. Но кто-то был.
Глебов растерялся, не зная, стоит ли переводить эти слова Омара. Спросил его:
- Почему ты решил, что там кто-то был?
- Я видел его следы, - ответил Омар.
- Чьи следы?
- Того, кто убил Ахмада. На кухне кто-то доел брошенные там консервы.
- Может быть, это шакалы?
- Шакалы не пользуются вилкой.
- Пора бы уже что-то и перевести, Владимир Николаевич, - напомнил Глебову Клинцов.
- Он говорит, что кто-то был на кухне и доел брошенные там консервы. Там кто-то бродит, - сказал Глебов по-русски.
- Не дожидаясь протеста Сенфорда, Клинцов перевел услышанное на английский.
- Вальтер присвистнул от удивления, у Сенфорда вытянулось лицо.
- Это уже чертовщина, - сказал Сенфорд. - Никого не может быть ТАМ. Разве мы кого-нибудь оставили?
- Я уже думал об этом, - спокойно заговорил Холланд. - Если предположить, что ТАМ все-таки кто-то есть, то этот кто-то или эти кто-то могли появиться лишь одним путем: катастрофа вызвала аварию или вынужденную посадку самолета или вертолета близ нашего холма. Теперь узнайте у Омара, много ли съедено консервов? - попросил Глебова Холланд.
Омар ответил, что съедено две банки, но что больше там и не было.
- Значит, мы не можем судить, сколько их ТАМ, - заключил Холланд. - Или ЗДЕСЬ, - добавил он с раздражением. - Потому что, если они видели Омара и Саида, когда те выходили в первый раз, они могли последовать за ними и проникнуть сюда, пока мы пересчитывали патроны в пистолете Селлвуда, болтали вздор о яме и так далее.
- Почему же они не обнаруживают себя? - спросил Вальтер.
- Потому, что им нужны не мы, а наше убежище и наши продукты. К тому же они преступники - они убили Ахмада - и не хотят отдавать себя на наш суд, - ответил Холланд.
Дениза увела мужа в камеру, которую она сама выбрала для жилья и где уже была постлана постель и разложены вдоль стен кое-какие вещи, которые удалось перенести из домика. Камера была в нескольких шагах от алтаря, но разговоры, которые там велись, здесь не были слышны: в камеру из алтаря вел трижды изломанный под прямым углом узкий коридор, выложенный из кирпича. Дениза включила свет - аккумуляторную лампу она сама перенесла сюда из дома, - сбросила с ног башмаки и шагнула на постель, застланную клетчатым одеялом, купленным ею давным-давно в Шотландии, где она гостила с Майклом у своих родственников.
- Устраивайся, родной, - сказала она мужу, - ты едва держишься на ногах.
- Да-да, - согласился Селлвуд и тоже сбросил башмаки.
- Они долго лежали молча. Потом Дениза, похлопав легонько Майкла по груди, спросила:
- Ты как себя чувствуешь, дорогой?
- Хорошо, - ответил он. - Устал очень, а в остальном - все хорошо. Не тревожься. Вот отдохну - и снова запрыгаю.
- Тогда спи, - сказала Дениза.
Селлвуд понимал, что хорошо бы теперь уснуть, но сон не шел. И то, что он думал, было ужасно. Он думал о неблагодарности людей, для которых даже отданная за них жизнь - пустяк. Хотя ведь и на самом деле: жизнь отдельного человека - пустяк. Так утвердилось давно. Теперь же, когда человечество узнало о том, что и вся жизнь на земле - пустяк, стоит ли принимать в расчет жизнь какого-то там Майкла Селлвуда?! Только Дениза будет убиваться и - страшно подумать - не переживет его. А чтоб пережила, ее надо крепче связать с жизнью, дать как можно больше поручений, убедить в том, что они чрезвычайно важны, что выполнить их - значит, укрепить память о нем, исполнить завещанное. Последняя мысль посетила его не впервые, потому что ведь не впервые думает о своей смерти: она и прежде была близка, потому что старость заела, потому что перст неведомого уже начертал на стене: мене, мене, текел, упарсин. И то правда: считано, считано, взвешено, разделено. Дни сочтены, дела взвешены, проведена черта, через которую не переступишь - черта, разделяющая мертвых и живых, его и Денизу… Разумеется, он еще жив, но это вот что за жизнь: ты уже выпал из окна верхнего этажа, но еще не долетел до мостовой.
- Дениза, - позвал он тихо жену, которая лежала к нему спиной.
Дениза спала или притворялась спящей: не отозвалась.
- Дениза, - позвал он снова и, не дожидаясь, когда она ответит, продолжал: - Ты помнишь, конечно, ту папку, которая лежит в нижнем ящике моего письменного стола. Я тебе несколько раз показывал ее, чтобы ты запомнила. Черная папка с золотистыми завязками. В ней моя работа о древних городах Месопотамии, рукопись. Там не хватает нескольких глав, но ты найдешь их черновики и наброски к ним в другом ящике, в верхнем. Там же схемы, фотографии, рисунки… Ты знаешь, Дениза, теперь я понимаю, что это - мой главный труд: другого я уже не напишу. Его надо напечатать. Все это не очень просто, но я расскажу тебе, как это сделать…
- Потом расскажешь, - сказала Дениза. - Спи, дорогой.
Он не мог спать. Он понимал, что его мозг уже словно бы отделился от его тела, слабого и обреченного на близкую гибель, отделился в тщетном намерении жить, жить самостоятельно, неусыпно, вечно - гордец и невежда! Но это, кажется, и он сам, потому что, где же он сам, если не в мыслях? "Я мыслю, следовательно, существую". Декарт… Я мыслю, следовательно, познаю. Смерть - последнее знание. Без него душа несовершенна и не завершена… "Чушь!" - сказал себе Селлвуд и снова позвал Денизу.
- Наш дом в Кентукки надо продать. Мои банковские счета поручи адвокату Леммеру. Коллекцию подари университетскому музею…
- Остановись, - попросила его Дениза. - Куда ты так торопишься? Неужели так мало осталось времени?
- Думаю, что мало, - ответил Селлвуд. - Во всяком случае, давай примем это как первый вариант.
- Первый? А каков второй, Майкл?
- О, есть второй, и третий, и четвертый, и пятый… Но все они, дорогая Дениза, из области напрасных надежд. Впрочем, как говорит Клинцов, цитируя какого-то своего поэта, и невозможное возможно. Но реален пока только первый вариант, Дениза.
- Зачем ты принял все это на себя, Майкл? - тихо заплакала Дениза, уткнувшись лицом в плечо мужа. - Ведь ты не только себя погубил, но и меня, Майкл. Я не переживу твоей смерти. Почему ты не додумал об этом?
- Нет! Ты не должна так думать! - Селлвуд приподнялся и сел. - Тогда все бессмысленно! Понимаешь? Если моя жизнь никому не нужна, тогда все бессмысленно!
- Смерть не нужна, Майкл! А жизнь нужна. Ну что ты наделал, что ты наделал?
- Не я, Дениза. Не я. Мы лишь расплачиваемся за чье-то дело.
Они замолчали. Селлвуд снова лег. Вдруг услышали чьи-то приближающиеся шаги.
- Здесь занято! - крикнула в темноту Дениза. - Разве вы не знаете? Шаги замерли. Потом зазвучали снова, удаляясь.
- Кого-то черт носит, - проворчала Дениза. - Ведь уже глубокая ночь.
- В этой ситуации страшно остаться одному, - сказал Селлвуд. - Все ищут собеседника, просто плечо, к которому можно прикоснуться плечом. Человек для человека - всегда утешение, даже если он молчит. И более всего, пожалуй, если молчит. Потому что в словах открываются все наши пороки: глупость, бесчувствие, легкомыслие, злорадство, ненависть - им же нет числа. Но я не ищу сочувствия, Дениза. Просто моя жизнь близится к завершению и мне надо кое-что сказать тебе. Ты должна принять этот вариант, иначе разговор не получится, а он для меня важен.
- Майкл, - сказала Дениза тем умиротворяющим и напевным голосом, которым утешала в далекие годы молодости, - а если все-таки ну хотя бы второй вариант? Вдруг счетчик Холланда врет? И все не так страшно, как мы думаем? Ну, не врет, а просто ошибается. Ведь Холланд не может с его помощью определить дозу облучения. Он сам это сказал. Во всяком случае, он никак не может утверждать, что она смертельна. Может или не может?
- Не может, - ответил Селлвуд. - Но она велика, Дениза. Я сам видел, что творится со счетчиком. Обычно он щелкает редко, а теперь просто свистит. Такая радиация может быть только следствием ядерного взрыва. А то, что творится в небесах, может быть только следствием колоссального ядерного взрыва. Стало быть, облака несут не просто радиацию, а смертельную радиацию. В этом все дело, дорогая Дениза.
- Значит, мы все могли получить смертельную дозу?
- Могли.
- Вот и хорошо: умрем вместе. А раз это так, о смерти говорить больше не будем. Спи, Майкл, - посоветовала Дениза. - Доверимся провидению.