Он взмахнул толстыми пальцами, щеки затряслись.
– Заткнись. Тебе пытаются помочь…
– Помочь поджарить мне задницу. Я не дурак. Ты ждешь не дождешься моей смерти, чтобы спокойно дрыхнуть по ночам. А вдруг мне понравится быть мертвым? Смогу наконец двинуть, куда захочу, или заделаюсь привидением…мультяшным Каспером, например. Может, уже сегодня навещу твою малышку…
– Твой труп закопают! – заорал надзиратель. – Пропустят через дробильную машину, сволочь. Твои кости растолкут в пыль, а пыль потом зальют кислотой. К тому времени, как с тобой покончат, на земле не останется ни единого следа твоей поганой задницы. Ни единой чертовой молекулы!
– Ничего не мог с собой поделать, – осклабился Рассел Ли. – Я родился, чтобы быть плохим.
Индюк поддернул серые брюки, дернул священнику головой, чтобы тот следовал за ним, и выскочил из клетки.
Рассел Ли лег обратно на койку и ухмыльнулся. Пора хорошенько выспаться. Сегодня больше развлечений не предвидится. Разве что Индюк снова заявится.
Его улыбка дрогнула, когда из коридора донесся речитатив четверых смертников:
– Как вам нравится Рассел Ли? Запеченным, на гриле или поджаренным? Как вам нравится Рассел Ли? Запеченным, на гриле или поджаренным?
16:30
Холмс встал, когда принесли его последнюю трапезу – жареную курицу,бамиюибатат.Заодно явился и незваный гость, журналист Ларри Диггер – способ надзирателя отомстить за утренний спектакль.
Мгновение двое мужчин молча разглядывали друг на друга. Ларри Диггеру исполнилось тридцать, стройная фигура, лицо без морщин, темные густые волосы. Он принес с собой дух внешнего мира, этот особенный аромат, и все присутствующие смотрели на него угрюмо и зло. Репортер просочился в камеру и плюхнулся на койку.
– Собираешься все это съесть? У тебя кишки лопнут, прежде чем доберешься до стула.
Холмс нахмурился. Ларри Диггер вот уже семь лет цеплялся к нему как пиявка, подробно освещая его преступления, потом арест, суд и теперь вот казнь. С самого начала Рассел Ли не слишком симпатизировал пронырливому писаке. Однако в эти дни вопросы репортера нервировали, может, даже немного страшили, а Рассел Ли ненавидел бояться. Он уставился на поднос с едой и вдохнул тяжелый запах жирной пищи.
– Чего тебе? – буркнул Холмс, раздирая жареную курицу.
Диггер сдвинул фетровую шляпу и поправил пальто.
– А ты выглядишь вполне спокойным. Никаких истерик, никаких уверений в невиновности.
– Нет.
Рассел Ли прожевал кусок и шумно сглотнул.
– Мне сказали, что к тебе позвали священника. Сомневаюсь, что ты обрел Бога.
– Нет.
– Никакого прощения грехов Расселу Ли Холмсу?
– Нет.
– Давай, Рассел Ли, – подтолкнул Диггер, наклонился вперед и уперся локтями в колени. – Тебе же известно, что я хочу услышать. Наступил твой последний день. Помилования не будет. Пора. Последний шанс записать исповедь. С уст смертника прямо на первую страницу.
Холмс покончил с курицей, чмокнул жирными губами и перешел к бамии.
– Ты умрешь в одиночестве, Рассел Ли. Может, сейчас тебе и хорошо, но как только тебя ремнями привяжут к «старине Спарки», все переменится. Дай мне их имена. А там глядишь, я сумею привезти сюда твою жену. И твоего ребенка. Они окажут тебе какую-никакую поддержку, семья облегчит твой последний день на земле.
Рассел Ли покончил с бамией и запустил пятерню в середину шоколадного торта. Развалил лакомство, раскопал, как экскаватор траншею, и принялся слизывать глазурь с ладони.
– Я даже заплачу тебе, – пообещал Диггер в последней попытке достучаться до человека, которому было наплевать на деньги, и оба это знали. – Давай. Известно, что ты женат.