Я протянул ей доллар. Сегодня утром я получил свой чек. Девяносто долларов за неделю. Клем знал людей. Она дала мне сдачу, и я оставил ей щедрые чаевые.
Сок грейпфрута с бурбоном – это не так уж замечательно, но лучше, чем без ничего, во всяком случае. Мне стало лучше. Я выкарабкаюсь. Я уже начал выкарабкиваться. Ребятки смотрели на меня. Для этих сопляков двадцатишестилетний тип – уже старик; я изобразил улыбку для белокурой малышки; она была одета в голубой с белыми полосами свитер без воротника, с закатанными до локтя рукавами, и на ней были беленькие носочки и туфли на толстых каучуковых подошвах. Она была миленькая. С хорошо развитыми формами. Под рукой это, наверное, ощущалось как зрелые сливы. Она была без лифчика и соски ее вырисовывались сквозь шерстяную ткань свитера. Она тоже мне улыбнулась.
– Что, жарко? – высказал я предположение.
– До смерти, – сказала она, потягиваясь.
Под мышками у нее проступили пятна от пота. Это произвело на меня определенное действие. Я поднялся и бросил пять центов в щель автоматического проигрывателя, который стоял там.
– А потанцевать смелости хватит? – сказал я, приближаясь к ней.
– Ох, вы меня убьете! – сказала она.
Она так ко мне прижалась, что у меня перехватило дыхание. От нее пахло, как от чистенького младенца. Она была тоненькая, и я мог дотянуться до ее правого плеча и правой руки. Потом я двинул руку опять вверх и скользнул пальцами ей под грудь. Другая пара смотрела на нас и тоже принялась танцевать. Это была уже поднадоевшая песня Дайны Шор «Прогони летящую муху». Она подпевала без слов. Официантка оторвала нос от своего журнала, увидела, что мы танцуем, и вновь погрузилась в чтение.
Под пуловером у малышки ничего не было. Это сразу чувствовалось. Хорошо бы, чтоб пластинка уже кончилась, еще две минуты, и я имел бы просто неприличный вид. Она оставила меня, вернулась на свое место и посмотрела на меня.
– Для взрослого вы неплохо танцуете…, – сказала она.
– Это меня дедушка научил, – сказал я.
– Чувствуется, – насмешливо бросила она. – И на копейку не сечете.
– ВЫ меня, конечно, наколете в том, что касается джаза, но я могу научить вас другим штучкам.
Она полуприкрыла глаза.
– Штучкам, которые умеют взрослые?
– Это зависит от того, есть ли у вас способности.
– А, вижу, куда вы клоните… – сказала она.
– Вы, конечно, не знаете, куда я клоню. Есть у кого‑нибудь из вас гитара?
– Вы играете на гитаре? – сказал мальчишка. У него был такой вид, будто он только что проснулся.
– Я немного играю на гитаре, – сказал я.
– Тогда вы и поете тоже, – сказала другая девица.
– Я немного пою…
– У него голос как у Кэба Кэллоуэя, – насмешливо сказала первая.
Ее раздражало то, что другие со мной разговаривают. Я тихонько дернул наживку.
– Поведите меня куда‑нибудь, где есть гитара, – сказал я, глядя на нее, – и я покажу вам, что я умею. Я не стремлюсь к тому, чтобы меня принимали за В.‑Ч.Хэнди, но могу наигрывать блюзы.
Она выдержала мой взгляд.
– Ладно, – сказала она, – мы поедем к Би‑Джи.
– У него есть гитара?
– У нее есть гитара, у Бетти Джейн.
– Это мог бы быть Барух Джюниор. – Я зубоскалил.
– Ну да! – сказала она. – Он же здесь живет. Пошли.
– Мы туда отправляемся прямо сейчас? – спросил мальчишка.
– Почему бы нет? – сказал я.